- Если бы знал - сам бы пошёл к этому бандиту.
- Тебе у Тэйна бы преотлично жилось. На первых порах - скорее любимец, чем любовник. Нашему главному ремеслу стал бы обучать: всадник и следопыт от Бога, фехтовальщик от дьявола, как у нас говорят. Я ему и то по большей части уступаю. Дали бы тебе полную волю гулять - хоть с такими же юнцами, хоть с девицами. Слышал насчет обновления рода?
- Тогда… не знаю. Мне такая жизнь и такая воля - вторая смерть.
- Не преувеличивай. Вторая - не первая. А вот выжмешь из себя по капле правоглавское сектанство - и первой перестанешь бояться.
- В любом случае спасибо тебе. Но… как ты смогла?
- Иштену скоро семьдесят - слишком большой риск умереть в своей постели. А после семидесяти пяти любой из нас начинает исцветать: сил нет жить, как прежде, а размышлять над тем. что прошло и миновало, научается из нас не всякий. Оттого Иштен и обычай нарушил: решил последовать за тем, кто учится одинокому пути. За мной то есть. Теперь он погиб самой лучшей и почётной смертью - от храброй руки да своего клинка. Ради сего и от послабления отказался. Мы ведь зачем косы растим? Почти для того же, для чего индеец отпускает прядь, а запорожский казак - свой оселедец. Чтобы ухватились, когда с одного взмаха голову рубят, а потом голову к седлу приторочили… Нет, последнего Тэйн делать не будет. Разве что праздничную чашу велит выточить из черепа - чтобы дорогого противника наравне с собой вином поить на пиру.
- Врага?
- Нет. Противник - не враг. Это, считай, почти что друг. Враги всем - твои правоглавы: вишь, окопались у себя в долине, так за границы никакими посулами не выманишь. Протестанты посговорчивей были: боевитый народ и пристальное понятие о чести имеют. Раззадорить - раз плюнуть. Не буквально, разумеется: оскорблять ни у кого из здешних не в обычае.
От этих разговоров Сорди стало чуть легче. Наркотик больше не заволакивал восприятие, последние события парадоксальным образом приобрели некий возвышенный смысл, и даже Карди показалась вроде бы мягче нравом.
- Я могу спросить?
- Всё равно уже спрашиваешь.
- Он, Тэйнрелл то есть, сказал, что я ученик. В самом деле?
- Нет. Я же велела волосы показать - ты не успел. Ученик их под своим браслетом в две пряди скручивает и в такой узкий чехол прячет, воин - в три, а мастер - во сколько захочет. Чем дольше живёт, тем коса гуще отрастает.
- А волосы на лице?
- Ха. Зависит от веры. Вот муслимы любят себя по бородке поглаживать во время степенной беседы за чашечкой кофе - и выходит по их желанию.
Усмехнулась:
- Тебе чего - хоть скобли, хоть лелей. Молод для такого, вот и бородка редкая. И в походе легче: меньше бреешься - меньше зеркальце показываешь. Расколотое. Он так понял - неспроста это, про зеркало. Знак? Что-то братья по вере ему говорили про иное братство. Еретическое.
Тут Карди прибавила уже совсем серьёзным тоном:
- Теперь уж тебе от ученичества при мне никуда не своротить. Ради того, чтобы Тэйнри сам себе не солгал и меня во вранье не уличил. Ну, и чтобы старому кешиктену в своей могиле мирно лежалось. А пока лишний раз волосом не тряси - не девица.
Почему-то Сорди не удержался - спросил напоследок:
- А как здешние девушки и жёны волосы убирают? Настоящие. Ведь не в косы, пожалуй?
- Я тебе, что ли, не настоящая? Да как им вздумается, так и убирают. Винтом, торчком, водопадом, крутым бараном…
III
- Не знаю, как тебя по горам тащить такого расхлёстанного, - проговорила Карди. - Душа мал-мала упорядочилась, но в кишках ветер свистит.
- Я что - я ничего, - ответил Сорди. - Голода не чувствую, только голова разнылась и под ногами земля пружинит. Но насчет земли - даже хорошо. Ступать мягче.
- Это он и есть - настоящий голод. До того ты знал только воспаление аппетита.
Мужчина хотел возразить, что там, на скале, он… И вдруг засомневался: между тем моментом, когда он испытал первые болезненные судороги в пустом желудке, и фразой, что была брошена в воздух наудачу, а угодила в его будущую спасительницу и ментора, зияла пропасть. Нет, не из таких, на краю которых они с его старшей время от времени балансировали, передвигаясь по узкой кромке. Безмозглая, бессмысленная. Где-то в этой тьме, наполовину стёртое, маячило мгновение, когда Сергей из какого-то невнятного бахвальства приподнялся на ватных ногах, расстегнул ширинку - и отомстил наступающей тьме единственным возможным для него способом. Весьма нагло.
"Такое чувство, что я после того потерял сознание так прочно, что мои алчные мучения прошли мимо, нисколько меня не задев, - подумал Сорди. - И голода я в самом деле не испытал. Но Карди - она-то откуда взялась? Где она существовала между обоими моими жестами - первым в досмертии и вторым - в посмертии? И откуда, кстати, взялись эти мысли о несуществовании?"
- Не тормози, юноша, - ворчливо проговорила здешняя и вполне осязаемая Карди. - В то уютное гнёздышко, куда я собиралась тебя направить, мы не поспеваем, но есть шанс до темноты устроиться неплохо. Правда, в отличие от вчерашнего, постоянный хозяин там есть - и еще какой.
Тем временем они отошли в сторону от большой тропы, прошли по уступам, что сходили за дорогу, по видимости, лишь в глазах местных жителей, и приблизились к очередному склону, сплошь покрытому вертикальными складками.
Карди указала на щель почти в рост человека, что пряталась в одной из складок:
- Вот, давай сюда. Или нет, конечно. Сначала рискует мастер, потом подмастерье.
Она сняла плащ, подвинула саблю ближе к переду, повернулась боком, как-то сразу сузилась вся и начала протискиваться.
- Да сюда впору одной змее пролазить, - сказал Сорди ей вслед.
- Ты не представляешь, малый, насколько ты прав, - хихикнуло оттуда нечто вроде эха. - Вот и вообрази себя ею. Или диггером: не развлекался этак до того сакраментального обращения?
- Нет, только спелеологом немного.
- Отлично! Вот вернись мыслью в свое грешное и разнообразное прошлое - и валяй.
Как ни странно, кожу он с себя не содрал; даже одежда осталась почти невредимой. Пара-другая царапин на рукавах куртки, каменное крошево на ткани свёрнутого и протянутого перед собой ягмурлука - и всё.
Внутри оказалось просторно: ход не тянулся коридором, как в прошлой пещере, а обрывался в довольно глубокую впадину с гладкой, как бы даже отполированной стенкой, по которой подошвы скользили с опасной прыткостью. Зато искать или зажигать свет не понадобилось: здесь слегка фосфоресцировал сам воздух, вернее - некая взвесь парящих в нём частиц. А внизу мертво стояло круглое озерцо с тёмной, тяжёлой на взгляд водой и широкими песчаными берегами.
- Споры, - отрывисто сказала Карди, опуская ношу на влажный песок. - Светящиеся споры. Это от растений здешних - вон какие бороды на дальнем склоне. Снова мох или, верней сказать, водоросль. Вообще-то не опаснее болотной гнилушки, но зрелище имеем недурное.
В самом деле - стоило глазам чуть отойти от вечернего солнца, как замерцали уже стены грота, песок и даже вода.
- Можно пить с берега внаклонку или прямо из горсти, если ты хочешь, - продолжила Карди. - Но не очень рекомендуется. Лучше подожди, пока устроимся в задних помещениях.
Они обошли озеро по краю, поднялись по противоположной стороне чаши - растения не скользили, а лишь слегка пружинили - и увидели низкую арку хода. Идти по ней можно было лишь пригнувшись, а позже - и вообще ползком.
Когда запыхавшийся и вконец истомлённый Сорди сумел, наконец, подняться на ноги, его старшая уже била кремнем о кремень, зажигая огонь в светильнике чугунного литья.
- Хорошо быть запасливой, что скажешь?
- Хорошо весьма. Это всё ты с собой принесла?
- Только камушки. Ты примечай - металл тяжёлый, работа местная. Богатая.
Узор вокруг глубокой плошки был неожиданно изысканный - крылатая змейка с раскрытой пастью. Жало в виде языка пламени перевешивалось внутрь сосуда - оттого казалось, что огонь в нём есть продолжение самого гада.
- Затейливо, - ответил Сорди. - Да, прости, я могу отпускать по делу какие-никакие замечания?
- Конечно, юноша. Запрет на слова и даже на вопросы - вовсе не самодурство: ты должен учиться слышать те тихие ответы, что звучат здесь со всех сторон.
Когда они поели - нечто вроде толокна, заболтанного водицей, которая была запасена у них во флягах с прошлого раза, - Сорди высказался вторично:
- Карди, это я по твоему примеру стал вегетарианцем или окрестная натура подсказывает?
- Говоришь в том смысле, что ты моей затирухой не наелся?
- Ну… не знаю. Живот вроде набил, а морального удовлетворения как не было, так и нет.
- Знаешь, тут место особое. Впрочем, во всем Динане места особенные, а в горном Лэне - тем паче. Вот как было, или не было, или в какой-то мере всё-таки существовало царство пресвитера Иоанна.
- Умберто Эко, "Баудолино". Да, я читал.
- И только-то? Маловато. В таких книгах поселяться внутри надо, чтоб их суть познать. Знаешь, как твои православцы здесь оказались? Динан по своей природе точно книга, страницы которой перелистывает нездешний ветер. И оттого как бы мерцает. То встраивает себя в человеческое бытие вплоть до заметок в прессе и дружественных визитов глав государства, то стирает следы подчистую. Обыкновенная жизнь ведь тоже с двойным дном, только вы того не замечаете. То есть, то нет, то горит, то тухнет и протухает. Одна сторона - свет, другая - тьма, одна - плюс, другая минус. Двоичный код. А твои приятели свет не по чести воруют. Берут то, что им пока не предназначено от Бога. Заповеди блаженства соблюдают, а внутренний смысл для них закрыт. Получили чаемое - а потом стоп машина.