3. Росьская земля. Окрестности Киева. Георгиевский монастырь. Осень 1063 года, грудень
Где-то капала вода. Размеренно, неторопливо, глухо отзываясь в тесных сенях, капли равнодушно долбили тёсаный пол.
Кровля протекла, - подумал высокий костистый старик тожне с равнодушием. Покосился в сторону отворённой двери, но не шевельнулся. - Осень.
Снаружи, видимо, шёл дождь. В монашьей тесной келье окон не было, тускло горел светец. Да и для чего монаху в келье окно? Днём свет в келье не нужен, день чернец должен проводить в трудах и молитве, а для вечера есть лучины и светцы.
Старец Георгий работать сегодня не мог - вновь, в который уже раз, навалилась злая немочь, заполнив суставы слабостью.
Чернец был стар.
Очень стар.
Счёт своим годам он знал только приблизительно - знал, что ему уже почти девять десятков лет.
Зажился ты на белом свете, отец Георгий. Чернец скривил губы. Отец, да…
Скоро.
Уже скоро протрубит труба… какая ещё труба?
Мысли уже по-старчески путались - ещё один признак неизбежного. Старец Георгий, в миру - князь Судислав Ольгович, старейший из русских князей - сегодня утром вдруг осознал это с небывалой чёткостью. Теперь оставалось только обдумать прошедшую жизнь, понять, что он сделал правильно, а что - нет.
И достойно встретить ЕЁ, Великую Тёмную Госпожу.
Христианин Георгий скривился с отвращением, а русич Судислав только усмехнулся.
Сколько в нём, Судиславе, христианского?
Шелуха на поверхности.
Тоньше луковой.
Мать, чешскую княгиню Адель, Судислав помнил плохо, но всегда знал жутковатую тайну своего рождения - отчим, которого все считали его отцом, тайны из рождения своих сыновей не делал, хоть и не кричали про то в Киеве на каждом углу.
Судислав не был родным сыном Владимиру, так же, как и Святополк, и Похвист… и неведомо, не был ли таким же и Изяслав! Отцом Судислава был Ольг Святославич - несчастливой судьбы древлянский князь, сын великого Святослава Игорича, Князя-Барса.
Отца Судислав не помнил тоже - он родился в тот год, когда несчастный Ольг погиб в битве у Овруча. Ярополчичи захватили столицу Ольга, в руки великому князю попали и Ольгова казна, и семья.
После, через четыре года пришёл к власти Владимир, которого все и стали считать отцом всех русских княжичей - и детей Адели, и Рогнеды, и Ирины…
Женолюбивый выродок!
Судислав скрипнул зубами.
Владимира он не терпел. Не сказать, чтобы ненавидел, но - не терпел. Иной раз и самому странно становило - отчего это? Ведь отец погиб в войне с Ярополком, не с Владимиром. Но не мог ничего понять - и продолжал глядеть на отчима искоса.
Хотя служил - верно.
И на степной меже, когда бешеный Варяжко, опираясь на печенегов, вел многолетнюю войну против Владимира.
И в Залесье, где после Ярослава было - хоть глазам закрывай и беги! И где довелось заново налаживать дороги, мытные дворы и сбор дани, мириться с волхвами, которые грозили вовзят оторвать край от Руси. Судислав чуть улыбнулся, вспоминая заложенный им в Залесье город, и поныне носящий его имя. Там он нарочно вынес княжий двор из Ростова в построенный им Судиславль - не мешать волхвам и делать вид, что их и вовсе нет! Его, князя, дело было - собирать для Киева дань! А не зорить капища, как не по уму расстарался Ярослав!
И в кривской земле, куда отчим кинул его опять-таки, чтобы создать противовес Ярославу - беспокойный Хромец вдруг оказался в Новгород во главе немаленькой дружины наёмных варягов и урман. Но в Плескове он, Судислав сделать почти ничего и не успел - Ярослав начал дело раньше, чем ожидали, отчим странно быстро умер, и началась война, после которой уже поздно было что-то исправлять.
Судислав сжал зубы - по-старчески слабо, но всё же почувствовал, как на челюсти вспухают желваки.
Так в чём же они ошиблись тогда? Судиславу было неясно и до сих пор.
Только нет уже теперь никого - ни победителя, ни побеждённых. Ни Ярослава, ни Бориса со Святополком, ни Мстислава, ни Брячислава полоцкого.
Только тени за спиной - глядят, и не поймёшь, то ли осуждают, то ли тоже что-то понять хотят.
Они-то знают. Да вот только у них уже не спросишь.
Теперь в живых остался только он, Судислав.
Чернец опять поморщился - в горле першило и скребло.
- Колюта!
Келья отозвалась тишиной.
- Колюта-а-а, - имя тянулось сквозь зубы вязкой пеленой.
Чуть скрипнула дверь, и на пороге возник ещё один монах, почти такой же старый, как и сам бывший князь Судислав.
- Звал ли, господине? - почти утвердительно сказал он.
- Пить, - прошептал Судислав. Голос вдруг куда-то пропал.
У самых губ вдруг неведомо откуда оказалась каповая чаша с пряно пахнущим питьём. Глоток сбитня облил старческое тело теплотой, воротил голос и ясность сознания.
- Спаси бог, Колюта.
- Сколько раз тебе было говорено, княже, - ворчливо отозвался слуга, ставя пустую чашу в поставец. - Не Колюта я здесь, а Онфим.
Князь скривил губы.
- На себя поглядел бы, - бросил он с чуть заметной насмешкой. - Только и слышу - княже да княже.
Слуга усмехнулся удовлетворённо - если господин язвить начал, стало быть, легче стало былому князю. Нелегко далось Судиславу мало не четвертьвековое заточение в порубе - и видит-то бывший князь плохо, да и здоровье…
А так-то, по совести, рассудив, достоило бы сейчас Судиславу Ольговичу - Колюта тоже знал тайну рождения своего господина - и великий стол занимать. Старейший русский князь - не шутка.
Да только про те мечты сегодня забыть впору - братья Ярославичи освободили Судислава из плесковского поруба только когда он пообещал им отступиться от прав на великий стол и согласился на пострижение в монахи.
Забудь про мир, входящий, - сказали Колюте при пострижении. Нет теперь здесь ни князя Судислава, ни гридня Колюты, есть старец Георгий и чернец Анфимий. Онфим. Всё.
Снизошли Ярославичи и митрополит Иларион к бывшему князю - дозволили взять с собой даже и в монастырь слугу, чтобы немощь старческая окончательно не доконала Судислава. Только Иларион условие поставил - не должно в монастыре находиться мирянам. И заставили гридня Колюту, в жизни никогда крест на себя не вздымавшему, постриг принять.
- Колюта, - вновь окликнул бывший князь.
- Что, княже? - бывший гридень настороженно покосился на дверь - не слышит ли кто. Новости обители отчего-то быстро становились известны настоятелю, и если прознает кир Алимпий про то, что двое монахов величают друг друга мирскими назвищами, то епитимьи не миновать, будь один из них в прошлом хоть дважды князь, а другой - хоть трижды гридень.
- Скажи мне, Колюта… - Судислав помедлил и всё-таки договорил. - Как мыслишь, в чём мы ошиблись?
- Про что ты, Судиславе Ольгович? - не враз понял Колюта.
- Вот мы все… - нетерпеливо повторил старец Георгий. - Святополк, Брячислав, Борис… я. В чём мы ошиблись тогда, пятьдесят лет тому?
Чернец Онфим вновь покосился на дверь - не стоило бы вновь поминать мирские события… да ещё такие как те. А гридень Колюта пожал плечами:
- Что я сейчас могу сказать, княже? Кто знает?
Судислав, почти не слушая, покивал головой - свет в его глазах уже снова угасал, князь уходил в себя, в свои воспоминания.
Истовым христианином Судислав так и не стал, хотя крещён был ещё в детстве. Да и как тут станешь-то? Пестун, гридень Барята, почитал Перуна и воспитанника своего к тому же приохотил. Мать, княгиня Адель, хоть и христианка с детства, а всё же не хватало духу у неё пестуну возразить - да так возразить, чтобы навсегда понял. А жаловаться самому великому князю - гордость не дозволяла.
Духовник княгини как-то укорил её - не гордость, мол, тебя гнетёт, а гордыня. Мать тогда помнится, только губы поджала и смолчала, а вот он, Судислав, вскипел.
Сжав зубы до скрипа, княжич, четырнадцатилетний мальчишка, выговаривал худому попу, впившись чёрным от ярости взглядом в кроткие иудейские глаза:
- Ты, поп, с матерью моей так говорить не смей! - кулаки сами сжимались, ногти впивались в уже загрубелые от меча ладони. - Ты - чужеземец безродный! А она - княгиня!
Едва увела княгиня Адель пылкого мальчишку, цепляясь за рукав чуги, гладя по плечу и говоря что-то успокоительное. Но ссора подействовала - священник больше не отваживался говорить с княгиней наставительно в присутствии обоих её сыновей - и Судислава, и Похвиста.
Опасался, ворон чёрный, - Судислав и теперь не мог думать об этом без злорадства.
Хихикнул по-старчески. Покосился на Колюту - гридень тоже ухмылялся. Старики за годы научились понимать друг друга без лишних слов, благо Колюта служил при Судиславе и тогда, когда князь сидел в порубе Ярославлем. Мотался по Плескову, стараясь хоть как-то облегчить затворную жизнь своего господина, хоть чем-то его порадовать.
В порубе…
Судислав невольно вспомнил годы, проведённые в заточении.
Двадцать три года.
Четверть века.
Почти полжизни.
Владимир не сумел сломить духа своего пасынка. Так же как и духа другого пасынка - Святополка. Так же, как и духа сына своего - Изяслава, так и не простившего отцу гибель дядьёв и деда, не простившего и надругательства над матерью.
Судиславу не досталось такой неукротимой духом матери, какой была для Изяслава Рогнеда. Княжич сам постарался стать несгибаемым.
И стал, насколь ему удалось.