- И не всякую грязь можно показать небу, так? - они уже проезжали мимо, и Галина обернулась с этими словами на губах. Нет, никаких цепей и тем более позорных колодок вроде не наблюдается, хотя как знать!
- Не думайте, иния, что дождевой балдахин так тут и оставляют, - сказал Сигфрид. - Правосудие творят при ясном небе и хорошей погоде. Чтобы собрать всех возможных свидетелей.
- Ритуал, - хмыкнул Торкель. - По всему Вертдому так, а здесь тем паче.
Городок довольно быстро протек между копыт, и всадники снова оказались в роще. Прежняя дорога сменилась тропой, довольно, правда, широкой, - в полтора лошадиных корпуса, чтобы при случае можно было разъехаться со встречным. Впрочем, на глаза им никто не попадался.
На небольшой площадке, где вездесущий "газон" был гуще, короче и не прорастал никакими цветами, Сигфрид остановил всех.
- Можно стреножить лошадей - никуда не денутся, будут бродить по кругу, дремать и кормиться. Дальше люди идут пешком.
- Только вот лагерь здесь разбивать прошлый раз было запретно, - сообщил Торкель.
- Так это колья втыкать и костры жечь нельзя, - ответили ему. - А сидеть на земле можно покуда. Мы инию подождём, когда вернётся.
- А что, я пойду куда-нибудь? - спросила Галина.
- Здесь недалеко два места паломничеств: Отец Рощи и Мать Рощи. Дуб и липа, - пояснил глава отряда. - Я последую за инией, а Торкель останется надзирать. Позже и мы все туда наведаемся по очереди.
Тропа, которую она выбрала поначалу, затянулась бархатистой плёнкой мха, и пришлось глядеть под ноги, чтобы не поскользнуться. А когда извилистый корень, выпирающий из почвы мощной складкой, протянулся вдоль дороги, заставив женщину оглянуться, - Мать была уже здесь.
Должно быть, срединный корень тянул жар из сердцевины здешнего мира - когда все остальные деревья едва раскрыли почки, это было с ног до головы в тонкой листве, кое-где нарождались округлые капли бутонов, собранные в кисть. Понизу всё было затянуто ландышевым листом и цветом - могилу родоначальника можно было бы и вовсе не заметить, если б не крест из неровно ошкуренных веток, переплетенных лубом и жимолостью. Он казался древним, хотя его наверняка укрепляли и поновляли. В той же мере, как и надпись корявым псевдоготическим шрифтом, с пропуском между "Л" и мягким знаком:
"Хель мут"
Имя говорило так мало и так много! Галина склонилась над узким холмиком, отводя в сторону сухой стебель. Жимолость, как всегда в эту пору была неказиста и словно бы мертва. Но тот, чьё имя было начертано на поперечине, уже давно встал из гроба, а другой, подаривший мечу своё собственное имя, почти так же давно занял его место в земле - и, пожалуй, на Дальних Полях.
"До сих пор удивляюсь, что они здесь знают некий романо-германский диалект и графику, а говорят и пишут в целом по-русски. Первое для священных книг, второе - для жизни", - подумала Галина.
- Здесь почти не перестают раскрываться цветы, - сказал юноша за спиной. - Всякий раз иные. Даже поздней осенью. А зима здесь кратка и не очень сурова.
- Сигги, как по-твоему, могу я взять один ландыш? Какой у них непонятный аромат, очень сильный.
- Говорят, так пахнет сама нетленность, - пояснил он. - Ибо тот, от которого давно остался лишь прах, иногда возвращается назад - речистой тенью или даже в подобии тела. Оттого тебе не сохранить ни цветка, ни запаха, хотя это не запрещено. Они сильны лишь на этом месте.
- Ну что же - тогда пошли, - Галина разогнулась. - Знаешь, как пройти?
Идти было легко - ноги будто сами несли тело по узкой дороге. Иногда краем глаза удавалось поймать тёмный блеск воды, пруда или озерца, где отражалось небо, но потом снова смыкались наверху кроны.
Дуб высился на поляне, почти такой, что она помнила, - извитые трещины в коре, ветви, которые простирались низко над землёй, листья, поначалу бурые, словно перезимовали и теперь начинают оживать под солнцем. Но вот странность: вместо ступени, вросшей в ствол торцом и нижней плоскостью, выросло нечто вроде гнезда или пучка омелы. Оттуда свисала цепь, бронзовая, как листва.
Галина задрала голову, прищурила глаза, пытаясь разглядеть что-либо среди колыхания веток, - или налетел ветер, или встревожился обитатель гнезда.
А потом гибкий чёрный силуэт выпрыгнул из скопления и устроился ниже ярусом, сверкая глазищами цвета травы и смешливо мяукая в три голоса.
То был гигантский гладкошёрстый котяра, в ухватках его было нечто удивительно забавное, несмотря на сходство с адским стражем. Особенно в том, как он подхватил левой задней лапой звенящий шлейф.
- Ты откуда такой? - спросила она тихо, чтобы не оконфузиться, если ей не ответят.
- Глаза извольте протереть, а то вначале у всех троится, - ответил кот с каким-то непонятным акцентом. - Голова у меня, как можете ныне видеть, лишь одна, хоть изрядно любит зубоскалить. Видите же - по цепи хожу. Отчасти для страховки, чтобы не упасть с верхотуры, ибо научен. Изрядное сложение моего тела и почтенный возраст не позволяют изображать из себя белку. Так что вывод из этого следует вполне логический.
- Так ты лишь надо мной подсмеиваешься или в самом деле сказки умеешь говорить?
- Умею - для тех, кто ещё не разучился как следует слушать. Остальные просто убаюкиваются. В гипноз, типа, впадают.
Как ни странно, Галина даже не удивилась, а уж испуга не ощутила и вовсе.
Почувствовала на затылке горячее дыхание Сигфрида:
- Иния, Кот-Говорун далеко не всем показывается и мало с кем из них заговаривает. Просите историю - он всегда подбирает под стать паломнику и его скрытой нужде.
- Можешь рассудить сам, Великий Кот, умею ли я слушать и понимать, - ответила Галина. - И не закрывать при этом глаза: вообще-то слишком похоже, что я уже сплю с глазами, открытыми настежь. Потому что в Рутене, откуда я родом, давно уже не являются человеку ни трёхглавый пёс Кербер, ни кот Баюн родом из Лукоморья, ни Чеширец из Страны Чудес, ни даже многославный Бегемот. А ты, полагаю, числишь их всех в родне?
- Да, но в какой-то мере более духовной, чем телесной, - котяра уселся поплотнее и начал умываться с самой величавой миной, одновременно продолжив начатую тираду. - Кстати, в своём перечислении ты забыла об ирландском огнедышащем коте именем Ирусан, тоже чёрном, как мы все, и донельзя магическом. Говорят, что кошки сопровождают человека с начала времён, в отличие от собак, незаслуженно прославленных…. Э, да я уже, оказывается, тебе рассказываю! В общем, слушай. Вот тебе свежая, с пылу, с жару, сказочка.
Дема был самый первый кот во вселенной, и в распоряжении у него был самый первый на свете круглый аквариум - такой большой, что вся вода держалась не внутри, а вне стенок благодаря сильному притяжению. В глубине она заползала во все складки и впадины каменного шара, а сверху растягивалась аккуратно, без единой складочки. словно туристический тент. К тому же внутренность шара была горячей, по сути дела раскалённой, и как следует прогревала море-океан, отчего тамошняя жизнь плодилась, размножалась и совершенствовалась прямо без удержу.
Ну и забавная была картина - всё это кишение, когда одни твари поглощали других, а потом извергали из себя полчища себе подобных! Впрочем, питались друг другом они умеренно и, можно сказать, не без пристойности. А какая была кругом красота - все эти тёмные провалы с таинственными огнями в самой глубине ущелий и сияющие радугой красок сады на горных склонах! Дема по большей части возлежал на облаке попышнее и поплотнее прочих, и любовался сверху; но запускать лапу в то, что и без того принадлежало ему по праву первородства, не помышлял.
Однако туман, поднимающийся от воды, - дело зыбкое и непостоянное. Поэтому Дема решил соорудить сушу. Он слегка сдавил шар с боков, чтобы мантия и кора немного сморщились и часть их поднялась бы над поверхностью воды.
- Назову это место Кенорленд, - сказал себе Первокот.
Именно здесь он и возлёг: сверху солнышко ласкает, снизу вечная печка бока греет. Благодать!
Несколько мешали Коту две вещи. Во-первых, скала была голая и вдобавок царапалась: из ракушек сделана. А если какие из водорослей - такие мягонькие, шелковистые - и оказывались наверху по причине прилива или там шторма, так сразу же гибли и смывались очередной волной. Не хотела водная жизнь укореняться на суше, что поделать!
Второй же неудобной вещью было именно то, что жизнь не успокаивалась, но именно что раз за разом пыталась выскрестись наверх. Даже без той извинительной причины, какой является волнение на море или там близкий взрыв подводного вулкана с последующим цунами.
Пока это были всякие придонные рачки и червячки - да за ради бога. Подстилка будет гуще от их панцирей. Небольших рыбёх вроде акул или скатов Дема, как и полагалось его натуре, поглощал, пока свежие и трепетные.
Но однажды Кот увидел, что на крутой песок пляжа с усилием карабкается рыба совершенно идиотского сложения: вместо верхнего плавника кривая сабля, вместо нижних - собранные в кисть ножки, по виду довольно мускулистые. Вдобавок саблю облекали ножны из кожи галюша, с такими, знаете ли, белыми костяными пупырышками по тёмному фону, а на каждой из стоп красовался башмачок-пинетка. На протяжении всего пути нелепое существо изо всех сил пыхтело и отдувалось.
- И что это тебя, спрашивается, несёт с такой скоростью? - любезно спросил Дема. Он издалека почуял совершенно мерзкий и несъедобный запах, доказывающий, что ловить ему тут абсолютно нечего. К тому же лопал он исключительно аутсайдеров, конкретно выпадающих из логики естественного отбора.
Пока Кот объяснял свои установки грядущему слушателю, Рыбец достиг небольшого промежуточного уступа и громко задышал.