Очевидно, этот же звук отвлек Рори. Стамеска дернулась, глубоко вонзилась в большой палец на левой руке, и Рори вскрикнул, увидев, как тут же выступила густо-алая кровь. Стамеска упала на пол.
- Вот проклятье! Провались оно все в ад!
Джулия прекрасно слышала все это, но не сдвинулась с места. И слишком поздно, пребывая в странном меланхолическом ступоре, поняла, что он поднимается к ней наверх. Нашаривая в кармане ключ и судорожно пытаясь придумать оправдание своему пребыванию тут, она направилась было к двери, но он уже зашел в комнату. Переступив порог, бросился к ней, неловко зажимая правой рукой кровоточащую рану. Кровь лила ручьем. Сочилась между пальцами, стекала по запястью и локтю, капля за каплей падала на голые половицы.
- Что случилось? - спросила она.
- А ты сама не видишь? - пробормотал он сквозь стиснутые зубы. - Порезался.
Лицо и шея Рори приобрели оттенок оконной замазки. Ей и прежде приходилось замечать за ним подобную реакцию, он не выносил вида собственной крови.
- Сделай же что-нибудь! - простонал он.
- Рана глубокая?
- Откуда мне знать?! - рявкнул он. - Я не проверял!
Рори упорно старался не глядеть на рану.
Какой же он все-таки придурок, с легким оттенком презрения подумала она, но сдержала свои чувства. Лишь взяла его окровавленную руку и внимательно осмотрела порез. Довольно большой и сильно кровоточит. А кроме того, глубокий - кровь темная.
- Давай-ка отвезем тебя в больницу, - предложила она.
- Может, ты сама перевяжешь? - спросил он, голос его звучал уже не так злобно.
- Хорошо. У меня и чистый бинт есть. Идем…
- Нет, - ответил он, покачав головой. Лицо его сохраняло все тот же пепельно-серый оттенок. - У меня такое ощущение, стоит мне только сделать шаг - и я грохнусь в обморок.
- Тогда оставайся здесь, - предложила она. - Не волнуйся, все будет хорошо!
Не найдя бинта в шкафчике ванной комнаты, она выхватила несколько чистых носовых платков из его ящика комода и бросилась обратно наверх. Рори стоял, прислонившись к стене, кожа его блестела от пота. По полу тянулись кровавые следы - видимо, он наступил в собственную кровь. В воздухе висел сладковатый запах.
Успокаивающе приговаривая, что от двухдюймового пореза еще никто не умирал, она стянула ему запястье одним платком, перевязала палец другим, свела его, дрожащего, как осиновый лист, вниз по ступенькам (потихоньку, шаг за шагом, словно ребенка), после чего вывела на улицу, к машине.
В больнице им пришлось целый час прождать в очереди таких же, как он, "легкотравмированных", прежде чем Рори наконец принял хирург и рану зашили. Вспоминая позднее об этом инциденте, она никак не могла понять, что насмешило ее больше; его испуг и слабость или же поток благодарностей, которые он излил на нее, когда все закончилось. Он все никак не мог уняться, и в конце концов она даже не выдержала и сказала, что его благодарности ей не нужны. И не солгала.
Она ничего не хотела от него, абсолютно ничего, разве только чтобы он исчез из ее жизни раз и навсегда.
4
- Это ты вымыл пол в сырой комнате? - спросила она на следующий день.
Они стали называть комнату "сырой" с того самого первого воскресенья, хотя при более внимательном рассмотрении никаких признаков сырости или гниения отыскать не удалось - ни на потолке, ни на стенах, ни на досках пола.
Рори поднял глаза от журнала. Под глазами его набрякли серые мешки. Плохо спал, объяснил он ей. Из-за порезанного пальца ему всю ночь снились кошмары. Она же, напротив, спала как младенец.
- Что ты сказала? - переспросил он.
- Пол, - повторила она. - Там была кровь. Это ты вымыл?
- Нет, - коротко ответил он и снова уткнулся в журнал.
- Но я тоже его не мыла, - удивилась она.
Он одарил ее снисходительной улыбкой.
- Ты просто идеальная хаусфрау, - заметил он. - Сама не замечаешь, как все делаешь.
На этом вопрос был закрыт. Видимо, ему пришлась по нраву мысль, что она медленно, но верно теряет рассудок.
У нее же, напротив, появилось странное ощущение, что она вот-вот обретет настоящую себя.
Керсти терпеть не могла вечеринки. Улыбки, за которыми таились неуверенность и страх, взгляды, значение которых надо было разгадывать, и, что хуже всего, всяческие разговоры. Ей нечего было поведать миру, во всяком случае, ничего особенного, в этом она давно убедилась. Она в своей жизни видела достаточно глаз, говоривших ей именно об этом; изучила все уловки мужчин, применяемые ими, чтобы избавиться от нее, такой бесцветной и скучной, под удобным предлогом, - от "извините, кажется, там пришел мой бухгалтер" до передачи на ее попечение какого-нибудь бедолаги, упившегося вусмерть.
Но Рори настоял, чтобы она пришла на новоселье. Несколько только самых близких друзей, обещал он. Она ответила "да", прекрасно понимая, какая в случае отказа ее ждет альтернатива: хандрить в одиночестве дома, проклиная себя за трусость и нерешительность и вспоминая милое, такое бесконечно милое лицо Рори.
Но вечеринка вопреки ее ожиданиям оказалась вовсе не столь мучительной. Было всего девять гостей, которых она едва знала, что облегчало положение. Они вовсе не ожидали, что она станет центром внимания и будет блистать остроумием. Нет, от нее требовалось лишь кивать и смеяться в нужные моменты. А Рори со своей все еще перевязанной рукой был в ударе, так и лучился простодушием и весельем. Ей даже показалось, что Невилл - один из коллег Рори по работе - строит ей через очки глазки; подозрение подтвердилось в самый разгар вечера, когда он, подсев к ней, начал расспрашивать, не интересуется ли она разведением кошек.
Она ответила, что нет, но всегда интересовалась последними достижениями науки. Он, похоже, пришел в восторг и, пользуясь этим хрупким предлогом, весь остаток вечера усердно угощал ее коктейлями. К половине двенадцатого голова у нее немного закружилась, однако она была совершенно счастлива и на любую самую заурядную фразу отвечала громким хихиканьем.
Вскоре после двенадцати Джулия заявила присутствующим, что устала и хочет лечь спать. Заявление было воспринято гостями как намек, что всем пора по домам, но Рори окончательно разошелся. Вскочив со своего места, он снова начал наполнять бокалы, прежде чем кто-либо успел запротестовать. Керсти была уверена, что заметила на лице Джулии недовольное выражение, но оно мелькнуло и тут же исчезло, уступив место обычной приветливой улыбке. В итоге Джулия пожелала всем спокойной ночи, с достоинством приняла поток комплиментов по поводу необыкновенно удавшейся ей телячьей печенки и отправилась в спальню.
Безупречно красивые должны быть и безупречно счастливыми, разве не так? Керсти это всегда казалось очевидным. Однако сегодня, наблюдая за Джулией и находясь под влиянием винных паров, она вдруг подумала: а может, эти мысли были навеяны ей самой обычной завистью? Возможно, безупречность также несет в себе печаль, просто несколько иного рода.
Но голова у нее кружилась, задержаться на этой мысли и как следует обдумать ее не было сил, тем более что в следующий миг Рори снова поднялся и начал рассказывать анекдот о горилле и иезуите. Керсти смеялась так, что даже подавилась коктейлем.
Находящаяся наверху Джулия услышала новый взрыв смеха. Она действительно устала, тут не пришлось кривить душой, но утомили ее вовсе не приготовления к вечеринке. Причиной было презрение ко всем этим идиотам, собравшимся внизу, презрение, которое с трудом удавалось сдерживать. А ведь некогда она называла их друзьями, этих недоумков, с их жалкими шутками и еще более жалкими претензиями. Весь вечер она играла перед ними роль гостеприимной хозяйки, все, хватит. Теперь ей хотелось очутиться в прохладе, в темноте.
Она даже не успела отворить дверь в "сырую" комнату, как сразу почувствовала: здесь что-то изменилось. Свет голой лампочки, висевшей под потолком на лестничной площадке, осветил пол, на который пролилась кровь Рори, но доски были безупречно чистыми, словно кто-то долго скоблил их и драил. Она шагнула через порог и притворила дверь. Замок за ее спиной негромко защелкнулся.
Тьма была густой и глубокой, почти абсолютной, и это дарило наслаждение. Тьма успокаивала глаза, приятно холодила их.
И вдруг из дальнего угла комнаты донесся звук.
Он был не громче шороха, производимого лапками таракана, который бежит где-то за плинтусом. И через секунду звук затих. Она затаила дыхание. Вот оно, послышалось снова. На сей раз она уловила в шорохе какую-то ритмичность. Некий примитивный код.
Эти, внизу, ржали, как лошади. Шум вновь пробудил в ней отчаяние. Неужели она никогда, никогда не избавится от этой компании?
Джулия сглотнула нарастающий в горле ком и заговорила с темнотой.
- Я слышу тебя, - сказала она, не уверенная, откуда вообще взялись эти слова и к кому они обращены.
Тараканье шуршание на миг прекратилось, затем послышалось снова, уже настойчивее и громче. Она отошла от двери и двинулась на звук. Он не умолкал, словно подбадривая ее.
В темноте легко ошибиться, и она добралась до стены раньше, чем рассчитывала. Подняв руки, принялась шарить ладонями по крашеной штукатурке. Поверхность стены была холодной, но по-разному. Было одно место, примерно на полпути от двери к окну, где холод буквально обжигал, она даже отдернула руки. Тараканья беготня опять прекратилась.