- Ну что встали? За работу, живо! - скомандовал Стас. Но сам продолжал следить взглядом за удаляющимся стариком. И сказал негромко: - Вот ведь старый козел…
Траншею они закончили на следующий день, ближе к вечеру. Дальше копать было некуда - упёрлись в край невысокого земляного обрыва.
Именно тут весной случился оползень - длинная полоса берега, подмытого вешними водами Славянки, сползла к реке. Тогда же бывшие здесь на загородном пикнике студенты - костер, шашлык, много пива - нашли поблизости несколько старых черепов… Валялись там и другие кости, но молодых придурков заинтересовали лишь эти детали скелета. Надели черепа на палки и пугали присутствовавших на пикнике девиц. А один из юнцов вознамерился сделать себе шикарную пепельницу и притащил находку домой. Ошарашенные родители в штыки встретили перспективу совместного проживания с этакой деталью интерьера - и отзвук скандала дошел до живущего на той же лестничной площадке Стаса. А уж тот живо заинтересовался местом и обстоятельствами находки.
По странному стечению обстоятельств Стас Пинегин как раз в то время пытался привязать к местности упоминания об одном военном захоронении. Обычно немецкие кладбища, сровненные с землей победителями, не слишком интересовали черных следопытов, охотящихся за "смертными медальонами". Похороненные там солдаты пропавшими без вести не числились, а убитых офицеров рейха вообще старались при любой возможности доставить на родину. Можно, конечно, и в таких местах разжиться золотыми коронками или обручальным кольцом, но о пятистах марках с каждого покойника мечтать не стоит.
Но кладбище, бесследно сгинувшее где-то в долине Славянки, было особым. Стас прочитал о нём в мемуарах немецкого полковника, бывшего военного коменданта станции Антропшино.
Прочитал, кстати, в оригинале, на немецком, - книжка та не переводилась. (Почти не владея разговорной речью, Стас Пинегин самостоятельно выучился читать по-немецки и по-фински, читая именно военные мемуары - охота пуще неволи. По военной тематике он - при своих десяти классах - не уступал знаниями иному выпускнику истфака.)
…Во время блокады станция Антропшино стала крупным транспортным узлом в ближнем тылу осаждавших Ленинград гитлеровцев. Через неё шло снабжение фронта - и через неё же в тыл уходили отходы гигантской мясорубки - раненые и то, что десятилетия спустя начнут именовать "грузом двести"… Когда в сорок четвёртом, при снятии блокады, советские танки рвались к станции, среди прочих забот коменданта оказалась изрядная партия пресловутого двухсотого груза. Проще говоря, мертвецов. Разбираться с ними и похоронить как полагается не успели. И солдат, и офицеров вповалку свалили в три спешно выкопанные ямы и засыпали землёй. Опознанием, изъятием смертных медальонов и оповещением родных никто, естественно, не озаботился. Комендант, если верить его писаниям, надеялся, что атака русских носила локальный характер. И думал ещё вернуться в Антропшино… Не сложилось.
Прочитав всё это, Стас понял: вот он, его шанс, который выпадает раз в жизни. Где-то совсем рядом лежали в земле деньги. Очень большие деньги. Вероятность, что о них узнают коллеги-конкуренты, казалась ничтожной - штудированием иностранных военных мемуаров они не занимались.
Но квадрат возможных поисков был чересчур велик. Находка студента-некрофила позволила определить место с большой долей вероятности… Состав экспедиции Стас свёл до возможного минимума - во избежание утечки информации к конкурентам. Взял лишь Скобу, не раз доказавшего умение держать язык за зубами, да салагу-родственника, знакомств среди следопытов не имевшего.
…Они стояли у конца вырытой траншеи, над самым обрывом. Мрачно курили. Настроение было пакостным. Бомба оказалась первой и последней находкой. Больше ничего не нашлось. Ни единой косточки.
Возможных объяснений имелось немного. Всего два.
Либо они промахнулись, не зацепив траншеей ни одну из трех ям.
Либо находка студентов никак не относилась к делу. Какие-то случайные, левые мертвецы. О таком варианте, грозящем ему финансовым крахом, Стас предпочитал не думать. Когда понурая троица вернулась к вагончику, он выдал следующую директиву:
- Завтра начнем по новой. Будем копать вот так… - Он показал рукой. Предполагаемая траншея образовывала с имевшейся некое подобие буквы "V" и должна была выйти к обрыву метрах в трестах левее.
- А на сегодня объявляю отдых, - продолжил Стас. - Отправляйтесь-ка в Питер. Смоете трудовой пот и грязь, подрыхнете на нормальных кроватях. Но завтра к девяти быть на месте.
До Ленинграда ехать было недолго - сорок минут на электричке от Антропшино.
- Трактор местные за ночь на детали растащить могут, - сказал Скоба. Судя по выражению лица, эта перспектива его не пугала. А предстоящее увольнение не радовало.
- Я остаюсь. Думаете, так просто вас отпускаю? Ко мне Нинка вечером придет. До утра. Понятно?
Лисичкин завистливо вздохнул. С Нинкой, разбитной грудастой продавщицей здешнего сельпо, Стас познакомился не далее как позавчера, закупая вдвоем с Колей продукты для экспедиции. И вот поди ж ты…
Скоба отправился в бытовку - переодеваться. Лисичкин собрался последовать за ним, но Стас вполголоса сказал:
- С дороги вернешься. Под любым предлогом. Скобе ни слова.
Нинка придет не одна, обрадованно понял Лисичкин, с подругой… И я её… Я с ней… Потом он усомнился - слишком напряженное лицо было у Стаса.
- Что застыл? - сказал тот. - Иди, иди…
…Предлог Колька выдумал простейший. Многолетний опыт борьбы с преподавателями школы (а затем и ПТУ) научил: самой незамысловатой лжи верят всего охотнее. Подходя к станции, Лисичкин остановился и стал ощупывать карманы.
- Черт… Ключи от квартиры не захватил. А родители на даче. Придется назад бежать… Подождёшь?
Скоба отреагировал, как и ожидалось:
- Я за твой склероз не в ответе. Туда-обратно - почти час набежит. Один поеду. Пока.
И он пошагал к платформе. Лисичкин поспешил обратно.
Тропа вилась по прибрежному лугу, цветущее разнотравье нагрелось на солнце и пахло одуряюще, деловито жужжали шмели, где-то неподалеку завёл свою надрывную песню коростель… Было хорошо. Колька подумал: пожить бы вот так, на вольном воздухе, без всякого нервирующего ковыряния в земле… Палатка, котелок над костром, бутылка портвейна, косячок… Что ещё надо для счастья? Разве что не помешает отзывчивая деваха в той же палатке. От этих мыслей Лисичкин разомлел и почти уверил себя, что нечто похожее ему и предстоит. Конечно же, Нинка придет с подругой, фиг бы его иначе Стас оставил, молодец он всё-таки, выбрал именно родственника, а не придурка Скобу компаньоном в таком деле…
Стас оборвал мечты подошедшего к бытовке Лисичкина короткой фразой:
- Иди выспись, Лисоян, ночью придется повкалывать…
Коля не понял или не захотел понять, цепляясь за свои надежды. Сказал где-то слышанное:
- Вкалывают в вену, а в бабу - хе-хе - втыкают! А кого Нинка с собой приведёт?
Стас посмотрел недоуменно, потом сообразил:
- Не будет никакой Нинки. Это так, для Скобы… Работать будем, без дураков.
Двоюродный племянник разочарованно понурился. Потом вновь оживился.
- Нашел, да? А Скобу - на хрен? Всю захоронку вдвоем возьмём?
- Не трынди. Захоронку будем брать - если найдём - как договаривались, втроём. За ночь с ней и взвод не управится… А в том, что я в траншее нащупал, Скоба доли не имеет. Это, Ли Сын Ман, ящик. - Последнее слово он выделил голосом.
Уже до китайцев дошел, без особой обиды подумал Лисичкин, слыхом не слыхавший о корейском диктаторе с таким именем. И спросил:
- Ящик чего?
- Ящик, - произнес Стас с прежним нажимом и посмотрел на Лисичкина совсем как недавно, после предложения вызвать специалистов по разминированию.
Коля вспомнил кое-что из давнишних рассказов родственника. Найти ящик всегда - по крайней мере до "медальонной лихорадки" - было заветной мечтой любого черного следопыта. Конечно, в откопанном ящике могла оказаться протухшая десятки лет назад тушёнка или еще какая-нибудь никому не нужная ерунда, но чаще всего ящики, заваленные некогда в разрушенных траншеях и блиндажах, хранили в себе оружие или боеприпасы. Консервационная смазка на найденных таким образом винтовках или автоматах, естественно, за годы высыхала и каменела - но удалив её, вы получали вполне работоспособные машинки. Не нуждавшиеся в дорогостоящем восстановлении, в отличие от побывавших в деле и пролежавших затем долгие десятилетия в земле. За партию таких смертоносных игрушек можно было выручить приличные деньги.
И Лисичкин стал терзать Стаса расспросами: сколько в военные времена стандартная заводская тара вмещала ручных гранат? винтовок? автоматов? - и каковы на них сейчас цены черного рынка? Пинегин отвечал с неохотой и в конце концов директивно отправил родственника спать, сказав, что нечего делить шкуру неубитого медведя. Колька долго ворочался на сколоченном из досок топчане (впрочем, матрас и чистое бельё на нем имелись). Ворочался и не мог уснуть, думал о ящике. А приснился ему вчерашний старик с толстой суковатой папкой. Подробностей Лисичкин по пробуждении не вспомнил. Осталось только чувство, что творилось в том сне что-то мерзкое. И страшное.
…Ящик оказался велик. Под двадцатисантиметровым слоем суглинка на дне траншеи находилась лишь часть его, остальное уходило в сторону, под боковую стенку.
Лисичкин считал, что истлевшее дерево будет рассыпаться в руках, - и ошибся. Доски оказались на удивление крепки, не иначе как их в своё время пропитали чем-то, препятствующим гниению. Гораздо больше пострадало железо - толстые полосы, охватывавшие в нескольких местах находку, петли, пробои и три (!) замка крышки.