- Да, револьвер, - деловито кивнул он. - И электрический фонарь. И непромокаемые спички. Я во всеоружии, Рэй, бояться нечего!
Собравшись с духом, мы отворили незапертую дверь, поддавшуюся с леденящим сердце скрипом, и вошли в старый дом.
Дом оказался пуст. В нем не было даже мебели. Только пыль да паутина, а еще - застарелая вонь от плесени и гниения. Удивительно, как он еще стоял.
- Забыл сказать, - проговорил Элайя, водя лучом фонарика вокруг. - После моего заявления полиция побывала здесь, но никого не нашла. Человек в черном балахоне исчез… Да собственно, его никто и не видел, кроме меня. Зато там, во дворе, они раскопали кости - большие, маленькие… Их нельзя было опознать, но сразу вспомнили тех, кто пропал без вести в этих краях. Я читал об этом в старых подшивках газет, много лет спустя… Писали, что здесь орудовал сумасшедший убийца, и меня, возможно, ждала участь его жертв, если бы не чудесное спасение. Кстати, я так и не помню, как это произошло…
Нельзя сказать, чтобы это дополнение к рассказу сильно обрадовало меня. Впрочем, скорее всего, тот маньяк, хоть его и не поймали, давно мертв, а не шляется до сих пор по лесам - в конце концов, прошло сорок лет!
Обойдя дом и убедившись в его полной заброшенности, мы поднялись на чердак. Ступени тоскливо скрипели под нашими ногами, но выдержали. Дверь во тьму отворилась почти бесшумно…
Я видел, в каком состоянии находится Элайя, по тому, как плясало на пыльному дощатому полу пятно света от его фонарика, сжатого в дрожащей руке. Честно говоря, я страшился и вместе с тем в глубине души жаждал, чтобы этот свет озарил бы вдруг что-то ужасное - чей-то скелет или застарелые пятна крови. Но ничего такого на чердаке не было. Вместо этого мы нашли предметы, которые недаром упомянул в своем рассказе Элайя - старый молитвенный коврик и покрытую пылью лампу. Не считая их, чердак был абсолютно пуст.
Мой друг попытался разжечь древний светильник своими спичками, но для этого у него слишком дрожали руки. Я сделал это за него. Хотя казалось бы, маслу давно следовало прийти в негодность, из чего бы оно ни было сделано. Зловещий багровый свет залил помещение, словно мы вдруг очутились в преисподней. Элайя неловко опустился на коврик и замер.
Я стоял рядом в некоторой растерянности. Рассказ моего друга по большей части подтверждался. Я видел то же, что и он… кроме разве что чудовищ! Но они могли быть не более чем порождением детских страхов и фантазий…
- Не понимаю, - сказал вдруг Элайя. - Почему они не идут?
- Может, потому что их нет? Неужели ты и вправду веришь в колдовство, старина? - насмешливо ответил я, потому что страх мой уже прошел.
- Да, - прошептал Элайя, и глаза его блеснули. - Именно колдовство! Как же я забыл? Надо произнести заклинание. Он научил меня…
И в багровых отсветах пламени на чердаке старого дома прозвучали дикие, странные слова и звуки, непонятные разуму, но заставившие сжаться сердце. Казалось невозможным, что бы такое произнес мой старый друг Элайя Новак, иначе как в горячечном бреду или страшном сне.
И в ответ на его призыв раздалось какое-то гудение, едва слышное ухом, но сотрясающее невидимой вибрацией залитое багровым светом пространство. Бревенчатые стены заколыхались, словно отражение в воде, и растаяли, открывая путь холодному ветру из мрака нездешней ночи.
Элайя поднялся с колен. Не знаю, что больше тогда испугало меня - творящиеся вокруг чудеса или выражение лица моего друга.
- Я все понял, Рэй, - сказал он. - Видишь ли, Питер и Джессика Лэмб никогда не были моими родителями. И маленький Элайя не пережил того дня. Он должен был умереть, чтобы другой обрел плоть. Знаешь, как выглядят чудовища? Они похожи на меня! Беги же, Рэй, ради всего святого!
В голосе его уже не было почти ничего человеческого. В ужасе отступая к дверям, я видел, как меняется мой друг, и эта картина до сих пор преследует меня в ночных кошмарах. А тогда я опрометью бросился прочь из проклятого дома, который под крики и вой неведомых существ растаял в багровом сиянии, словно и и не было его никогда…
декабрь 2001
Тайна Рэндольфа Картера
Тихим осенним вечером 7 октября 1928 года Рэндольф Картер открыл старинную шкатулку с резными фигурками и вскоре после этого исчез.
По свидетельству старого слуги Паркса, умершего два года спустя, в шкатулке находились также свиток с непонятными письменами и серебряный ключ причудливой формы, с арабесками по металлу.
Шкатулку и свиток нашли в пустом автомобиле, брошенном недалеко от развалин родовой усадьбы Картеров, только ключ бесследно исчез - вместе со своим хозяином. Полицейское расследование ничего не дало, однако многие в Аркхэме и окрестностях полагали, что Рэндольф сгинул в жуткой пещере, прозванной Змеиным Логовом, на горе Вязов.
Великий сновидец Уорд Филлипс из Провиденса утверждал, что, отомкнув Серебряным Ключом мистические Врата, Картер отправился в свое счастливое детство, а затем, непостижимым образом разорвав петлю времени, - в волшебный Мир Грез, где стал королем в сказочном городе Илек-Ваде.
Таинственный индус Свами Чандрапутра заявлял, что пройдя Последние Врата, Картер преодолел оковы не только пространства-времени, но и собственного "я", тем самым уподобившись многоглавому божеству древних мифов. Одна из ипостасей Рэндольфа, утверждал Свами, отправилась на далекую планету Йаддит, где обитала тысячи лет в облике клешнерукого существа.
Впрочем, никто тогда не принимал этот бред всерьез…
Своим душеприказчиком Картер оставил Этьен-Лорана де Мариньи, старого друга и боевого товарища еще по Первой мировой, и одного из столь же увлеченных исследователей запретного и неведомого. Вскоре после исчезновения Рэндольфа тот испытал на себе немалое давление со стороны дальних родственников, претендующих на наследство, ибо Картеров больше не осталось. Особенно горячо боролся за свои права кузен пропавшего по материнской линии, адвокат Эрнст К. Эспинуолл, в результате чего заработал сердечный приступ и скончался в 1932 году.
Однако согласно закону, в установленный срок Рэндольф Картер все же был признан мертвым. В преддверии этого события де Мариньи успел предпринять необходимые шаги, чтобы уберечь бесценное наследие Картера - библиотеку и коллекцию всевозможных диковин - от разграбления невеждами и торгашами. Что до денег, ценных бумаг и недвижимости, то с ними он расстался без сожаления.
По договоренности с наследниками покойного и муниципалитетом Аркхэма Этьен-Лоран организовал музей Рэндольфа Картера в одном из старых домов за чертой города - неподалеку от развалин поместья - и на протяжении пяти лет сам был его официальным хранителем, после чего передал этот пост мне, Кристоферу Мэнтону.
Мой отец, Джоэл Мэнтон, был директором Восточной средней школы, а родился и воспитывался в Бостоне, где, по меткому выражению Картера, "приобрел то характерное для жителя Новой Англии самодовольство, которое отличается глухотой ко всем изысканным обертонам жизни". Впрочем, идейные разногласия ничуть не мешали их с Рэндольфом дружбе, лишь укрепившейся после встречи с Неименуемым. И справедливости ради, должен отметить, что как член городского совета и филантроп, отец внес немалый вклад в создание и развитие нашего музея.
Насчет себя хвалиться не буду: при жизни Рэндольф вряд ли принимал меня всерьез. Для него я был всего лишь сыном старого друга, либо одним из толпы юных поклонников известного писателя. Пожалуй, я и впрямь был таким - почти полвека назад!
После исчезновения Картера я ни больше, ни меньше как предпринял свое собственное расследование - лазил в Змеиное Логово, не обнаружив там, впрочем, ни змей, ни разгадки тайн, а также бродил по окрестным болотам и спускался под землю, в глубокие норы, что прорыты в наших холмах неведомо кем и неведомо когда, но почему-то никого не интересуют. Последствия этих исканий весьма печально сказались на моем здоровье: повредив ногу, я охромел, а вдобавок заработал воспаление легких и кашель, который мучил меня потом многие годы. Близорукость я успел получить еще раньше, допоздна просиживая в библиотеке Мискатоникского университета.
Понятно, что отец был страшно рад, когда я согласился занять мирную и спокойную должность хранителя музея. К счастью, он был далек от понимания тайного смысла артефактов, манускриптов и книг, переданных в мое ведение, в то время как у меня в процессе изучения их порой кровь стыла в жилах…
Замечу также, что моя инвалидность сохранила мне жизнь, в отличие от многих аркхэмских мужчин моего возраста во время Второй мировой, хотя я ничуть не меньше тогда желал отправиться на фронт и сражаться с врагами. В те времена мне едва перевалило за тридцать, но выглядел я и чувствовал себя гораздо старше.
Как хранитель музея я жил прямо при нем, в одной из свободных от экспозиции комнат. Если учесть, что я был единственным обитателем старого дома на отшибе, а также принять во внимание мои физические недостатки, то с годами я сам стал чем-то вроде одной из достопримечательностей Аркхэма, причем зловещего толка. Не исключено, что мною пугали детей.
Что до посетителей музея, то я довольно скоро разочаровался в этой публике. На мой взгляд, они были далеки от понимания личности Картера и его таинственного Пути. Для одних он был модным писателем прошлого, для других - героем Первой мировой, для третьих - чудаковатым коллекционером и краеведом. Увы, истинных знатоков попадалось мало, и со временем - все меньше и меньше.