Этот человек с неприметной фамилией Филатов часто появляется в Цирке, но где он живет и что делает - для всех общинников остается загадкой. Дружбы или хотя бы приятельства Филатов ни с кем не водит, промышляет в одиночку. Он обладает неприятным голосом и манерой во время разговора заглядывать в глаза собеседнику. Ник припоминает, как кто-то говорил, что серый человек шарит по пустым квартирам, собирая документы, золото и драгоценности.
Тревожить жилища мертвых - негласное табу среди общинников, и хотя прямых доказательств того, что Филатов мародерничает, ни у кого нет, Ник, Хал и Эн относятся к нему без приязни.
- Дела как сажа бела, - неохотно отвечает Ник.
- Мы тигра видели. И медведей, - как-то очень по-детски говорит Хал. Он почему-то всегда робеет перед Филатовым.
- Главное, чтобы не черта, - серьезно скрипит тот.
- Типун вам на язык, - злится Ник и указывает на круг с буквами. - Это вы написали?
- Что? А… Нет, не я.
- Тогда кто?
- Не знаю. Сейчас много всяких развелось… писателей. Ладно, ребятки… - Филатов взмахивает вилами. - Через Баумана не ходите, я там компанию веселую видел. Ломают двери Госбанка. Серьезные люди.
- А вилы вам зачем? - спрашивает Эн.
- Что? Так, нашел просто. Вроде крепкие еще, - Филатов со звоном пристукивает вилами об асфальт. - Может, пригодятся. Ну, счастливо!
Он резко поворачивается и исчезает в кустах на другой стороне улицы.
- Пошли и мы. - Ник еще раз бросает взгляд на загадочную надпись и решительно шагает прочь от Дома Кекина.
Хал и Эн устремляются за ним.
- По Дзержинского двинем, - предлагает татарин и добавляет: - Не люблю я этого хмыря, блин.
- Почему? - спрашивает Эн.
- Скользкий. Как мыло, блин.
Мимо Черного озера, где некогда находилось республиканское КГБ, а еще раньше - НКВД, друзья проходят уже в сумерках. Низина, в которой раньше было само озеро, а точнее, небольшой пруд, превратилась в сильно заросшее рогозом болото. Над темными силуэтами домов по другую сторону пламенеет тревожный закат. С севера на него наползает огромная туча.
- Дождь будет, - констатирует Хал.
- Давайте быстрее, нам еще топать и топать. - Ник затравленно оглядывается. - Черт, все время кажется, что кто-то за нами идет.
Эн тут же начинает вертеть головой.
- Где, где?
- В Караганде, блин! - Хал суживает глаза. - Может, бегом?
- Давай - до Джалиля!
Памятник Мусе Джалилю, поэту, казненному в немецкой тюрьме Маобит во время войны, стоит возле самого Казанского Кремля. Сорвавшись с места, друзья, тяжело топая, бегут по улице Дзержинского, сворачивают на Миславского, огибают "Бегемот" - огромное, занимающее целый квартал здание, в котором находился республиканский краеведческий музей и масса офисов разных организаций - и на подгибающихся от усталости ногах уже не выбегают, а буквально выплетаются на площадь перед Кремлем.
Солнце закатывается за Услонские горы на другой стороне Волги. Небо там еще хранит его отсветы, но над головами путников уже зажигаются первые звезды. Впрочем, гореть им остается совсем недолго - туча, замеченная Халом, расползается, растет, пожирая небосвод.
Каменный Джалиль, вырывающийся из тугих витков колючей проволоки, почти скрывается во мраке. Через площадь от него сереет некогда белоснежная Спасская башня Казанского Кремля.
- Смотрите! - указывает в сторону башни Эн. - Там огонь!
Приглядевшись, Ник тоже замечает отблески далекого костра, горящего где-то на территории Кремля.
- Завтра сходим, посмотрим, кто там, - говорит он.
- А чё смотреть-то, блин? - ворчит Хал. - Ну, тусуются там какие-нибудь уроды. Лишний рот хуже пулемета…
Спустившись по мощенному брусчаткой и сейчас сплошь заросшему травой проезду к улице Баумана - слева тонет во мраке брусок здания Академии наук - друзья, не сговариваясь, облегченно вздыхают: впереди появляется гигантская бетонная летающая тарелка.
Цирк.
Дом родной. Надежный приют, где тебя ждут, где ты получишь кружку кипятка, полбанки сгущенки и половник чудом сохранившейся перловки, разваренной до состояния клейстера.
В темноте путеводной звездой вспыхивает костер, который всю ночь поддерживают у входа в здание дежурные сторожа.
- Дошли! - обрадовано выдыхает Эн и прибавляет шаг. - Эксо-эксо, Кэнди.
Пройдя мимо давно высохшего оврага с каменными берегами - всё, что осталось от протоки Булак, - друзья поворачивают направо и ковыляют по площади Тысячелетия, огибая сгрудившиеся в беспорядке костяки машин. В стороне мрачно темнеет острой вершиной футуристическое здание развлекательного центра "Пирамида", выжженное огнем. Цоколь его густо оплетен диким хмелем. За "Пирамидой" угадываются руины пятизвездочного отеля "Мираж".
Друзьям остается пройти не больше пары сотен шагов, когда справа, там, где на холме высятся стены и башни Кремля, раздается чей-то крик, полный мольбы и ужаса…
Сторожа, братья Калимуллины, Рашид и Рафшат, встречают их со сдержанной настороженностью.
- Это вы орали? - спрашивает Рафшат, вороша дрова в костре кривой алюминиевой лыжной палкой.
- Жратву нашли? - интересуется Рашид, с надеждой разглядывая ребят. - Юк, пустые? Анансыгым!
Вяло отмахнувшись от сторожей - Хал, правда, успевает что-то ответить по-татарски Рашиду - друзья входят в гостеприимно распахнутые двери Цирка и по широкому проходу идут прямо на арену, откуда тянет костровой гарью вперемешку с аппетитными запахами тушеного мяса.
Хал
Я, когда маленьким был, цирк не любил. Да ну, фигня какая-то - клоуны, фокусники, лошади. Навозом воняет. Телки только прикольные выступают, почти голые и гибкие. А так - кино лучше, особенно 3D. А класснуха, блин, у нас повернутая была. "Высокое древнее искусство!" И таскала нас постоянно. Я один раз во время представления в туалет отпросился и фломиком на плитке написал: "Цирк - гавно!" Там и другие такие надписи были, много, всякие. Наверное, не я один эту бодягу ненавижу.
А теперь мы в Цирке живем. Это Бабай придумал. Он - чёткий мужик. Весь расклад сразу просек. Сперва в Кремль хотели, но там трупаков дофигища. Костей, в смысле. Тогда Бабай про Цирк и сказал. Тут ништяково. Тепло, сухо, вода рядом - родники возле моста бьют. Раньше… ну, до всего… их не было, а теперь вот текут. Вода хорошая, чистая. Можно не кипяченой пить.
Я с Бабаем в первый день познакомился. Сперва - с Ником и Энкой, а потом мы его встретили. На Ташаяке, там еще пятиэтажка, в которой спортивный магазин был, сгорела вся, черная такая. То есть снаружи она не совсем черная, дождями копоть смыло маленько, а внутри все квартиры как будто покрашены битумным лаком. Я тогда лося напугался, а Ник его прогнал. Мы дальше пошли - смотрим, мужик стоит на углу. Здоровый такой, лысый, мордатый, блин. И говорит нам: чё, мол, пацаны, заблудились? Мы такие говорим: типа того, а чё случилось вообще? Он: фиг его знает, только всем людям теперь надо вместе быть. Ну, и рассказал, что он в машине был, по делам приехал в Казань из Альметьевска, а потом отрубился, как мы. Водила ушел воды купить - и всё. Нет водилы.
Ник ему говорит: мы в Кремль идем. А Бабай: правильно, хорошее дело. Так мы вместе и пошли, блин. Ну, по дороге разных других людей встретили. Бабай им сказал, что он в Альметьевске по нефтянке начальником был, не самым большим, но все же. Расспрашивал, кто чем занимался, есть ли полицейские, врачи или кто руководил чем. Кадры, сказал, нужны.
Только не оказалось кадров. Весь народ - все больше продавцы, в офисах кто работает, командировочные всякие. Ну, понятное дело - центр же, тут люди не живут вообще. Профессор нашелся, Аркадий Иванович, он историк вроде. Баба пожилая, Анна Петровна, она в конторе какой-то главным бухгалтером работала. И мужик один, Цапко, фельдшер из Заинского района, тоже командировочный, как Бабай.
Пришли мы в Кремль, а там сгорело все - и церковь большая, и Дворец президентский, и Кул-Шариф… Трупаков везде полно, ну, скелетов, а живых нет. Бабай говорит: пошли отсюда. Вышли мы всей толпой на площадь Тысячелетия, стоим. "Пирамида" тоже сгорела. Машины ржавые. Кусты какие-то. Дождь пошел. Тут кто-то сказал: может, в Цирке спрячемся? Пошли в Цирк. Там пусто, скелетов нет. Вообще ничего нет, только кресла гнилые и всякое барахло на складах цирковое. Бабай сказал: пока тут обоснуемся. И народ отпустил по домам, проверить, чё там и как. Проверили, блин. Многие вообще не вернулись, у человек двадцати крыша поехала.
Народ к вечеру подтянулся, рассказали, что в других районах творится. Везде одно и тоже - все заросло, заржавело. Разрушилось, погнило. И трупаки. Скелеты то есть. Мертвый город, блин. Электричества нет, воды нет, газа нет. Ничего не работает - ни компьютеры, ни телефоны.