Волкова звали Дредноут и он был очень этим доволен: Дредноут Адамович Волков. Канэко никогда не ел горячего. Ралф Пинетти верил в левитацию и упорно тренировался… Историк Саул Репнин боится собак и не хочет жить с людьми. Я не удивлюсь, если окажется, что он не хочет жить с людьми именно потому, что боится собак. Странно, правда? Но он от этого не станет хуже.
Странности… Нет никаких странностей. Есть просто неровности. Внешние проявления непостижимой тектонической деятельности в глубинах человеческой натуры, где разум насмерть бьётся с предрассудками, где будущее насмерть бьётся с прошлым. А нам обязательно хочется, чтобы все вокруг были гладкие, такие, какими мы их выдумываем в меру нашей жиденькой фантазии… Чтобы можно было описать их в элементарных функциях детских представлений: добрый дядя, жадный дядя, скучный дядя. Страшный дядя. Дурак.
А вот Саулу нисколько не странно, что он боится собак. И Канэко не кажется странным, что он не терпит ничего горячего. Так же, как и Вадиму никогда в голову не придёт, что его дурацкие стишки кое–кому кажутся не забавными, а странными. Галке, например.
Возьмём теперь меня. Вот я собрался было на Пандору. Если бы об этом узнал, скажем, капитан Малышев, он бы с изумлением на меня посмотрел и сказал: "Если ты собираешься отдыхать, то лучшего места чем Земля, тебе не найти. А если ты решил поработать, то возьми чёрную систему ЕН8742, которая стоит на очереди в плане, или возьми гигант ЕН6124 - им почему–то интересуются специалисты на Тагоре". И Малышев был бы прав. И чтобы Малышев меня понял и перестал смотреть с изумлением, пришлось бы сказать, что я соскучился по Димке, и что Димка хочет стрелять тахоргов.
Антон усмехнулся. Зачем так сложно? Просто теперь все летают на Пандору, и однажды Галка сказала мне, что слетала бы туда. Так организуются в наше время перелёты. И так легко меняются планы. А мог бы я признаться Малышеву, что всё дело в Галке? Почему человек никак не научится жить просто? Откуда–то из бездонных патриархальных глубин всё время ползут тщеславие, самолюбие, уязвлённая гордость. И почему–то всегда есть что скрывать. И есть чего стесняться.
Антон посмотрел на букетик гвоздики, лежавший перед экраном. Эх, Галка, подумал он. Он подышал на пульт и написал пальцем на исчезающем матовом круге: "Эх ты, Галка…" Буквы быстро растаяли, он даже не успел поставить восклицательный знак. Тогда он ещё раз подышал на пульт и поставил восклицательный знак отдельно. Потом он снова откинулся в кресле и попытался в сто первый раз логически решить задачу: "Я люблю девушку, девушка меня не любит, но относится хорошо. Что делать?"
Что, собственно, изменилось бы, если бы она меня полюбила? Можно было бы обнимать её и целовать. Можно было бы быть всё время с ней. Я бы гордился. Всё, кажется. Глупо, но всё. Просто исполнилось бы ещё одно желание. Как всё это убого выглядит, когда рассуждаешь логически! А по–другому рассуждать я не умею. Пустой я человек, циник. Он увидел Галку, как она говорит, - немного через плечо, и глаза у неё прикрыты ресницами… Почему всё устроено так глупо: можно спасти человека от любой неважной беды - от болезни, от равнодушия, от смерти, и только от настоящей беды - от любви - ему никто и ничем не может помочь… Всегда найдётся тысяча советчиков, и каждый будет советовать сам себе. Да и потерпевший–то, дурак, сам не хочет, чтобы ему помогали, вот что дико.
* * *
- Позвольте, однако же, куда вы? - громко спросил Саул.
- В рубку, - ответил Вадим.
- Подождите! Ведь мы, по существу, ещё не познакомились…
Дверь в рубку была открыта, Антон всё время краем уха слышал, как в кают–кампании бубнят что–то о тахоргах, о зарослях и о теории исторических последовательностей. Теперь он стал слушать внимательней.
- Ведь вас, кажется, зовут Вадим? - сказал Саул.
- Как правило, - серьёзно ответил Вадим. - Но иногда меня зовут Структуральнейшим, иногда Летающим Быком, а в специальных случаях - Димочкой.
- Стало быть, Вадим… И сколько же вам лет?
- Двадцать два локально–земных.
- Локально… Ну да, разумеется… Как вы сказали? Локально–земных?
- Да. В старых звёздных я не участвовал.
- Совершенно верно. Я так и думал. А отец ваш, извините, кем будет?
- Кем будет? Наверное, так и останется мелиоратором.
- Э–э… Понимаю, понимаю… Я это, собственно, и имел в виду.
Наступила пауза.
- Очень изящный стол, - стеснённо сказал Саул.
Снова пауза.
- Стол хороший, прочный.
- А мамаша ваша?
- Мамаша? Она у меня… это… станционный смотритель. Работает на мезоядерной станции.
Было слышно, как Саул нервно забарабанил по столу пальцами.
- Не надо так, Вадим, - попросил он. - Вы не должны обращать на это внимания. Конечно, я странно говорю, и это, вероятно, смешно, немножко… Здесь, видите ли, вот какое дело… Мой образ жизни… Мой, так сказать, модус вивенди… Я узкий специалист. Весь в двадцатом веке. Как говорили когда–то, книжный червь. Вечно в музеях, вечно со старыми книгами…
- Влияние обстановки…
- Да–да, вот именно. Я редко бываю на людях, а теперь вот пришлось. Вы знаете профессора Антонова?
- Нет.
- Очень крупный специалист. Мой идейный противник. Он попросил меня проверить некоторые аспекты его новой теории. Ведь я не мог не согласиться, правда? Вот так мне и пришлось… покинуть пенаты… Вот… Но что это мы всё обо мне да обо мне! Вы, кажется, структуральный лингвист?
- Да.
- Интересная работа?
- А разве бывает неинтересная работа?
- Да, конечно… И чем же вы занимаетесь?
- Я занимаюсь структурным анализом. Но учтите, Саул, я отрешился от земного. Давайте я вам расскажу ещё что–нибудь про тахоргов.
- Да нет, благодарю вас, про тахоргов не надо. Лучше расскажите, как вы работаете.
- Саул, я же сказал, что отрешился.
- Ну как же это так - отрешился? Что ж, вы теперь совсем не думаете о работе?
- Наоборот. Всё время думаю. Я всегда думаю о той работе, которой занят в данный момент. Сейчас я - суперкарго и второй пилот - это на тот случай, если у Антона вдруг случится отложение солей. Впрочем, об этом я, кажется, уже… Так вот, мне сейчас очень хочется пойти и немножко поводить "Корабль".
- Да вы ещё успеете поводить! И потом я прошу вас сказать не о сущности вашей работы, а о внешней форме, так сказать… Вот вы приходите на работу. Обычные трудовые будни…
- Хорошо. Будни. Я ложусь на вычислитель и думаю.
- Ну–ну… Постойте - на вычислитель? Ну да, понимаю. Вы лингвист, и вы ложитесь на… И что же дальше?
- Час думаю. Другой думаю. Третий думаю…
- И наконец?..
- Пять часов думаю, ничего у меня не получается. Тогда я слезаю с вычислителя и ухожу.
- Куда?!
- Например, в зоопарк.
- В зоопарк? Отчего же в зоопарк?
- Так. Я люблю зверей.
- Ну а как же работа?
- Что ж работа… Прихожу на другой день и опять начинаю думать.
- И опять думаете пять часов и уходите в зоопарк?
- Нет. Обычно ночью мне в голову приходят какие–нибудь идеи и на другой день я только додумываю. А потом сгорает вычислитель.
- Так. И вы уходите в зоопарк?
- При чём здесь зоопарк? Мы начинаем чинить вычислитель. Чиним до утра.
- Ну а потом?
- А потом кончаются будни и начинается сплошной праздник. У всех глаза на лоб, и у всех одно на уме: вот сейчас всё застопорится и надо думать сначала.
- Ну ладно. Это будни. Однако же нельзя всё время работать…
- Нельзя, - сказал Вадим с сожалением. - Я, например, не могу. В конце концов заходишь в тупик и приходится развлекаться.
- Как?
- Как придётся. Например, гоняю на буерах. Вы любите гонять на буерах?
- Э–э… Мне как–то не приходилось.
- Что же вы, Саул! Я вас обязательно покатаю. Какой у вас индекс здоровья?
- Индекс здоровья? Я вполне здоров. А над чем вы теперь работаете?
- Над свёртками разобщённых структур.
- А зачем это нужно?
- Что значит - зачем?
- Ну, кому от этого будет польза?
- Каждому, кто этим заинтересуется. Вот сейчас проектируют универсальный транслятор. Универсальный транслятор должен уметь свёртывать разобщённые структуры.
- Скажите, Вадим, а здесь, на "Корабле", можно послушать музыку?
- Конечно. Что бы вы хотели? Хотите "Трели" Шеера? Под эту музыку изумительно водится "Корабль".
- А Бах?
- О, Бах! По–моему, у нас есть и Бах. Слушайте, Саул, а ведь с вами, наверное, слушать музыку будет очень приятно.
- Почему?
- Не знаю. Всегда приятно слушать музыку с человеком, который хорошо её знает. Мендельсона вы любите?
- Вы знаете Мендельсона?
- Саул! Мендельсон - это лучший из старых. Я надеюсь, вы любите Мендельсона. Правда, его плохо слушать в "Корабле". Вы меня понимаете?
- Пожалуй… Я слушаю Мендельсона в своём уютном кабинете…
Разговорились, наконец, подумал Антон. Он взглянул на часы. "Корабль" входил в стартовую зону над северным полюсом. На экране в фиолетовой глубине возникли тёмные точки звездолётов, ожидающих старта. Антон крикнул в дверь:
- Простите, что прерываю. Скоро старт. Димка, покажи Саулу, как пользоваться безынерционной камерой.