- Поедемте поглядим картины, - предложил сэр Басси. - Есть у меня такое желание. Не возражаете? Вы как будто знаете в них толк.
- Картин такое множество, - с любезно-снисходительной улыбкой ответил мистер Парэм.
- Мы поедем в Национальную галерею. И к Тейту, пожалуй. Академия тоже еще открыта. А если понадобится, и к торговцам заглянем. В общем, осмотрим все, что успеем до вечера. Я хочу получить общее представление. И послушать, что вы обо всем этом скажете.
Пока "роллс-ройс" стремительно и плавно мчал их на запад по оживленным улицам Лондона, сэр Басси пояснил, чего, собственно, он хочет.
- Хочу поглядеть на эту самую живопись, - сказал он, подчеркнув слово "поглядеть". - Про что она? И для чего? Откуда она пошла? И какой в ней толк?
Уголок рта у него опустился, и он вперил в лицо собеседника странный взгляд - враждебный и вместе с тем просительный.
Мистер Парэм предпочел бы заранее подготовиться к этой беседе. Он не повернул головы, предоставив сэру Басси созерцать свой профиль.
- Что есть искусство? - произнес он, стараясь выиграть время. - Сложный вопрос.
- Не искусство, просто картины, - поправил сэр Басси.
- Это и есть искусство, - возразил мистер Парэм. - Искусство по самой природе своей. Единое и неделимое.
- Поди ты, - негромко вымолвил сэр Басси и весь обратился в слух.
- Это своего рода квинтэссенция, я полагаю, - пустил пробный шар мистер Парэм. Он неопределенно повел рукой - за эту привычку студенты в свое время дали ему пренеприятное и несправедливое прозвище "Пятерня". Ибо на самом деле руки у него были на редкость хороши. - Художник как бы делает выжимку красоты и прелести из жизненного опыта человека.
- Вот это мы и посмотрим, - перебил его сэр Басси.
- И запечатлевает это. Сохраняет для вечности.
Поразмыслив, сэр Басси снова заговорил. Говорил он так, словно поверял мысли, которые давно уже его мучили.
- А эти художники нам малость не втирают очки? Я подумал… на днях… вот когда вы говорили… Просто пришло в голову…
Мистер Парэм покосился на него.
- Нет, - сказал он неторопливо и рассудительно, - не думаю, чтобы они втирали нам очки . - Последние слова он слегка подчеркнул, чуть-чуть, так что сэр Басси и не заметил.
- Ладно, поглядим.
Так странно начался этот странный день - день в обществе варвара. Но бесспорно, как выразился Себрайт Смит, этот варвар был "одним из наших завоевателей". От этого варвара нельзя просто отмахнуться. У него хватка бульдога. Мистер Парэм был застигнут врасплох. Чем дальше, тем больше он жалел, что не имел возможности заблаговременно подготовиться к навязанной ему беседе. Тогда он заранее подобрал бы картины и показал их в надлежащем порядке. А теперь пришлось действовать наудачу, и вместо того, чтобы вести бой за искусство, за его волшебство и величие, мистер Парэм оказался в положении полководца, вынужденного сражаться с врагом, который уже ворвался в его лагерь. Где уж тут излагать свои мысли стройно и последовательно.
Насколько мог понять мистер Парэм по отрывочным и безграмотным речам сэра Басен, он был настроен пытливо и недоверчиво. Он оказался человеком крайне неразвитым, но обладал при этом недюжинным природным умом. Как видно, на него произвело впечатление, что все умные люди, люди со вкусом глубоко чтят имена великих живописцев, и он не понимал, почему их вознесли так высоко. И хотел, чтобы ему это объяснили. Его явно одолевало любопытство. Сегодня его занимали Микеланджело и Тициан. А завтра, быть может, он станет расспрашивать о Бетховене или Шекспире. Авторитеты не внушали ему никакого почтения, он их не признавал. О величии искусства с ним приходилось говорить так, словно оно не заслужило признания и восторгов многих поколений.
Сэр Басси так уверенно и стремительно поднялся по лестнице Национальной галереи, что мистеру Парэму подумалось, уж не побывал ли он здесь раньше. Первым делом он направился к итальянцам.
- Ну, вот и картины, - сказал он, проносясь по залам, и немного замедлил шаг лишь в самом большом. - Очень даже интересные и занятные. Почти все. Многие очень ярки. Могли бы быть и поярче, но глаз, по-моему, ни одна не режет. Эти ребята, видно, малевали в свое удовольствие. Все это так. Я бы не прочь понавешать их в Карфекс-хаусе, да и сам бы не отказался немного помахать кистью. Но когда меня начинают уверять, будто тут кроется что-то еще, и эдак молитвенно понижают голос, словно эти самые художники знают что-то особенное о царствии небесном и теперь открывают нам секрет, тут я вас не понимаю. Хоть убей, не понимаю.
- Но посмотрите хотя бы на эту картину Франчески, - сказал мистер Парэм. - Какое очарование, какая нежность… она поистине божественна.
- Очарование, нежность! Божественно! Да возьмите вы весенний день в Англии, или перышки на груди фазана, или краски на закате, или кувшин с цветами на окошке в утреннем свете. Уж, конечно, все это в сто раз очаровательней и нежней и все такое прочее, чем этот - этот маринованный хлам.
- Маринованный! - Мистер Парэм был сбит с ног.
- Ну, маринованная прелесть, - вызывающе сказал сэр Басси. - Маринованная красота, если угодно… А очень многое и не так уж красиво и не так уж расчудесно замариновано. А все эти Мадонны, - продолжал пинать поверженного мистера Парэма сэр Басси, - они по доброй воле их рисовали или их заставляли? Да кому это понравится женщина, когда она вот этак восседает на троне?
- Маринованные! - Мистер Парэм был вне себя - О нет!
Тут сэр Басси весь обратился в слух, опустил уголок рта и повернул голову, чтобы лучше слышать мистера Парэма.
Мистер Парэм пошарил рукой в воздухе и наконец поймал нужное слово.
- Избранные.
Он секунду помолчал.
- Избранные и запечатленные, - уточнил он. - Художники всматривались в мир, всматривались всем своим существом. Всем талантом. Они рождены, чтобы видеть. И они старались… и, я думаю, с успехом… закрепить самые сильные свои впечатления ради нас с вами. Для них Мадонна часто была… обычно была… лишь предлогом…
Рот сэра Басси принял свое более привычное положение, и он с известным уважением снова поглядел на картины. Нельзя не поглядеть на них еще раз, услыхав такой довод. Он смотрел испытующе, но недолго.
- Вот эта штука… - начал он, возвращаясь к картине, с которой начался разговор.
- "Крещение" Франчески, - благоговейно прошептал мистер Парэм.
- По-моему, не такое уж это все избранное, просто собрано с бору по сосенке. Взял да нарисовал все, что ему нравилось. Фон приятный, но это только потому, что напоминает разные знакомые вещи. Нет, я не собираюсь падать перед этой картиной на колени и молиться на нее. Да почти все… - он, кажется, шел в виду всю Национальную галерею, - картины как картины.
- Не могу с вами согласиться, - возразил мистер Парэм. - Никак не могу.
Он заговорил о полутонах Филиппе Липпи, об окрыленности, изяществе, классической красоте Боттичелли; говорил о богатстве красок Леонардо, о его совершенном знании человеческого тела, о виртуозном мастерстве и в заключение - о бесконечной величавости его Мадонны в гроте.
- Как таинственно это тишайшее, осененное тенью женское лицо, сколько кроткой мудрости в сосредоточенном взоре ангела! - воскликнул мистер Парэм. - Картины как картины! Да ведь это откровение!
- Поди ты, - сказал сэр Басси, склонив голову набок.
Мистер Парэм вел его от картины к картине, точно упрямого ребенка.
- Я не говорю, что это плохо, - повторял сэр Басси, - и не говорю, что это скучно, но я никак не пойму, почему это надо так превозносить. Это напоминает разные вещи, но вещи-то принадлежат нам. Вообще говоря, - и он снова окинул взглядом зал, - я не спорю, это ловко, тонко сработано, но, хоть убейте, не вижу, что тут божественного.
Потом сделал довольно неуклюжую уступку культуре.
- Конечно, глаза постепенно привыкают, - сказал он. - Вроде как в темноте в кино.
Однако было бы утомительно пересказывать все его дикарские замечания о прекрасных полотнах, ставших самым драгоценным нашим наследием. Он сказал, что Рафаэль "уж больно жеманный", Эль Греко его возмутил.
- Византийская пышность, - повторил он слова мистера Парэма. - Да это все равно что отражение в кривом зеркале.
Но при виде тинтореттовского "Начала Млечного Пути" он чуть не захлопал в ладоши.
- Поди ты, - обрадовался он. - Вот это да! Неприлично, зато здорово.
И снова повернулся к картине.
Напрасно мистер Парэм старался провести его мимо Венеры.
- Это кто рисовал? - спросил он, словно подозревал, что это дело рук мистера Парэма.
- Веласкес.
- Ну, вот скажите мне: взять эту штуку и хорошую большую раскрашенную фотографию голой бабы в соблазнительной позе, - не все ли равно?
Мистер Парэм стеснялся обсуждать столь нескромный предмет в общественном месте, во всеуслышание! Но сэр Басси, может быть, того и не сознавая, смотрел, как всегда, угрожающе и требовательно, и не ответить ему было немыслимо.
- Это совсем разные вещи. Фотография конкретна, на ней запечатлен факт, отдельный человек, какая-то определенная женщина. Здесь же красота, удлиненные восхитительные линии стройного тела - лишь повод для художника в совершенной форме выразить свой идеал. Это уже не тело, а идея тела. Нечто отвлеченное, очищенное от недостатков и изъянов реально существующей женщины.
- Чушь! Эта девочка очень даже реальна… никто мимо не пройдет.
- Я с вами не согласен. Совершенно не согласен.