За это время Токарев успел дважды перезарядиться и дважды расстрелять магазины.
- Привет! - сказал Иван, входя в тир.
Токарев искоса глянул на Ивана, кивнул.
Иван надел наушники, висевшие на огневом рубеже, достал из кобуры свой "умиротворитель", снял с предохранителя.
- Что сказал Шестикрылый? - спросил Токарев, поднимая пистолеты.
- Сказал, что у меня нездоровый вид, посоветовал сходить к медикам…
Токарев опустил пистолеты, посмотрел на Ивана.
- Правильно сказал, выглядишь совсем неважно. Только не к медикам. Те и списать могут, им только попадись. Прогонят через анализы, потом, в обязательном порядке, через тесты и детектор… не дай бог, им покажется, что ты возбужден или чего недоговариваешь… в лучшем случае - комиссуют.
- Комиссуют, - кивнул Иван. - Я потому и не пошел…
- Молодец! - Токарев быстренько расстрелял магазины пистолетов, держа руки скрещенными в запястьях, глянул на монитор и сам себе кивнул.
Иван выстрелил раз, глянул на монитор, выстрелил снова.
- Лучше рапорт на отпуск, - сказал Токарев, перезаряжая пистолеты. - За три года.
- За два, - поправил Иван.
- За три, за три, - ты в позапрошлом отгулял только неделю, а потом я тебя вызвал. За три года, плюс у тебя есть отгулы за патрули и внеурочные.
- До пенсии не хватит? - спросил Иван.
- До пенсии - нет. А вот до конца контракта - в самый раз. А там решишь - продлевать или нет. А если надумаешь уходить - уйдешь чисто, с почетом и льготами. И делай что хочешь. Хочешь - отдыхай, хочешь - монастырь, грехи отмаливать…
Токарев снова открыл огонь, выстрелы слились в протяжный грохот.
Иван усмехнулся и тоже выстрелил пару раз. Про отмаливание грехов - это Токарев вовремя. И идея, кстати, неплохая.
Лет десять-пятнадцать в монастыре. Или в миссии где-нибудь, в Африке или в Азии. Может, и зачтется.
Даже наверняка получится. Если не помрет Иван Александров раньше. И вот еще интересно, сообщат они дальше о своих подозрениях? Не светским властям, естественно, а духовным?
Наверняка сообщат. И снова будет Иван видеть неловкую улыбку священника, отказывающего в исповеди. И снова кто-то попытается его жалеть…
- Так что - пиши рапорт, - сказал Токарев и снял наушники. - Можешь сегодняшним числом. Я подпишу. В рейд махну вместо тебя, надоело мне тут сидеть. Пусть Морковкин хоть что-то сделает, а то скоро все мозги просидит…
Вот даже как, подумал Иван. Вместо меня пойдет сам Токарев! Все бросит и пойдет! То есть он совершенно уверен в том, что канцелярия Конюшни отпустит его хрен знает куда только ради того, чтобы специальный агент мог немедленно уйти в отпуск? Смешно.
Это получается, что Токарев успел переговорить с начальством и получить добро на свои действия. И Шестикрылый, похоже, тоже успел поговорить. Смешно. Совсем смешно. Так все любят Ивана Александрова.
- Так я принес заяву, - Иван протянул Токареву листок, который все это время держал в левой руке. - И ручку.
Токарев положил пистолеты, взял бумагу и ручку, мельком глянул, начертал резолюцию и сунул бумагу назад. Но спохватился и посмотрел внимательнее.
- Подожди, ты тут с числом напутал. Нужно с сегодняшнего числа.
- Все правильно, вот схожу в рейд и тогда уж, - Иван отобрал свой рапорт, свернул и сунул в карман. - Чего тебя зря с места срывать.
- Стоять! - приказал Токарев и схватил Ивана, пытавшегося проскользнуть на выход, за руку. - С сегодняшнего дня, красавец!
- Господин начальник, - неприятным голосом произнес Иван, пытаясь высвободить руку. - Я имею полное право на отпуск. И имею я это право в любое время. А ваши пожелания я тоже имел. В виду. С большим интересом обдумал, но вынужден поступить по-своему. Есть у меня резоны.
- Не сходи с ума, - прорычал Токарев, сжимая пальцы так, что Ивану стало больно. - Кому ты и что хочешь доказать?
- Никому и ничего, - Иван постучал костяшками пальцев по руке Токарева. - Але, откройте!
- Я не хотел тебе говорить… - начал Токарев.
- И не говори, не нужно. Все уже говорили, надоело. Есть повод для официальных действий - действуйте. В исповеди мне пока не отказано, просто намекнуто, чтобы я не приходил. Приду - вот тогда пошлют с разбирательством, а до тех пор… Я свободен в своих действиях. Вон как красиво рассказывал сегодня иезуит! Вы, ребята, или меня прижмите официально, или не трогайте.
- Ты ничего не понял, - пробормотал Токарев. - Ты знаешь, что в ваших личных делах есть папочка с потенциальными угрозами для вас?
- Не понял.
- Ну для каждого из вас указано то, на что вы можете повестись. Там, блуд, гордыня - слабые места, на которые кто-нибудь может надавить, галаты, сатанисты, сам черт - Дьявол…
- Забавное, наверное, чтение…
- Не очень. Но позволяет быстро реагировать, если что.
- Если что?
- Если вдруг появится подозрение, что мальчик начал вести себя странно. Проводится анализ ситуации, определяется наиболее реальная угроза, и, соответственно, намечается план действий.
- Вот как ты мне только что изложил…
- Вот как я тебе только что изложил.
- И какие же у меня слабые места? - спросил Иван.
- Гордыня, блуд - как у большинства. Очень высокий уровень сострадания и способность к самопожертвованию. Даже тяга к самопожертвованию, как к законному способу саморазрушения. В комментариях сказано особо - обратить внимание на возникновение и осознание чувства вины. И, в частности, на потенциальную возможность участия в обряде пожирания грехов, - Токарев разжал руку, присел на край стола.
- И что из этого следует? - Иван напрягся как перед броском - слишком необычное было выражение лица у Токарева: смесь печали и безысходности с брезгливостью.
- Месяц назад… - Токареву было явно трудно и неприятно говорить. - Месяц назад Фому засекли в тот момент, когда он рылся в этой части ваших личных дел. Твоего личного дела.
Иван заставил себя улыбнуться:
- Что из этого следует?
- Из этого следует, что Фома прекрасно знал, что к тебе можно обратиться, если дело дойдет до пожирания грехов, - Токарев посмотрел на свои ладони и спрятал их за спину. - Если это произошло… если это произошло, то это не было случайностью. Это был холодный расчет. Запасной выход. И ничего красивого и романтического в этом нет.
Глава 03
В работе Ордена Охранителей вообще нет ничего романтического. И красивого - тоже нет. Как нет в Ордене и ангелов. Ангелы - они все в Игле, что торчит посреди Иерусалима неподалеку от русского кафедрального собора. А в Конюшне на Храмовой горе службу несут далеко не ангелы, недаром отцы-исповедники дежурят круглосуточно и в самой Конюшне, и в выездных бригадах, чтобы, не дай Бог, не упустить на тот свет лихого опера без покаяния.
Они пьют, сквернословят, прелюбодействуют, чревоугодничают. Любой другой не смог бы вовек отмолить того, что они совершают за месяц, а то и за неделю, но им это разрешено. Им эти грехи регулярно отпускаются, иначе нельзя. Иначе никто не пойдет на эту работу.
Поначалу пытались приспособить к этому монахов. Возродить военно-монашеский орден, чтобы и молились, и убивали самостоятельно, и могли друг другу грехи отпускать. Потом спохватились. Был уже опыт подобных фокусов, закончился печально однажды в пятницу тринадцатого. Потому и резиденцию Ордена называли не Храмом, а Конюшней. Для борьбы с гордыней, так сказать. Конюшня Соломона и жеребцы из нее.
Слаб человек. Подвержен, так сказать, соблазнам. И фокус не в том, что подвержен, а в том, чтобы не поддавался.
А Иван Александров - поддался. Да еще так хитро…
Сука ты, Фома Свечин! Если Токарев не врет - а во лжи Тэтэшник еще ни разу уличен не был - готовился Фома, копал запасной выход.
Иван вышел во двор, огляделся и прошел к пустующей по поводу плохой погоды курилке. Сел на скамейку, поднял воротник на куртке.
Зачем? И что такое совершил Фома, что не рассчитывал получить отпущение? Нет, он мог, конечно, и сам сожрать чьи-то грехи, а потом, в самый последний момент, получив три пули, быстренько сообразил, что есть Иван, которому можно все это слить. Тогда возникнет вопрос, кто другой умудрился так нагрешить, да и ради кого Фома мог такое сделать, - отец Серафим правду сказал, близкий друг у Фомы один - Ванька Каин. И у Ваньки был один близкий друг - Фома.
И мы возвращаемся к первоначальной постановке вопроса - что такое мог совершить Свечин.
Убийство? Отпускаемо. Бытовое, внеслужебное убийство? Отпустят этот грех, посадят, но грех отпустят. И снова чист и для ада недоступен Фома Свечин. Воровство, скотоложество, мужеложество, растление малолетних - все может быть отпущено. Особенно оперу из Охранителей. С наказаниями, естественно, но может.
Продал душу? Ну продал, чего дергаться? Дьявол не врет, что написано в договоре, то и получишь. Рай для тебя закрыт, но в аду получишь самые льготные условия. Кроме того, бывали случаи, когда даже продавший душу получал ее назад. Очень редко. И чудом, но тем не менее…
Да к тому же не мог продавший душу обмануть исповедников. Не мог. За этим строго следят. Ну и запашок серы… Не спрячешь его, не замаскируешь дезодорантами и одеколонами. Подписал договор - будешь попахивать серой. Бесплатное, так сказать, приложение. Ребята как-то спорили, зачем этот запах, решили, что так Бог шельму метит. Спросили у Шестикрылого, тот усмехнулся и промолчал.
Такие дела.
Получалось, что Фома Свечин, оперативник и специальный агент Ордена Охранителей умудрился совершить нечто такое, что оперативник и специальный агент того же Ордена Иван Александров даже представить себе не может.
Стоп.