Сколь ни прискорбно, но к тому времени я уже осознал, что зарабатывать на жизнь скачками не получится. Несмотря на все усилия и страдания, стоические отказы от обедов в школе, я был высоким и уже в юном возрасте весил слишком много, чтоб стать профессиональным жокеем. К тому же я проявлял ярко выраженные способности к гуманитарным наукам, и отец планировал для меня карьеру адвоката. Это он решил, что я должен окончить тот же колледж при Лондонском университете, что и он свое время, а затем поступить в Юридический колледж в Гилдфорде. Ну а затем меня ждала та же адвокатская контора на заштатной улице города, в которой сам отец проработал тридцать лет. Как и он, я должен был проводить жизнь, оформляя передачу собственности из рук продавца в руки покупателя, составляя завещания и посмертные распоряжения, разрубая узы неудавшихся браков на юго-западной окраине Лондона. При одной мысли о том, какая скучная жизнь меня ждет, я приходил в ужас.
Мне исполнился двадцать один год, вскоре я должен был получить степень бакалавра юридических наук, и тут моя дорогая матушка проиграла долгое сражение против лейкемии. Смерть ее не стала для меня неожиданностью, мама прожила куда дольше, чем предполагали мы и врачи, но, возможно, впервые это событие заставило меня всерьез задуматься о хрупкости и бренности человеческой жизни. Она умерла в день своего рождения, ей исполнялось сорок девять. И не было никакого торта со свечами, никто не пел «С днем рожденья тебя». Лишь слезы и отчаяние. Целое море слез.
Этот печальный опыт позволил мне по-новому взглянуть на свое будущее. Вселил решимость заниматься тем, чего я действительно хотел, а вовсе не тем, чего ждали от меня другие. Жизнь, думал я, слишком коротка, чтоб растрачивать ее понапрасну.
Однако степень я все же получил и по зрелом размышлении пришел к выводу: было бы ошибкой бросить все на ранней стадии. Вместе с тем не было никакого желания становиться стряпчим, как отец. И вот я написал в Юридический колледж прошение с просьбой не переводить меня на факультет судебной практики — следующая ступень в карьере юриста. А затем, к ужасу и гневу отца, поехал в Лэмбурн, где нанялся в бесплатные помощники к тренеру, чтоб тот помог мне стать жокеем-любителем.
— Но на что ты собираешься жить? — с отчаянием в голосе вопрошал отец.
— На деньги, которые оставила мне в наследство мама, — отвечал я.
— Но… — тут он на секунду запнулся. — Эти деньги предназначались для погашения задолженности за дом.
— В ее завещании об этом нет ни слова, — довольно бестактно заявил я.
В ответ на это отец разразился длинной и гневной тирадой, смысл которой сводился к тому, что нынешняя молодежь напрочь лишена чувства ответственности. Такие разговоры шли в доме часто, я уже научился не обращать на них внимания.
И вот в июне я окончил колледж, а уже в июле отправился в Лэмбурн, где использовал оставленные мамой деньги не только на проживание, но и на приобретение мерина-семилетки, с которым планировал выступать на скачках. Сделал я это, руководствуясь вполне здравым предположением: вряд ли мне позволят скакать на чьих-то других лошадях.
Отцу об этом я, разумеется, ничего не сказал.
Весь август я, что называется, набирал форму. Каждое утро приходил на конюшню, забирал свою лошадку, пускал ее галопом по окрестным холмам над деревней, а днем пробегал тот же маршрут сам. Й вот где-то к середине сентября мы уже могли рассчитывать на участие в скачках.
Волею случая — или то была рука судьбы — первое мое выступление в настоящих скачках состоялось в Фонтвелле, в начале октября того же года. Я так волновался, что детали события прошли для меня как в тумане, — казалось, все происходит одновременно, сливается в сплошное мутное пятно. Я настолько разнервничался, что едва не забыл пройти взвешивание.