- Ты любишь играть словами, да?
- Друг мой, это не худшее развлечение, - сказал незнакомец и, непринужденно заложив руки за спину, начал спокойно раскачиваться на пятках, с улыбкой глядя вдаль.
- Ну? - нарушил молчание Таннер. - Разве это не Сократ? По-моему, самый настоящий Сократ.
Ричардсон поднял глаза и кивнул. Похоже, у него отлегло от сердца, и он повеселел.
- Должен признать, пока все идет хорошо. Он выгладит реальным и действительно самым настоящим Сократом.
- Именно.
- Вероятно, мы таки справились с проблемой информационного загрязнения, из-за которого не удались ранние модели. Сейчас такого искажения нет.
- А у него есть характер, да? Без всякого смущения подошел прямо к Писарро. Совсем не боится.
- Почему он должен бояться? - поинтересовался Ричардсон.
- А ты бы не боялся? Если бы очутился бог весть где, в каком-то необычном месте, не зная, где ты и как сюда угодил, - и вдруг увидел перед собой свирепого вояку типа Писарро, в латах и при шпаге… - Таннер покачал головой. - Хотя он, может, и не испугался. В конце концов, это Сократ, а Сократ не боялся ничего, кроме скуки.
- Писарро всего лишь модель. Не более чем программа.
- Слышал от тебя уже не раз. Но Сократ-то этого не знает.
- И то верно, - согласился Ричардсон и задумался. - Возможно, это и опасно.
Таннер недоуменно хмыкнул.
- Если наш Сократ похож на описанного Платоном, - начал пояснять Ричардсон, - а он просто обязан быть таким, то может нарваться на неприятности. А вдруг Писарро не по нраву придутся его словесные игры? Не примет он эти игры и, теоретически, может отреагировать весьма агрессивно.
Пораженный Таннер резко повернулся к Ричардсону:
- Ты хочешь сказать, что он способен прирезать Сократа?
- Кто знает? - ответил Ричардсон, - В реальном мире одна программа уж точно может уничтожить другую. А если то же самое касается и моделей? Для всех нас это совершенно новая область, Гарри. Включая тех, кто в камере.
Высокий седеющий мужчина сказал, нахмурившись:
- Ты говоришь, что ты афинянин, но не грек. Как прикажешь это понимать? Я мог бы спросить у Педро де Кандии, он грек, но не афинянин. Но его здесь нет. Так, может, ты просто глупец? Или меня считаешь глупцом.
- Я понятия не имею, кто ты. Может быть, ты бог?
- Бог?
- Да, - кивнул Сократ, невозмутимо разглядывая человека с суровым лицом и холодными глазами, - Может быть, ты Арес. У тебя свирепый, воинственный вид, и на тебе лага, но таких я раньше не видел. Думаю, это место настолько странное, что вполне может оказаться обителью богов и на тебе могут быть доспехи бога. Если ты Арес, то я приветствую тебя с должным почтением. Я Сократ из Афин, сын каменотеса.
- Ты несешь чепуху. Я не знаю твоего Ареса.
- Ты что, это же бог войны! Все это знают. Конечно, кроме варваров. Так значит, ты варвар? Должен отметить, говоришь ты, как они. Правда, я и сам говорю, как варвар, хотя всю жизнь говорил на языке эллинов. Действительно, тут какое-то загадочное место.
- И снова проблема с языком, - отметил Таннер. - Ты что, не сумел вложить в него правильный древнегреческий? Или они общаются на испанском?
- Писсаро полагает, что на испанском, а Сократ - что на греческом. И конечно, греческий неправильный. Мы не знаем, как звучал любой язык, когда не было звукозаписи. Можем только предполагать.
- А разве ты не можешь…
- Тсс, - оборвал его Ричардсон.
- Может, я и негодяй, но не варвар, - заявил Писарро. - Так что попридержи язык, приятель. И чтоб я больше не слышал от тебя богохульства.
- Если я богохульствовал, проста. Это по неведению. Скажи, где я перешел черту, и я больше так не буду.
- Твои бредовые речи о богах. Меня назвал богом. Такое может говорить язычник, но не грек. Или ты греческий язычник? Тогда тебя нельзя винить. Язычники всюду видят богов. Я кажусь тебе богом? А я - Франсиско Писарро из Трухильо в Эстремадуре, сын знаменитого солдата Гонсало Писарро, полковника пехоты; он служил в войсках Гонсальво де Кордовы, которого называли великим капитаном. Я и сам не раз участвовал в войнах.
- Значит, ты не бог, а просто солдат? Хорошо. Я тоже был солдатом. Мне больше по душе общаться с солдатами, чем с богами, как, думаю, и большинству людей.
Писарро усмехнулся:
- Солдат? Ты?
Этот невзрачный старикашка, более грязный, чем любой мало-мальски уважающий себя конюх?
- И где же ты воевал?
- Я участвовал в войнах, которые вели Афины. Сражался в Потидее, когда у нас возникли трудности с коринфянами - они отказались платить нам полагающуюся дань. Там было очень холодно, а осада оказалась долгой и унылой, но мы исполнили свой долг. Еще через несколько лет я снова воевал - против беотийцев, у Делии, под командованием Лaxeca. Удача отвернулась от нас, и мы с боем отступили. А потом, - продолжал Сократ, - когда Бразид захватал Амфиполис, а Клеона послали выбить его оттуда, я…
- Хватит! - Писарро нетерпеливо махнул рукой. - Эти войны мне неизвестны.
Перед ним, несомненно, был солдат, обычный солдат.
- Что ж, наверное, это место, куда отправляют мертвых солдат, - сказал он.
- Значит мы мертвы?
- Давным-давно. Король здесь Альфонсо, а Папа - Пий, и ты не поверишь, какие по счету. Кажется, демон сказал - Пий Шестнадцатый. А еще американец говорил, что сейчас две тысячи сто тридцатый год. Последний год на моей памяти был тысяча пятьсот тридцать девятый. А у тебя?
Человек, назвавшийся Сократом, снова пожал плечами:
- У нас в Афинах другой счет времени. Но давай считать, дабы продолжить беседу, что мы мертвы. По-моему, это вполне правдоподобно, учитывая, какое странное тут место и каким бесплотным представляется мне собственное тело. Итак, мы умерли и сейчас у нас жизнь после жизни. Интересно, а сюда посылают добродетельных людей или наоборот? Или после смерти все попадают в одно и то же место, независимо от того, каков ты был при жизни? Как ты считаешь?
- Пока не понял, - сказал Писарро.
- Так… Ты вел добродетельную жизнь или нет?
- То есть грешил ли я?
- Да, можно использовать и это слово.
- Он хочет знать, грешил ли я! - поразился Писарро. - Спрашивает, был ли я грешником? Вел ли добродетельную жизнь? Да какое ему дело?
- Сделай милость, ответь, - попросил Сократ. - И ради нашей беседы позволь задать еще несколько вопросов…
- Начинается, - сказал Таннер. - Видишь? У тебя получилось! Сократ втягивает его в диалог!
Глаза Ричардсона сияли.
- Именно! Гарри, это же чудесно!
- Сократ его запутает.
- Не уверен, - возразил Ричардсон.
- Я стараюсь не оставаться в долгу, - начал Писарро. - Если меня бьют, я даю сдачи. Разве это грех? Это здравый смысл. Мы делаем то, что нужно, чтобы выжить и сохранить свое место под солнцем. Да, случается мне и забыть о постном дне, и поминать имя Господа всуе - полагаю, что это грешно, ведь брат Висенте всегда меня корил. Но разве это делает меня грешником? Как только у меня находится время, я каюсь. Наш мир греховен, и я ничуть не хуже других - так за что же меня винить? А? Бог создал меня таким. Я сотворен по образу Его и подобию. И верю в Сына Божьего.
- Так значит, ты добродетельный человек?
- Уж во всяком случае, не грешник. Я же сказал, что если и грешил, то каялся, и мое покаяние очищало меня от греха, словно того и не было.
- Согласен. Значит, ты добродетелен, и я попал в хорошее место. Но хочу окончательно убедиться. Скажи еще раз: твоя совесть совершенно чиста?
- Ты кто, исповедник?
- Всего лишь невежда, стремящийся к пониманию. И ты мне поможешь его обрести, изучая это место со мной. Если я попал в мир добрых людей, то и сам был добродетелен при жизни. Так что облегчи мою задачу, расскажи, есть ли на твоей совести что-то такое, в чем ты раскаиваешься?
Писарро неловко повел плечом:
- Ну, я убил правителя.
- Злого? Врага твоего города?
- Нет, он был мудрым и добрым.
- Тогда у тебя есть причина раскаиваться. Действительно, это грех - убить мудрого правителя.
- Но он был язычником.
- Кем?
- Он не верил в Бога.
- Он не верил в своего бога? - спросил Сократ. - Тогда, возможно, не так уж грешно было его убить.
- Нет. Он не верил в моего. Поклонялся своим богам. А значит был язычником. Как и весь его народ, коль разделял веру правителя. С этим нельзя было мириться. Из-за того что подданные разделяли его веру, они могли быть осуждены на вечные муки. Я убил его ради спасения душ его людей. Я убил его из любви к Богу.
- А ты согласен с тем, что все боги - отражение одного?
Писарро задумался:
- Похоже, что в чем-то так оно и есть.
- А разве служение Богу само по себе не праведно?
- Как же может быть иначе, Сократ?
- А ты не считаешь, что тот, кто служит верой своему богу согласно учению этого бога, поступает праведно?
Писарро сдвинул брови:
- Ну… при таком подходе - да…
- Тогда, думаю, убитый тобой правитель был праведным человеком, и, убив его, ты согрешил перед Богом.
- Подожди-ка!
- Подумай сам: служа своему богу, он тем самым служил и твоему. Ведь каждый такой человек служит Богу истинному, который заключает в себе всех наших придуманных божков.