- Я замерзла. Хотела перебраться к тебе поближе и поняла, что ты серый. И испугалась. У тебя волосы стального цвета, и глаза тоже. А еще твой зверь - он так странно выглядит, я таких ни разy не встречала.
Дийк вздохнул, покорно и коротко, и отвернул край одеяла, освобождая место рядом с собой.
- Я не причиню тебе вреда. Если б хотел это сделать, не тащил бы на себе так долго. Грейся - ни я, ни мой зверь тебя не съедим. Он меня слушается и вообще - маленькими девочками не питается.
- А откуда он у тебя? - Наки не заставила себя долго упрашивать и свернулась клубочком под его правым локтем, изогнув шею, чтобы по-прежнему пожирать его настойчивыми глазми цвета предгрозовых туч.
- Я нашел его очень далеко отсюда. Не в вашем мире, в другом - если ты понимаешь, о чем я. У него убили мать, когда он был совсем крошечным котенком… или все же щенком? - Дийк с сомнением покосился на лохматую голову, уткнувшуюся ему подмышку. Свист потихоньку перетекал в сопение, тяжелые, томно раскинувшиеся лапы подрагивали. Рыш, как и все его собратья, казался гибридом пса и кота, или, учитывая размеры - волка и снежного барса. - Ну, не важно. Важно, что он был крохотный и я не мог оставить его умирать от голода.
- Бедненький… - Девочка запустила пятерню в густую - с ладонь толщиной, шерсть на загривке зверя, и он довольно заурчал сквозь сон, не открывая глаз. - Свистит он здорово, я так не умею… А по характеру он кто: кот или пес?
Дийк улыбнулся про себя: оказывается, в этом мире тоже есть кошки и псы. А он и не знал. Не успел заметить, странствуя по заснеженному безлюдью.
- Должно быть, пес. Если ты имеешь в виду верность. Но с немалой долей кошачьего упрямства и любви к свободе.
- А ты хороший! - неожиданно заключила девочка. - Хоть и серый. Мне с тобой стало спокойно: теперь я знаю, что ты сможешь меня защитить. Тем более, на пару с таким зверюгой… А еще я знаю, кто ты. Ты такой же, как моя сестра.
- Какая сестра?
Но Наки не ответила. Прождав с минуту, Дийк повернулся к ней и понял, что она крепко спит.
Сам себя он называл "промиром" - Проходящим Миры. Ни разу ему не встретился человек той же породы, из чего Дийк заключил, что подобные люди рождаются редко - раз в столетие, а то и тысячелетие. Своей родины он не помнил, как не помнил и того времени, когда где-то и с кем-то жил, в определенном месте. Самое первое воспоминание - он лежит навзничь на чем-то горячем и шершавом, вроде свежеуложенного асфальта. Перед глазами - ночной небесный свод с мириадами звезд, но отчего-то он не может найти ни одного знакомого созвездия…
Потом он долго брел по пустыне - серой и ровной. Лишь острые известняковые скалы изредка разнообразили унылый пейзаж. Прошлого он не помнил, но отчего-то знал с уверенностью - мир, по которому он бредет - чужой. Он впервые здесь. Его родное солнце не ярко-белое, с ртутным отливом, а небеса в разгар дня не выцветают до цвета слоновой кости.
Всходило и заходило чужое ртутное солнце, а раскаленная плоская пустыня все не кончалась. Из живого ему попадались лишь насекомые - большие, белесые, скрипящие сочленениями конечностей, они испуганно прятались, едва завидев путника. С трудом поймав пару штук, он испытал разочарование: на вкус они оказались абсолютно сухими и солеными.
Он уже давно должен был умереть от жажды и голода (и испытывал слабое удивление, отчего все-таки жив) - когда в одну из ночей, по какому-то наитию, обвел вокруг себя круг обломком известняка. А затем крепко зажмурился и от всей души пожелал очутиться в каком-нибудь ином месте…
* * *
Весь следующий день они шли. Так же молча. Периодически промир брал девочку на руки, но, когда уставал и опускал ее наземь, она не выказывала недовольства, лишь кусала, кривясь, тонкие губы, взбираясь на очередной сугроб.
К вечеру они вышли на дорогу, а она вывела их к лесу и вилась сквозь деревья и кусты, становясь все более утоптанной и широкой. Наконец-то, впервые за трое суток Дийку удалось разжечь огонь, и они поужинали - чем-то вроде рябчика, добытым шустрым Гоа.
Они сидели напротив друг друга, одинаково улыбаясь теплу пляшущего между ними костра.
- Почему ты так мало съел? - поинтересовалась Наки, обгладывая последнюю косточку. - Мужчина должен есть больше, чем дети. И больше, чем собаки.
- Я могу и вовсе не есть, - он беспечно пожал плечами.
- Врешь.
- Зачем мне врать или рисоваться перед маленькой девочкой?
Она слегка смутилась.
- И не пить тоже?
- И не пить. Но голод и жажду чувствую. И если долго не ем и не пью - нападает отчего-то тоска.
Наки примолкла, поглядывая на него с опасливым уважением. Но молчание надоело Дийку за время пути. Когда он был один, тишина не напрягала его. Иное дело с кем-то: хотелось нарушить ее - хоть самым пустым разговором.
- Ты сказала, что знаешь, кто я. Что я такой же, как твоя сестра. Может, расскажешь мне о ней?
- Моя сестра была замечательной. Мне кажется, она любила меня - она всегда играла и разговаривала со мной, когда была дома, в отличие от всех прочих. Хотя и боялась, что это кто-нибудь заметит. Еще она была очень красивой, и все парни в нашем селении заглядывались на нее. Не то что я… Красивой девушкой быть опасно - слуги лорда Ротрима отыскивали таких и увозили для своего господина. Все это знали и боялись. И сестра боялась. Первый раз она ушла в другой мир случайно, от страха - не знала, куда спрятаться, когда всадники лорда рыскали по селению, заглядывая в каждую избу, в каждый хлев и сарай. Потом уже уходила просто так - но всегда возвращалась, потому что здесь был ее дом и ее родные. А ты куда вовзращаешься?
Наки замолчала, ожидая ответа. Блики пламени в распахнутых глазах придавали лицу лукавое выражение.
Дийк не удивился, что она раскусила его. Она была странная, шальная, а такие видят глубже других. А то, чего не могут увидеть, ловят на лету пресловутым шестым чувством.
- Мне некуда вовзращаться, я всегда иду только вперед. У меня нет дома.
- Только вперед? А может, по кругу? Дорога, которая никуда не ведет, не может быть прямой.
- И в кого ты такая умная и глубокомысленная? - язвительно поинтересовался промир.
- Трудно сказать… - Наки задумалась, прилежно наморщив лоб. - В сестру, наверное.
- Но даже от очень умных младенцев терпеть нотации я не намерен.
- Я не младенец - этой весной мне исполнится двенадцать, - в голосе ее прозвучала горделивая нотка.
Забавно: выглядела она намного младше - видимо, из-за худобы и маленького роста. Говорила же столь нравоучительно, словно была старше его на полвека.
- Ты сказала, что сестра любила тебя, но боялась показывать свою любовь. А почему? Разве в любви старшей сестры к младшей есть что-то постыдное?
Наки смерила его взглядом, каким встречают несусветную глупость.
- Но ведь это болезнь! Ее могли отправить на лечение, а хуже этого вряд ли что может быть. Впрочем, я забыла, что ты не наш. В твоем родном мире все может быть иначе.
- Своего родного мира я не помню, но очень надеюсь, что там иначе. Какую болезнь ты имеешь в виду? Есть болезни, называемые по имени богини любви, но любовь сестер уж никак к ним не относится. Или я чего-то не понял?
- Болезнь - когда один человек не может жить без другого. Или относится к нему с повышенным волнением и заботой. У нас это считается очень плохим и стыдным. Каждый, кто заметит такое - у своих родственников или соседей - должен доложить в специальную службу. На первый раз просто предупреждают, а уж если человек не справляется со своей болезнью самостоятельно и его уличают снова - отправляют на лечение.
- Интересно… И как же такое лечится?
- Очень просто: разлучают с тем, из-за кого он болеет, и заставляют работать. Изо дня в день, без отдыха делать что-нибудь скучное и монотонное: пахать землю, давить виноград на вино, скоблить посуду… Человек и вправду излечивается - лет через восемь-десять.
- Брр, - промир поежился. - Ну и мирок. Нарочно не придумаешь…
- Неужели тебе не встречались хуже?.. Что-то не верится.
- Встречались, наверное. Но я старалася в таких не задерживаться подолгу. А как у вас женятся? По расчету?
- Кто как. Обычно по соседству - так удобнее. Кстати, ты забыл представиться. Как тебя величать?
- Называй меня Дийк. Правда, это не мое имя.
- Свое истинное имя скрываешь? - усмехнулась она. - Ну-ну.
- Да нет, - усмехнулся он в ответ, отзеркалив. - Просто не знаю. Дийком меня называли в самом первом из миров, где обнаружились разумные существа. На их языке это означало "чужой". Я привык: точно и коротко.
- Что ж, приятно познакомиться, Чужой. Но я не закончила свой рассказ о сестре. Так вот, однажды она не вернулась. Но до этого рассказала мне, что нашла мир, прекраснее которого нет во вселенной. Он называется Алуно. Там водятся дивные животные, не злые и не кровожадные. Людей мало, и они никогда не враждуют друг с другом. Любовь для них не болезнь - а норма. Поначалу мне было дико слышать такое, но постепенно я стала думать по-иному. То, что прежде казалось пугающим и стыдным, стало тем, о чем грезишь. Любовь у них - норма, а болезнью считаются такие вещи, как злость или зависть. Но вылечиваются они просто: от всех болезней там исцеляются, нюхая цветы. Жители Алуно радуются каждому пришлому - ведь он несет внутри себя целый новый мир, а с собой - массу интересных историй. А смерть в их мире так же легка, как полуденная дремота.