Властно он произнес это: "Оформляйте!" - так, что я было чуть не ответил: "Слушаюсь!", но вовремя прикусил язык и стал оформлять: сел, подтянул к себе журнал регистрации и вынул из настольного прибора авторучку. Прежде всего я отметил дату и время прибытия: шестнадцатое мая, двенадцать девятнадцать (я глянул на стенные часы, показывающие двенадцать восемнадцать, потом на свои наручные, утверждающие, что теперь двенадцать двадцать, - и выбрал среднее), кашлянул для солидности, почесал колпачком ручки щеку. Так… фамилии.
- Так, - сказал я. - Ваши данные, господа.
- Боярышников Лев Степанович, - сухо объявил седовласый.
- Ропшин Герман Юрьевич, - охотно представился молодой.
Я записал.
- Цель прибытия?
- Частные лица, по своей надобности, - после крохотной, но все же паузы ответил Боярышников.
Я записал и это.
- Так. Срок проживания… то есть на сколько вы намерены остановиться?
- Двое суток.
На этот раз ответ был дан без малейшего промедления.
- Я это спрашиваю потому, что у нас принято оплачивать вперед, - сказал я извиняющимся тоном. - Таково распоряжение владельца! Но разумеется, потом можно продлевать, - поспешил добавить я. - Продлевать срок пребывания… то есть увеличить длительность проживания… э-э… продолжительность…
Я вторично запутался в словах и потерялся совсем. И снова Ропшин выручил меня, спросив шутливо:
- А если мы у вас на год приостановимся?
- Пожалуйста! - Я облегченно рассмеялся, принимая шутку. - На год, на два… Пожалуйста!
- Ну и отлично, - сказал он и вынул из внутреннего кармана пиджака изящное кожаное портмоне. - Формальности все?
- Не совсем. Вот тут еще одна графа…
- Что такое? - удивился Ропшин.
- Место постоянного проживания.
- А! Петербург.
Да, столичную лощеность не спрячешь. Хотя они вроде и не думали чего-то там прятать… да.
- Цена недорогая, господа… два тридцать пять за место, за двоих четыре семьдесят, двое суток. Итого девять сорок.
Ропшин звучно припечатал червонец ладонью к дубовой стойке:
- Без сдачи. - И снова белозубо улыбнулся.
Я оформил счет-квитанцию, отдал первый экземпляр Боярышникову, второй сунул в папку, спрятал купюру в несгораемый ящик и достал ключ от девятнадцатого. За это время я успел продумать некоторый план действий, и вот почему: коммерсант съехал всего час назад, и в номере успели лишь наскоро прибраться и переменить на одной кровати постельное белье, и нужно было поменять скатерть на столе, дорожки на полу и сделать влажную уборку. А между тем старшая горничная Ирина уехала в прачечную получать свежее белье; вторая, Лукерья, работала наверху, в престижных люксовых номерах, и никак нельзя было ее оттуда снимать… Оставалась третья, Анна, горничная низшего разряда, полууборщица, два месяца как из деревни. Я с тоской подумал, что кошмарно неотесанная деваха Анна шокирует этих петербуржцев, но иного выхода у меня не было. Я решился.
- Федор! - окликнул я швейцара и повернулся в его сторону. И чуть не поперхнулся. От удивления: такого Федора я видел в первый раз. Я привык видеть физиономию, исполненную идиотского глубокомыслия, - а тут вдруг совершенно человеческое лицо! И на лице тревога, и вопрос, и некая растерянность! А взгляд швейцара был нацелен пониже левой кисти Боярышникова. Туда, где черный атташе-кейс.
От оклика моего Федор запоздало дрогнул и моментально вернулся в свой обычный вид.
- Слушаю, Антон Валерьянович, - сказал он, глядя мне в лицо с прежней служебной многозначительностью.
Наверное, на какое-то мгновенье я застыл - три четверти секунды, не длиннее. Я опешил. Федор был другим. Я был готов поклясться! Был другим. "Маски долой!" - вдруг пронеслась в мозгу моем раздражающе знакомая фраза, но я никак не мог вспомнить, откуда же!.. И навязчиво завспоминал было. Но тут же оборвал себя: не время. И это тоже все в течение секунды.
- Федор… ты остаешься за меня здесь, пока я буду наверху поселять господ… - заговорил я, прогоняя озадаченность; откашлялся, и голос мой зазвучал деловито. - Позови Анну; она где-то тут, на первом этаже. Позови ее сюда! Я подожду пока.
Но тут Анна объявилась сама, не успел Федор углубиться в коридор: оказалось, что она убиралась в ближнем номере. Анна была мордастая молодуха, не столько толстая, сколько бесформенная: тумбочка такая. Она постоянно шмыгала носом, вытиралась рукавом, что-то жевала, и неистребимо пахло от нее луком.
- Так, - сказал я. - Анна, ты со мной сейчас, в девятнадцатый номер… Федор, остаешься за главного. Мест нет - повесь табличку на дверь. Если кто меня по телефону - я занят, поселяю гостей. Ясно?.. Прошу, господа!
Впрочем, господ не надо было просить. Они повернулись налево и все тем же барским шагом, не оборачиваясь, двинулись вверх по широкой лестнице, так что мне, выбравшись из-за конторки, пришлось поднажать, настигая их. За мной, шмыгая и стараясь не чавкать, поплелась Анна. Мой взгляд упал на обувь приезжих, и я снова морально покалечился.
Башмаки на мне были разношенные и удобные, ноге привычно и легко, поэтому я их жаловал. Но тут от неловкости и стыда у меня аж ноги скрючились в них, в башмаках этих, являвших теперь в моих глазах яркий образец застарелого уродства! Я робко глянул снизу вверх на уверенно ступающих по лестнице Боярышникова и Ропшина. На их осанистые прямые спины и щегольски подстриженные затылки. Я уловил тонкий запах незнакомого дорогого одеколона - и тоскливая зависть придавила плечи.
Это было совсем не то, что ощущалось мной, когда я представлял Нестерова в Париже. Та зависть была простецкая, простодушная: позавидовал и тут же позабыл. А это нет, это другое, это было тягуче болезненно, вроде того, как сорвал болячку с незатянувшейся ранки. Так вроде знаешь, что есть люди из недоступных тебе сфер - но, не встречая их, живешь не тужишь… А тут вдруг встретил - и какой жестокий разрыв между ними и тобой! Как трудно пережить это воочию! Для них пустяк: провинциальная второсортная гостиница, нелепо-услужливый портье в дурацких башмаках… Посмеяться и забыть, забыть на второй же день после возвращения в свой петербургский мир, который для меня замкнут навсегда… Навсегда! Какое слово… Какое больное прикосновение!.. Я поник. Нет, черт возьми, лучше б они не появлялись, лучше не приезжали, не травили душу!..
Терзая себя такими мыслями, я опомнился тогда только, когда поднялись на маленькую площадку третьего этажа. Тут я завибрировал было, что тесное получердачное помещение угнетающе подействует на гостей, но ничего подобного… Со словами: "Позвольте… позвольте, господа!" - я деликатно протиснулся к двери, открыл ее и отпрянул к лестнице.
Гости вошли в комнату, причем Боярышников сразу же направился к окну, а Ропшин, небрежно кинув саквояж на стул, распахнул дверцу шифоньера, удовлетворенно хмыкнул, обнаружив там ряд висящих на перекладине плечиков, и начал стаскивать пиджак. Я набрал в грудь воздуху, готовясь запустить извинительную тираду о том, что это единственный свободный номер… предыдущий жилец полчаса как съехал… еще не успели ничего, и если господа не возражают, то горничная тут же, очень быстро, в течение десяти минут, приберется… Честно говоря, я побаивался, что сейчас они возмутятся: мол, черт возьми, что же это? Разве нельзя было прежде предупредить? - но я-то опасался упустить тогда клиентов! А теперь готовился стелить как можно мягче… Но все это оказалось совершенно лишним, так как Боярышников, бегло оглядев заоконное пространство, обернулся ко мне.
- Как вас зовут? - спросил он.
Я выдохнул ненужный воздух и с полупоклоном ответил:
- Антон Валерьянович.
- Вы… портье?
- Я… управляющий гостиницей.
- Ого! - воскликнул Ропшин с веселым уважением, и я приятно смутился.
Боярышников несколько секунд молча смотрел в лицо мне - немигающе.
- Так, - сказал он. - Я попрошу вас помочь нам.
- Я буду рад оказаться вам полезным, - опять-таки с полупоклоном произнес я и восхитился этой своей светской фразой так, что возликовал и даже позабыл о башмаках. Мне показалось, что одним удачным броском я сократил разрыв.
- Видите ли, - молвил Боярышников, - мы в некотором роде исследователи. Занимаемся научными изысканиями, связанными с изучением атмосферного электричества. А ваша гостиница расположена именно в зоне повышенной турбуленции электрических полей атмосферы… Понимаете меня?
Я кивнул, весь в напряженном внимании.
- Прекрасно. Так вот, для исследований нам необходимо развернуть здесь некоторое научное оборудование. Что вы на это скажете?
Что я скажу? Я с готовностью воскликнул:
- Да, да, конечно!.. Извольте… Наука… она, конечно… Гм!..
- Прекрасно, - повторил Боярышников. - В таком случае я попрошу вас о содействии. Скажите, ваше здание снабжено громоотводом?
Я слегка обомлел. Как-то мне такой вопрос никогда не приходил в голову. Пожарная инспекция проверяла нас ежеквартально, с составлением акта, но они смотрели кухню, плиту, дымоходы, электроприборы и никогда не интересовались громоотводом. Но он должен быть, иначе как же без него…
- Да… - беспомощно забарахтался я. - Честно говоря, я как-то… Но наверняка снабжено, иначе как же без него…
Я с беспокойством ощутил, что снова потерял дистанцию.
- Нам необходимо будет установить временный дополнительный громоотвод, - объявил Боярышников, продолжая неотрывно смотреть в глаза мне.
Черт побери, он вообще мигает когда-нибудь?..
- А куда ведет вот эта дверь? - спросил вдруг Ропшин.