Нельзя было не почувствовать симпатии к этому человеку, и это сразу вызвало у Элвина подозрения. Если у него такой дар, то доверять ему опасно. Но в том-то и штука с такими людьми: ты не доверяешь им, и в то же время они тебе нравятся.
- Вы, часом, не адвокат? - спросил Элвин. Они уже приготовились взять плот на буксир.
Незнакомец выпрямился во весь свой рост и поклонился - такого неуклюжего поклона Элвин еще в жизни не видел. Одни колени и локти, сплошные углы, даже лицо напрочь лишено плавных линий. Этот малый настоящий урод. Надбровья выдаются, как у обезьяны, и все же… смотреть на него не противно, а улыбка у него на редкость теплая и приветливая.
- Авраам Линкольн из Спрингфилда к вашим услугам, джентльмены.
- А я Куз Джонстон из Спрингфилда, - представился другой.
- "Куз" - значит "кузен", - пояснил Линкольн. - Его все так зовут.
- Теперь стали звать, - уточнил Куз.
- Кузен? А чей? - спросил Артур.
- Только не мой, - ответил Линкольн. - Но он вылитый кузен, правда? Воплощение родственности, квинтэссенция седьмой воды на киселе. Начав звать его Кузом, я только подтвердил очевидное.
- Вообще-то я сын второй жены его отца от первого брака, - внес ясность Куз.
- Вследствие этого мы друг другу сводные никто, - сказал Авраам.
- Я особенно благодарен вам, ребята, за то, - взял слово Куз, - что мне теперь не придется выслушивать до конца самую невероятную басню, которую когда-либо плел старина Эйб.
- Никакая это не басня. Я слышал ее от человека по прозвищу Сказитель. Он поместил ее в свою книгу и не сделал бы этого, не будь она правдивой.
У "старины Эйба", который выглядел не более чем на тридцать, был острый глаз, и он сразу заметил, как переглянулись Элвин с Артуром.
- Вы его знаете? - спросил он.
- Он правдивый человек, это верно, - сказал Элвин. - Какую же историю он рассказал вам?
- О рождении одного ребенка. О трагической гибели его старшего брата - его убило несущееся по течению дерево, когда он спасал свою мать. Фургон застрял на середине реки, а у нее как раз начались роды. Однако он умер не сразу и прожил достаточно долго, чтобы новорожденный мог считаться седьмым сыном седьмого сына, у которого живы все братья.
- Возвышенная история, - сказал Элвин. - Я сам прочел ее в той книге, о которой вы говорили.
- И вы верите в нее?
- Верю.
- Я же не говорил, что это неправда, - вмешался Куз. - Просто это не та история, которую хочется слушать, когда тебя несет вниз по течению в миззипском тумане.
Эйб Линкольн пропустил это мимо ушей.
- Вотя и говорю Кузу: Миззипи еще милости во обошлась с нами по сравнению с тем, как поступила куда более мелкая речка с героями этого рассказа. А тут и вы подоспели - выходит, река проявила великую доброту к двум никудышным плотовщикам.
- Плот сами делали? - спросил Элвин.
- У нас руль сломался, - сказал Эйб.
- А запасной?
- Я не знал, что он понадобится. Но если нам суждено попасть на берег, я его сделаю.
- Умеете работать руками?
- Не сказал бы. Но буду трудиться, пока не добьюсь своего.
- Не мешало бы и над плотом потрудиться, - рассмеялся Элвин.
- Буду признателен, если покажете, что с ним не так. Я сам ни черта не вижу - плот как плот.
- Сверху да, а вот под ним кое-чего не хватает. На корме должен быть дифферент, чтобы она оставалась кормой. А спереди плот у вас перегружен, вот он и вертится.
- Чтоб мне провалиться! - сказал Эйб. - Не гожусь я в лодочники.
- Мало кто годится, - заметил Элвин. - Исключение - наш друг мистер Бови. Ни одной лодки не пропустит, хлебом его не корми, только дай погрести.
Бови натянуто улыбнулся. Плот теперь плыл за ними, и им с Элвином хочешь не хочешь приходилось тащить его по реке.
- Вы бы стали чуть дальше назад, - деликатно предложил потерпевшим Артур Стюарт. - Тогда плот перестанет так зарываться в воду, и его будет легче тянуть.
Сконфуженные Эйб и Куз поспешили выполнить его просьбу. Густой туман делал их почти невидимыми и глушил звуки, сильно затрудняя беседу.
Пароход они догоняли долго. Хорошо еще, что рулевой, добрая душа, шел тихим ходом, несмотря на гнев капитана Ховарда из-за потерянного времени. Спасатели и спасенные услышали шум колеса, и перед ними выросла "Королева Язу".
- Чтоб меня ощипали и поджарили! - вскричал Эйб. - Какой замечательный у вас пароход.
- Увы, не у нас, - сказал Элвин.
Артур Стюарт заметил, как проворно Бови взобрался на палубу и растолкал всех собравшихся, хлопавших его по плечу, как героя. Артур его не винил, но Бови, хотя Элвин порядком напугал его на реке, все-таки представлял опасность для них обоих.
Когда шлюпку подняли, а плот закрепили у борта, пассажиры принялись задавать обычные дурацкие вопросы - например, как они нашли друг друга в знаменитом тумане над Миззипи.
- Все вышло, как я сказал, - рассказывал Элвин. - Они были совсем близко, но все-таки пришлось их поискать.
Эйб Линкольн слушал его с усмешкой и ни слова не сказал поперек, но Артур видел, что этот человек далеко не дурак. Он знал, что плот был отнюдь не близко от парохода, и заметил, что Элвин греб прямиком к "Королеве Язу", как будто видел ее.
Что бы Эйб ни думал об этом, вскоре он уже рассказывал всем желающим, какого дурака свалял, строя плот, и как они с Кузом ополоумели от бесконечного кружения в тумане.
- Меня так скрутило, что мы вдвоем полдня распутывали мне руки-ноги и выкапывали голову из подмышки. - Несмешная, в общем, история в его изложении звучала так, что все со смеху покатывались, но вряд ли у нее был шанс попасть в книгу Сказителя.
Ночью они сделали остановку в довольно большом порту. Народ все время сновал взад-вперед, поэтому Артур временно отказался от плана освободить рабов-мексиканцев.
Вместо этого они с Элвином отправились в кают-компанию послушать лекцию. Читал ее Кассиус Марселлус Клей, известный противник рабства, не боявшийся выступать в самом сердце рабовладельческих штатов. Но делал он это, как отметил Артур Стюарт, довольно ловко. Он не обличал рабство как ужасающий грех - он говорил о том, какой вред приносит оно семьям самих рабовладельцев.
- Каково это - растить детей в убеждении, что их руки никогда не будут знать никакого труда? Что будет, когда отец состарится, а дети, не приученные к труду, начнут тратить его деньги, не думая о завтрашнем дне?
И разве эти дети, видевшие, как их ближними, какого бы цвета ни была их кожа, помыкают, ни во что не ставя их труд и свободу, - разве не сочтут они своего престарелого отца вещью, утратившей всякую ценность? Вещью, которую выбрасывают на свалку? Ибо, если к одной категории людей относятся как к товару, отчего бы детям не приучиться делить всех людей на полезных и бесполезных, которых следует выбросить вон?
Артур слышал многих аболиционистов, но этот всем утер нос. Рабовладельцы не кипели желанием вывалять его в смоле и перьях, по меньшей мере - нет, они сконфуженно переглядывались, думая, возможно, о собственных детях, ни на что не годных оболтусах.
Но в конечном счете польза от речей Клея невелика, решил Артур. Что ж им теперь прикажете делать - отпустить своих рабов и перебраться на Север? Прямо как в Библии, где Иисус сказал богатому юноше: "Раздай имение свое нищим и иди за мной". Богатство этих людей измеряется рабами. Отказаться от них - значит сделаться бедными или по крайней мере перейти в средний класс, где приходится платить наемным рабочим. Нанимать, другими словами, чью-то спину, а не владеть ей. Ни у кого из них не хватит на это мужества - так, во всяком случае, думал Артур Стюарт.
Он, однако, заметил, что Эйб Линкольн слушает оратора очень внимательно, с горящими глазами. Особенно когда Клей заговорил о сторонниках отправки черных обратно в Африку.
- Что сказали бы вы, если бы кто-то захотел отправить вас самих в Англию, Шотландию, Германию или любую другую страну, откуда приехали ваши предки? Все мы, богатые и бедные, свободные и невольники, теперь стали американцами. Нельзя отсылать в Африку рабов, чьи деды и прадеды родились на этой земле - Африка для них теперь не более родина, чем Китай или Индия.
Эйб кивал, слушая это, и у Артура сложилось впечатление, что до сих пор долговязый считал этот проект - взять и спровадить черных в Африку - наилучшим решением проблемы.
- А мулаты? Светлокожие метисы, в которых кровь европейцев и африканцев смешалась поровну? Их что же - надвое разделить, как железнодорожные пути, и каждую половину оправить на родину? Нравится вам это или нет, мы все перемешались на этой земле и приросли к ней. Порабощая темнокожего, вы порабощаете сами себя, ибо отныне вы прикованы к нему не менее крепко, чем он к вам, и его неволя формирует ваш характер точно так же, как его собственный. Сделайте темнокожего раболепным, и тот же процесс сделает вас тираном. Заставьте его дрожать от страха перед вами, и это превратит вас в чудовище. Выдумаете, ваши дети, видя вас таким, не будут бояться вас? Нельзя носить одну личину перед рабами и другую - перед своими близкими, если вы хотите, чтобы этим личинам кто-то верил.
После лекции, перед тем как разойтись спать, Элвин и Артур постояли немного у поручней, глядя на плот.
- Как можно после такой речи вернуться домой, - сказал Артур Стюарт, - и тут же не отпустить всех рабов на волю?
- Я же нот не отпускаю тебя, - заметил Элвин.
- Потому что ты только притворяешься моим хозяином, - шепотом парировал Артур.
- Тогда я мог бы притвориться, что отпускаю тебя, и это послужило бы другим хорошим примером.
- И что бы ты тогда со мной делал?