Я слышал все это и раньше, я читал этот призыв раньше. Над этим письмом я провожу последнее оставшееся мне время. Закончив его, я пойду выяснять, чего от меня хотят.
В Уилсден я поехал на метро.
Это теперь о нем нельзя думать без содрогания, и вообще лучше о нем не думать. Но откуда мне было знать? К тому же тогда там было безопаснее, чем сейчас, ведь все только началось.
С тех пор я не раз пробирался в разные подземные станции, чтобы самому проверить слухи, которые оставшиеся в живых шепотом передавали друг другу. Мимо меня со страшной скоростью проносились битком набитые поезда, в окнах которых я успевал заметить похожих на собак существ, которые дружно выли, задрав к потолку вытянутые морды; я видел другие поезда, они горели холодным белым светом, медленно тянулись длиннющие составы, совсем пустые, лишь в одном окне женщина, совершенно мертвая с виду, взглянула прямо мне в глаза по пути бог знает куда.
Так вот, тогда там еще не было ничего такого, никакого драматизма. Помню только, что мне показалось непривычно холодно и тихо. И еще я не уверен, что в поезде был машинист. Но двери открывались и закрывались, когда положено. В Уилсдене я вышел, и стоило мне ступить на перрон, как я сразу почувствовал, что мир вокруг стал другим. Словно явление божественного или сверхъестественного существа медленно набухало под кожей ночи, просачиваясь во все поры города, перекатываясь надо мной громоздкими волнами.
Я стал подниматься по ступеням этого подземного мира.
Когда Орфей оглянулся, он сделал это не по безрассудству, Джейк. В мифах его оболгали. Он повернул голову не потому, что боялся, что она исчезла. Причиной был грозный свет, который хлынул на него сверху. А что, если там, наверху, все изменилось? Ведь это так по-человечески - повернуть голову, ища поддержки в глазах спутника, стремясь разделить с ним мгновенно нахлынувший страх перед переменами, которые могли произойти в ваше отсутствие.
Мне не на кого было оглянуться, и все, что я знал, стало другим. Так что, когда я толкнул дверь, ведущую со станции наружу, то совершил едва ли не самый смелый поступок в своей жизни.
Я стоял на высоком железнодорожном мосту. Толкался ветер. От моста начиналась и прямо из-под моих ног уходила вдаль элегантно изогнутая ложбина, по дну которой были проложены пути. С двух сторон их обжимали крутые откосы, по которым нагло карабкались вверх приземистые кусты и трава, не давая земле осыпаться.
Звуков почти не было. Наверху виднелись лишь несколько звезд. Мне вдруг показалось, будто все небо летит надо мной в стремительных порывах ветра.
В магазине было темно, но дверь стояла настежь. Я с облегчением шагнул внутрь, в неподвижный воздух.
Мать вашу, закрыто уже, сказал чей-то голос. Судя по тону, человек, которому он принадлежал, был в отчаянии.
Между стопками сильно пахнущих книг я протиснулся к кассе. В неполной темноте были различимы очертания и силуэты. Лысый старик, опустив руки, сидел за столом на месте продавца.
Я ничего не собираюсь покупать, сказал я ему. Просто я кое-кого ищу. И описал ему тебя.
Сам погляди, парень, сказал он. Пусто тут, нету никого. Чего тебе от меня надо? Не видел я ни твоего друга и никого другого.
Я почувствовал, как к горлу подкатывает истерика. Мне захотелось промчаться по всему магазину, разбрасывая по дороге книги, выскочить из него и бежать дальше, выкрикивая твое имя до тех пор, пока я не найду, где ты прячешься. Пока я подбирал нормальные, человеческие слова, старик, похоже, сжалился надо мной и вздохнул.
Один тип, похожий на того, которого ты описал, слонялся тут весь день, то входил, то выходил. В последний раз был пару часов назад. Если придет еще, его ждет облом, я закрываюсь.
Как рассказать о невероятном? Ведь все, во что отказывается верить наш разум, кажется непредставимо странным.
Я узнал, и очень быстро, что все правила городской жизни рухнули, что здравого смысла больше нет, а Лондон сломлен и истекает кровью. Все это я принял как должное, мои чувства настолько онемели, что я даже почти не удивился. Зато, когда я вышел из того магазина и увидел тебя, то меня едва не стошнило от радости и облегчения.
Ты стоял под козырьком газетного киоска напротив, полускрытый его тенью, но не узнать тебя было невозможно.
Если подумать, то в том, что ты ждал меня там, не было ничего удивительного - в самом деле, где еще ты мог меня ждать? И все же, когда я увидел тебя тогда, это показалось мне чудом.
А ты, содрогнулся ли ты от облегчения, увидев меня?
Поверил ли ты своим глазам?
Нелегко вспоминать об этом сейчас, кода я сижу на крыше в окружении хлопающих крыльями, голодных невидимых тварей, без тебя.
Мы встретились во тьме, которая каплями стекала из фасадов зданий. Я крепко обнял тебя.
Друг… - сказал я.
Привет, ответил ты.
Так мы стояли, как дураки, и молчали.
Ты понял, что случилось? - спросил я.
Ты потряс головой, пожал плечами и вскинул руки, точно указывая на все, что нас окружало.
Я не хочу идти домой, сказал ты. Дома больше нет, я это чувствую. Я как раз был в магазине, рассматривал одну чудную книжку, и вдруг у меня возникло такое чувство, как будто что-то огромное… не знаю… куда-то делось.
Я спал в поезде, а когда проснулся, то все уже было как сейчас.
Что же теперь будет?
Я думал, ты мне это скажешь. Разве вам не сообщили… не выдали какую-нибудь книжку, пособие, что-то в этом роде? Я думал, меня наказывают за то, что я спал, поэтому я ничего не понимаю.
Нет, друг. Знаешь, многие люди… они просто исчезли, клянусь. Я был в магазине, поднял голову как раз перед этим, смотрю - в зале еще четверо. А потом, когда я поднял голову уже после, в магазине остались только я и тот тип, хозяин.
Улыбайся, сказал я. Шире.
Ага.
Мы еще помолчали.
Вот, значит, как кончается мир, сказал ты.
Не взрывом, подхватил я, а…
Мы оба задумались.
…а протяжным вздохом? - предложил ты.
…Я сказал тебе, что иду домой, в Килбурн, это совсем рядом. Пойдем со мной, предложил я. Поживешь у меня.
Ты колебался.
Дурак, дурак, трижды дурак, это я во всем виноват. Ведь это был наш старый спор все о том же: что ты ко мне не приходишь, не остаешься у меня подольше, - только переведенный на язык нового мира. До падения ты повздыхал бы насчет того, что тебе обязательно надо быть где-то в другом месте, что у тебя встреча, и, ничего толком не объяснив, отбыл. Но в это, новое время старые предлоги уже не имели силы. Да и энергия, которую ты раньше тратил на уловки, теперь утекала куда-то в город, а он, словно новорожденное существо, сосал из тебя тревогу, впитывал твои зачаточные желания и приводил в исполнение.
Ну, хотя бы дойди со мной до Килбурна, сказал я. А там решим, что делать.
Ладно, старик, конечно. Я только хотел…
Я так и не узнал, в чем именно состояло твое желание.
Тебя что-то отвлекало, ты то и дело бросал взгляды через мое плечо, и тогда я тоже обернулся, посмотреть, что тебя так заинтересовало. Ощущение несосредоточенности висело в воздухе, хотя ночь была тиха, как прежде, когда я снова перевел на тебя взгляд и потянул тебя за рукав, чтобы ты шел со мной, а ты сказал мне, да, да, старик, конечно, сейчас, только гляну кое на что, и пошел через дорогу, вперив взгляд во что-то невидимое мне, и я уже начал сердиться на тебя, когда вдруг сам выпустил твой рукав, отвлеченный звуком - он долетал из-за железнодорожного моста, с востока. Это был стук копыт.
Моя рука оставалась еще протянутой вперед, но я уже не касался тебя, а, повернув голову на стук, неотрывно смотрел на вершину холма. Время тянулось. Темноту сразу над тротуаром прорезало что-то колючее и грозное, оно росло, а над вершиной холма поднималось что-то длинное, тонкое и острое. Это что-то наклонно врезалось в ночь. За ним появилась рука в белой перчатке, сжатая в кулак, она крепко держала это что-то. Что-то оказалось мечом, великолепной церемониальной саблей. Меч вытянул за собой человека, на человеке был странный шлем, длинная серебристая пика украшала его сверху, а за ней струился по воздуху белый плюмаж.
Он мчался безумным галопом, но я не испытал никакой тревоги, когда он ворвался в поле моего зрения, а, наоборот, спокойно рассматривал его, внимательно изучал его одежду, оружие, лицо, у меня было достаточно времени, чтобы все запомнить.
Это был один из тех всадников, которые обычно стоят возле дворца… Домашняя кавалерия - так, что ли, они называются? Плюмажи стекают с пик их шлемов острыми гладкими конусами, сапоги блестят, словно зеркало, кони скучают. Они славятся умением сохранять позу не двигаясь. Любимое развлечение для туристов - играть с ними в гляделки, насмехаться, щекотать их коням морды, а они хоть бы что, ни тени человеческих эмоций не видно на лицах.
Когда голова этого человека вспорола вершину холма, я сразу увидел, что его лицо искажала идиотская воинственная гримаса оскал делал его похожим на готового кинуться пса, а храбрость была, видимо, та же, с какой неслась в атаку на врага Легкая Бригада.