А номер оказался действительно роскошным. Двухкомнатный, с настоящей мебелью: кресла, диван, маленькие столики – всё стояло прямо на полу, то есть, на ковре. Никаких встроенных в стену кроватей "минимум места – максимум комфорта", никакого: "два в одном – кухня плюс санузел". Кухни вообще не было. Зато была ванна. Огромная, как бассейн. Стеклянная, с гидромассажем, кучей блестящих кнопочек, подушкой под голову и без всякого лимита на воду.
– Ни…чего себе, – ахнула Луиза, когда обозрела роскошь, предоставленную в их распоряжение, – я и не знала, что на Акму есть такое.
Она поглядела на преподобного: впечатлен он, или для священников номера-люкс – дело обычное?
Фон Нарбэ тщательнейшим образом заблокировал дверной замок и сейчас оглядывался. Отнюдь не с целью полюбоваться шёлковыми обоями или видом в огромном, во всю стену, окне-мониторе. Он прошёлся по залу, как будто что-то искал. Отключил дуфунг. Недовольно щурясь, посмотрел на потолок. Стянул шлем и хлопнулся в кресло.
Красивый, всё-таки, мужик.
Жгучий брюнет, очень смуглый, почти чернокожий. В сочетании с нелюдскими фиолетовыми глазами цвет кожи казался особенно странным. Экзотическим.
И правильным.
Так и надо. Таким он и должен быть. Черноволосый, темноглазый, с горбинкой на носу, с тонкой костью и хищной мягкостью в движениях. Так и надо, но что-то в этом во всём было не по правилам, выделялось острым краешком, мешая скользнуть по священнику взглядом, как по красивой картинке, удивиться мимолётно: "бывают же такие!" – и забыть.
Ему бы росту добавить, хоть сантиметров пятнадцать, а лучше – двадцать.
Луиза, присев на краешек дивана, смотрела на рыцаря и чувствовала непривычное, не свойственное ей желание сказать ему что-нибудь хорошее. Утешающее. Такой он был в огромном этом кресле… маленький. С застывшим от усталости лицом.
Утешать – работа священников, наставлять, показывать путь в темноте, объяснять, что во всём есть смысл, отпускать грехи… Вот она сегодня шла за отцом Лукасом, не задавая вопросов, не интересуясь, что происходит, куда и зачем он ведёт её. Даже, когда прибыли в порт, откуда, казалось бы, прямая ей дорога в сектор "М", в военную часть, всё равно, сказал он, что нужно идти с ним, и она пошла.
Куда?
А это не важно. Священник всегда прав. Священник всегда всё знает. Священник… Священник есть священник. Божественный Император доверил церкви власть и оружие, и любому ребёнку известно, что рыцари – все, как один герои. Для детей – герои, образец для подражания. Для взрослых – опора порядка, защитники, наставники, и вообще…
Да. Вообще. Как-то оно сейчас, когда на отца Лукаса смотришь, странно всё.
Священники – особенные люди.
Но люди ведь.
Фу ты, убырство какое. Священник – не священник. Сидит в кресле донельзя умотанный парень, ну, симпатичный, ну форма на нём, внушающая трепет, только что ему сейчас с той формы? Там, на складе четыре истребителя стояли, а он здесь – один остался. И на машине его ни одного меча не нарисовано. В первый раз, может, человека на серьёзное дело взяли, и – вот. Командир погиб. Старшие пилоты – тоже. Лучше, конечно, так, чем – наоборот, когда ты командуешь, и людей теряешь. Но, всё равно, плохо. И не в бою ведь даже. Кретинский метеорит, один-единственный ублюдочный камень из космоса, случайность дурацкая.
А он тихий. Вежливый. И не зануда вовсе, просто кажется таким. Как раз, потому что вежливый. И тихий. "Дочь моя", "сын мой". Рявкнул бы разок по матери… Нет, не умеют священники. Добрые они.
Луиза поймала себя на том, что сидит, пригорюнившись, подперев рукой подбородок: так сидела её мать, глядя на младшего братишку, когда тот маялся со своей математикой, вместо того, чтобы пойти гулять с другими мальчишками.
Братик сейчас большой человек, руководит лабораторией в Его Императорского Величества научном центре, считает что-то такое… по генетике. Очень важная работа.
Она встряхнулась, провела рукой по приятно шершавой обивке дивана и встала:
– Я приму ванну.
Отец Лукас лишь молча пожал плечами.
Всё-таки интересно, он правда не натурал?
Спустя час, Луиза расхаживала по номеру, завернувшись в мягкое махровое полотенце, сушила волосы, потягивала золотой аркадский джин из широкого стакана и была довольна жизнью так, как только может быть довольна женщина, попавшая в рай прямиком из казармы.
Священник оказался... священником. Как раз таким, как рассказывают. На неё он даже не смотрел: то ли дремал, то ли думал о чем-то, и женщинам в его мыслях места не было.
Луиза не обижалась. Что уж там, всем известно, что жизнь в монастырях нелёгкая – хуже даже, чем на станциях или вот на Акму. Здесь хоть "Весёлый Трюм" есть, можно снять и мальчика, и девочку, а если поискать, так и поинтереснее что-нибудь, многим нравится поинтереснее. А у рыцарей… девочек точно нет. Зато друг друга они если уж любят, то по-настоящему. Это тебе не на ночь перепихнуться, а, как в кино, чувства и всё такое.
– Хотите выпить, ваше преподобие? – она протянула ему стакан с джином, – "Аркадский солнечный". Он мягкий. Попробуйте.
– Да, – отец Лукас взял стакан, покачал, послушал, как кусочки льда зазвенели о стеклянные стенки, – благодарю.
Он так и не снял перчатки.
– Зачем вам везти меня в монастырь? – Луиза, поджав ноги, устроилась в кресле напротив.
– Я не знаю, установлены ли здесь видеокамеры, – священник не притронулся к напитку, – но то, что номер прослушивается, сомнений не вызывает.
Что ж, логично. В люксах останавливаются такие гости маркграфа Радуна, о которых и самому маркграфу и его наместнику интересно знать как можно больше. Маловероятно, что для них представляет интерес рыцарь Десницы Господней, но можно понять, почему рыцарь этот не хочет рассказать о своих намерениях.
Луиза подбирала слова, чтобы поделикатнее выяснить, был ли кто-нибудь из погибших пилотов… ну, особо близким другом отца Лукаса. Слова как-то не подбирались, а, учитывая непоколебимую вежливость самого священника, спрашивать впрямую было неудобно. Да и незачем, наверное. Ну, что ей за дело?..
…Сигнальное устройство на двери мигнуло зелёным и издало переливчатую трель.
– Так, – сказал отец Лукас.
Поставил стакан и пошёл открывать.
Чусра лысого, открывать – как же!
Он нажал кнопку обзора, и какое-то время вдумчиво изучал четверых дружинников под дверью. Потом спросил спокойно:
– Что вам нужно, дети мои?
– Ваше преподобие, – донеслось из динамика, – корабль готов к выходу.
– Спасибо.
Вот и кончилась красивая жизнь. Жалко. Луиза уже успела привыкнуть. Она сбросила полотенце, вспомнила, что её одежда осталась в ванной комнате… Тут отец Лукас и обернулся.
Стиснул зубы. Отключил переговорное устройство и всё с той же непоколебимой, просто-таки стальной вежливостью попросил:
– Имейте же совесть, дочь моя. Я десять месяцев не был в отпуске.
– Простите, – Луиза даже не потрудилась делать вид, что смущена, – я думала, вы...
– Нет. Пожалуйста, оденьтесь.
Она нарочито неспешно подобрала полотенце, завернулась и, шествуя в ванную, уже совершенно отчётливо расслышала зубовный скрежет.
Сигнал на дверях запиликал снова.
Когда Луиза вернулась, отец Лукас, исподлобья глядя на запертую дверь, втолковывал настойчивым дружинникам, что он не имеет намерений отдавать им сахе Маркес на предмет установления её личности; что генетическую карту сахе Маркес, буде возникнет такая необходимость, восстановит орден Всевидящих Очей; что наличие или отсутствие у сахе Маркес документов ни в малейшей степени не является препятствием к тому, чтобы она покинула Акму. А если у дружинников или их командиров есть по этому поводу своё мнение, то он, отец Лукас, рекомендовал бы им вспомнить, о том, что в спорных случаях права всегда церковь, с представителем коей они сейчас и беседуют.
Да, через дверь.
Нет, им незачем входить.
Да, замок обесточен. Да, это препятствует его открытию с центрального пульта и нарушает правила безопасности, но ответственность за возможный несчастный случай отец Лукас берёт на себя.
– Простите, ваше преподобие, – нерешительно донеслось с той стороны, – но мы вынуждены взломать дверь.
– Таким образом, дети мои, вы воспрепятствуете выполнению воли священнослужителя.
– Так точно. Может быть, вы…
Отец Лукас потерял интерес к разговору. Развернулся. В мерцающих глазах его проглянула трогательная нерешительность.
– Дочь моя… – он помялся, – вы умеете стрелять вот из этого?
Зажимы набедренной кобуры с лёгким щелчком выпустили "Тунор". Рукоятью вперёд, священник протянул его Луизе:
– Насколько я понимаю, это более чем упрощённая модель. Для пилотов, – он неловко улыбнулся, – достаточно прицелиться и нажать на кнопку.
"Бедняжечка, – Луиза проверила заряд, выщелкнула и вставила обратно запасную батарею, включила лазерный прицел, – чему вас там учат, в монастырях?"
Пушка была новая. Такая новая, что казалось, её только-только получили на складе. Может, и вправду: выдали перед полётом и даже не объяснили, как пользоваться. Она, на пробу, вскинула пульсатор, целясь в дверь… И тут до неё дошло.
– Стрелять?
– Я молю Бога, чтоб вам не пришлось этого делать, – сквозь загар на красивом лице проступала бледность, – но, если всё-таки… Постарайтесь никого не убить. Пожалуйста.
"Эх ты, преподобный… – Луиза усмехнулась, положила пушку на маленький столик, – ты кровь-то видел хоть раз?"