Она продолжала рассматривать голограмму, а Берк, у которого осталось еще несколько листков, тихим голосом читал:
– Рак. Гм-м. Некоторые формы этого заболевания до сих пор неизлечимы. Тело кремировали. Прах захоронен в колумбарии Уэстлейк, Литл-Шут, штат Висконсин. Детей у нее не было.
Рипли смотрела поверх Берка на изображение леса, но не видела ничего, кроме своего прошлого.
– Я обещала вернуться ко дню ее рождения. К ее одиннадцатилетию. И вот опоздала. – Она еще раз взглянула на голографический портрет. – Что ж, она уже тогда научилась скептически относиться к моим обещаниям. Во всяком случае к тем из них, которые были связаны с полетами.
Берк кивнул, всем своим видом стараясь выразить сочувствие; это всегда было неприятным, а тем более сегодня. Слава Богу, подумал он, хватило ума помалкивать, а не бормотать вежливые банальности.
– Вы же понимаете, всегда надеешься, что потом успеешь наверстать, – Рипли глубоко вздохнула. – Но теперь мне уже ничего не наверстать. Никак не наверстать.
По щекам Рипли потекли запоздалые слезы. Запоздалые… на пятьдесят семь лет. Она сидела на скамеечке и тихо плакала, понимая, что теперь во всем мире осталась совсем одна.
Несколько минут прошло в тишине, потом Берк смущенно попытался утешить ее, похлопав по плечу, и наконец сообщил:
– Слушание назначено на девять тридцать. Вам не стоит опаздывать. Это произвело бы плохое впечатление, а от первого впечатления очень многое зависит.
Рипли кивнула и встала.
– Джонс, Джонси, иди сюда.
Кот мяукнул, подошел к хозяйке и позволил взять себя на руки. Рипли вытерла слезы.
– Мне нужно переодеться и привести себя в порядок. Это займет немного времени.
Она потерлась щекой о спину кота. Тот терпеливо вынес это небольшое оскорбление.
– Не возражаете, если я провожу вас? – спросил Берк.
– Конечно, не возражаю.
Берк повернулся и направился к выходу. Стеклянные двери распахнулись, пропуская их.
– Знаете, для вашего кота сделано особое исключение из правил. На станции не разрешено держать домашних животных.
– Джонс – не домашнее животное, – почесывая кота за ушами, возразила Рипли. – Если не считать меня, он – единственный, кто остался в живых из экипажа большого космического корабля.
Рипли, как и обещала, была готова намного раньше, чем началось заседание. Берк предпочел ждать ее в соседней комнате, где коротал время, просматривая свои бумаги. Рипли вышла, и Берк поразился ее преображению. Куда девалась бледная, будто восковая, кожа, куда девались выражение горечи на лице и неуверенная походка? Интересно, размышлял Берк, что ее так преобразило: решимость или только чудеса косметики?
До зала заседаний, располагавшегося уровнем ниже, они шли молча, и лишь у самых дверей Берк решился задать вопрос:
– Что вы собираетесь им рассказать?
– Я уже сообщила все, что хотела. Вы читали мои показания. Они достаточно полны и точны. В них ничего не приукрашено. Приукрашивать там ни к чему.
– Послушайте, я вам верю, но на слушание соберутся настоящие тяжеловесы, и каждый будет выискивать, к чему бы придраться в ваших показаниях. Там будут представители федеральной разведслужбы, комиссии по межзвездной торговле, колониальной администрации, ловкие парни из страховой компании…
– Представляю себе.
– Просто расскажите им все, что произошло. Без комментариев. Самое главное: сохраняйте спокойствие и хладнокровие.
Ну конечно, подумала Рипли. Никого из ее друзей, товарищей по экипажу и родственников уже нет в живых, а она безвозвратно потеряла пятьдесят семь лет в гиперсне. Попробуй после этого сохранять спокойствие и хладнокровие. Но само собой разумеется, сохранять спокойствие необходимо.
Несмотря на принятое решение, к середине дня Рипли никак нельзя было назвать хладнокровной и спокойной. От бесконечного повторения одних и тех же вопросов, идиотских сомнений по поводу рассказанного, бессмысленного копания во второстепенных деталях и преднамеренного замалчивания главного Рипли была буквально взбешена.
Во время разбирательства на большом видеоэкране показывали фотографии и документы. Рипли стояла лицом к мрачным инквизиторам, спиной к экрану, и это действовало на нее успокаивающе, потому что там мелькали портреты членов экипажа "Ностромо": Паркера с его постоянной глупой ухмылкой, спокойного и даже скучающего Брета, Кейна, Ламберта, а потом и предателя Эша, на бездушном лице которого была написана запрограммированная доброжелательность. И, конечно, Далласа…
Даллас. Даже на портрете он выглядит лучше других, подумала Рипли. И в жизни он был такой же.
Ее терпение наконец иссякло.
– У вас что, уши заложило? – огрызнулась она. – Мы болтаем уже три часа. Какими такими словами я должна снова это вам пересказывать? Если вы считаете, что мой рассказ будет лучше на суахили, дайте мне переводчика, и вы услышите то же самое на суахили. Я могла бы пересказать все по-японски, но, боюсь, из-за отсутствия практики немного позабыла этот язык. Мое терпение лопнуло. Сколько времени вам нужно трепаться, чтобы вынести решение?
Ван Левен поднял руку, прерывая Рипли, и нахмурился. Его лицо стало почти таким же серым, как костюм. Другие члены комиссии смотрели на нее не более дружелюбно. Официальная комиссия по расследованию состояла из восьми человек – и ни один не смотрел понимающе. Чиновники. Администраторы. Специалисты по сглаживанию острых углов. Разве их можно в чем-то убедить? Их даже людьми назвать нельзя. Квинтэссенция чиновничьего недовольства. Фантомы. Рипли привыкла иметь дело с реальными вещами, и тонкие маневры политиканов были выше ее понимания.
– Все это не так просто, как вам, очевидно, кажется, – размеренным голосом сказал Ван Левен. – Попытайтесь поставить себя на наше место. Вы, не моргнув глазом, признаетесь в том, что взорвали силовую установку межзвездного космического корабля класса М, тем самым уничтожив и сам корабль, довольно дорогую собственность Компании.
Из всех членов комиссии самым несчастным был, пожалуй, представитель страховой компании.
– По страховому полису сорок два миллиона долларов. Разумеется, не считая стоимости груза. После взрыва силовой установки спасать обычно нечего, даже если через пятьдесят семь лет нам удастся отыскать обломки корабля.
Ван Левен рассеянно кивнул в знак согласия, потом продолжил:
– Не думайте, будто мы склоняемся к тому, что вы лжете. Записи в бортовом журнале спасательного челночного корабля подтверждают некоторые ваши показания. Во всяком случае наименее противоречивые из них. Например, о том, что в указанное вами время "Ностромо" произвел посадку на ранее не исследовавшейся и не посещавшейся человеком планете LV-426. Что там были выполнены работы по ремонту корабля. Что после краткосрочной задержки на планете корабль возобновил полет, а вскоре его силовым установкам был задан такой режим, который неминуемо должен был привести к уничтожению корабля, что фактически и произошло. Что этот режим задали именно вы. По неизвестным нам причинам.
– Послушайте, я же вам рассказала…
Ван Левен перебил Рипли, подчеркивая, что все это он уже слышал:
– Но в бортовом журнале нет ни одной записи о той враждебной форме жизни, которую вы якобы подобрали во время вашего недолгого пребывания на поверхности планеты.
– Мы ее не подобрали, – парировала Рипли. – Я вам уже говорила, она…
Рипли оборвала себя, не закончив фразу, и оглядела каменные лица членов комиссии. Зря я сотрясаю воздух, подумала она. Это не комиссия по расследованию, а поминки по усопшему. Они вовсе не стремятся выяснить истину и найти объяснение случившемуся, их единственное желание – сделать так, чтобы все подумали, будто ничего особенного не произошло. Теперь для нее стало очевидным, что она ничего изменить не может. А ее судьба была решена еще до того, как она вошла в зал заседаний. Расследование было лишь фарсом, вопросы – чистой формальностью. Чтобы было что зафиксировать в отчете.
– Возьмите вахтенный журнал и просмотрите записи. Мало-мальски соображающий техник сделает это за час. Кто имеет доступ к журналу?
В качестве представителя колониальной администрации в комиссию входила женщина, которой давно перевалило за пятьдесят. До последних слов Рипли она, казалось, скучала, теперь же выпрямилась и неодобрительно покачала головой.
– Вы бы послушали сами себя хотя бы минуту. Вы серьезно рассчитываете, что мы поверим всему, что вы тут нарассказали? Знаете, затянувшийся гиперсон порой проделывает с сознанием человека забавные штучки.
Взбешенная от собственного бессилия, Рипли бросила на нее испепеляющий взгляд.
– Хотите услышать кое-что забавное?
Ее прервал Ван Левен:
– Специальная группа тщательно изучила каждый квадратный сантиметр вашего спасательного корабля и не нашла никаких вещественных доказательств того, что на корабле было то существо, о котором вы нам рассказали, или что-либо подобное. Оборудование и приборы не повреждены. Нет никаких следов разъедания металлических поверхностей, которое могло бы быть вызвано неизвестным корродирующим агентом.
– Потому что я выбросила тварь через воздушный шлюз! – выкрикнула Рипли и осеклась, так как в ответ услышала лишь могильную тишину. – Я об этом уже говорила, – упавшим голосом добавила она.
Несчастный представитель страховой компании подался вперед и обратился к женщине из колониальной администрации:
– Есть ли на планете LV-426 местные формы жизни, напоминающие этот "враждебный организм"?