"Бедняга. Верно, с ним был какой-нибудь несчастный случай, или операция, или еще что-нибудь, - размышляла мистресс Галль. - Задали же мне страху эти бинты, ну их совсем!"
Подложим в печь углей, она развернула козлы для платья и разложила на них пальто приезжого. "А наглазники-то! Вот ни дать, ни взять, водолазный шлем, а не то, что человечье существо!" Она развесила шарф на углу козел. "И все-то время, как есть, закрывши рот платком, и говорит-то сквозь платок! Да у него и рот-то, того гляди, изуродован; что ж, мудреного мало".
Тут мистресс Галль обернулась, как будто что-то вспомнила, и мысли ее сразу приняли совсем иной оборот.
- Господи Иисусе Христе! Неужели все еще копаешься с блинчиками, Милли?
Когда мистресс Галль пришла собирать со стола, она еще более убедилась, что несчастный случай, которого, по ее догадкам, стал жертвой ее постоялец, изуродовал ему рот. Постоялец на этот раз курил трубку, но во все время, пока мистрисс Галль пробыла в комнате, он ни разу не взял в рот чубука, для чего ему пришлось бы сдвинуть шелковую повязку, скрывавшую нижнюю часть лица; и поступал он так, очевидно, не из рассеянности, потому что несколько раз поглядывал на подергивавшийся пеплом табак. Сидя в уголке, спиною к занавешенному окну, согревшийся и сытый, он заговорил теперь с меньшею раздражительной краткостью, чем прежде. Огромные очки в красноватом блеске камина как будто ожили.
- У меня есть багаж на Брамльгорстской станции, - сообщил он, стал расспрашивать хозяйку о способах его оттуда получить и совсем вежливо кивнул своей забинтованной головой в знак благодарности за полученные разъяснения.
- Завтра? - переспросил он. А нельзя ли раньше?
Отрицательный ответ, казалось, огорчил его.
- Вы уверены, что нельзя? Никого нет такого, кого можно было бы послать на станцию с подводой?
Мистресс Галль весьма охотно отвечала на все вопросы и не преминула завязать разговор.
- По дюнам дорога крутая, сэр, - сказала она по поводу вопроса о подводе и поспешила воспользоваться представлявшимся случаем: - на самой этой дороге, с год этак назад, опрокинулась телега. И джентльмен был убить, да и кучер тоже. Долго ли до беды, сэр! Несчастию случиться - одна минута, сэр, не правда ли!
Но постояльца не так-то легко было вовлечь в откровенности.
- Правда, - отвечал он сквозь шарф, спокойно гляди на нее своими непроницаемыми очками.
- Случаются-то они скоро, а вот поправляться после них - долгонько, сэр, не так ли! Вот хоть бы мой племянник Том, и всего-то, порезал руку косой - споткнулся на нее на поле, а поверите ли? - три месяца не снимал бинтов! Чудеса, да и только. С тех пор я и глядеть-то боюсь на косу, сэр.
- Понятное дело, - отвечал гость.
- Одно время мы даже опасались, как бы не пришлось делать ему операции. Уж очень плох был, сэр.
Гость вдруг расхохотался и хохот этот, похожий на лай, как будто сейчас же закусил и убил в своей глотке.
- Так плох был? - спросил он.
- Плох, сэр. И тем, кто ходил за ним, скажу и вам, было не до смеху. А ходила-то за ним я, у сестры много дела с меньшими ребятами. И забинтовывать приходилось и разбинтовывать. Так что, смею сказать, сэр…
- Дайте мне, пожалуйста, спичек, - прервал гость довольно резко, - у меня трубка погасла.
Мистресс Галль вдруг осеклась. Конечно, грубо было с его стороны так обрывать ее после того, что она ему сейчас она ему сейчас говорила; она посмотрела на него с минуту, разинув рот, но вспомнила два соверена и пошла за спичками.
- Благодарствуйте, - сказал он кратко, когда она поставила спички на стол, обернулся спиною и опять начал смотреть в окно.
Операции и бинты были, очевидно, предметом, к которому он относился крайне чувствительно. А мистресс Галль, в конце концов, так и не "посмела сказать". Обидная выходка незнакомца раздражила ее и Милли в тот день досталось изрядно.
Гость просидел в приемной до четырех часов и не подумал извиниться в своем бесцеремонном вторжении. Он вел себя все время очень тихо, должно быть, курил в сумерках перед камином или дремал.
Раз или два до любопытного слуха могла бы донестись его возня у корзины с углями, да минут пять раздавались шаги взад и вперед по комнате. Он как будто говорил что-то сам с собой. Потом кресло скрипнуло: он сел снова.
II
Первые впечатления мистера Тедди Генфрея
В четыре часа, когда уже почти совсем стемнело, и мистресс Галль собиралась с духом, чтобы пойти спросить приезжего, не хочет ли он чаю, в буфет пошел часовщик Тедди Генфрей.
- Что за погода, батюшки вы мои! - проговорил он, - а я-то в легких сапогах!
Снег в это время пошел сильнее. Мистресс Галль согласилась, что погода ужасная, и заметила, что Тедди Генфрей принес свой мешок.
- Раз вы уже тут, мистер Тедди, сказала они, очень было бы кстати, кабы вы взглянули, что такое со старыми часами в гостиной. Идут-то они идут и бьют отлично, да вот только часовая стрелка стоить себе на шести и ни с места.
Мистресс Галль подошла к двери гостиной, постучалась и вошла. Приезжий сидел в кресле, у камина, забинтованная голова его свесилась на сторону, - повидимому, он дремал.
Комната освещалась только алым отблеском камина. Мистресс Галль, еще ослепленной светом лампы, которую она только что зажгла в буфете, тут показалось что-то очень темно, красно и хаотично; ей вдруг почудилось, что у человека, на которого она смотрела, огромный, широко открытый рот, гигантская невероятная пасть, поглощавшая всю нижнюю часть его лица Впечатление длилось всего минуту: забинтованная голова, чудовищные, торчащие глаза и зияющая пасть под ними.
Он пошевелился, вскочил и поднял руку. Мистресс Галль отворила дверь настежь и при снеге, ворвавшемся в комнату, увидала незнакомца яснее: он был как прежде, только вместо салфетки придерживал улица шарф.
"Какую, однако, штуку сыграла со мною тени от камина!" - подумала она и, оправившись от своего мимолетного испуга, спросила:
- Вас не обеспокоит, сэр, если тут один человек придет посмотреть часы?
- Посмотреть часы? - повторил он, сонно озираясь по сторонам; затем, проснулся окончательно и прибавил: - Пускай себе посмотрит, - встал и потянулся.
Мистресс Галль пошла за лампой и, когда принесла ее, вошедший за ней следом Тедди Генфрей очутился лицом к лицу с забинтованным господином, что порядочно его огорошило, как он рассказывал впоследствии.
- Добрый вечер, - сказал незнакомец и "уставился на меня как какой-нибудь морской рак", сообщал потом мистер Генфрей, очевидно, сильно озадаченный темными очками.
- Надеюсь, я не мешаю вам? - спросил мистер Генфрей.
- Нисколько, - отвечал тот. - Хотя я считаю, впрочем, что комната эта моя, - добавил он, обращаясь к мистресс Галль, - и предназначается исключительно для личного моего употребления.
- Я думала, сэр, что вам может быть удобнее, если часы…
- Конечно, конечно. Я только предпочитаю вообще, чтобы ко мне не входили и не мешали мне.
Незнакомец обернулся спиною к камину и сложил за спиною руки.
- А потом, когда часы будут починены, - сказал он, - я попросил бы чаю. Но не прежде, чем будут починены часы.
Мистресс Галль уже собралась было уйти; она не имела на этот раз никаких поползновений вступать в разговор, так как не желала получат щелчки в присутствии мистера Генфрея; но приезжий сам остановил ее вопросом, не сделала ли она каких распоряжений относительно багажа в Брамбльгорсте, на что она и ответила ему, что уже переговорила с почтальоном, и артельщик доставить багаж завтра утром.
- И, наверное, раньше нельзя?
Мистресс Галль с заметной холодностью подтвердила свои слова.
- Следует объяснить вам то, чего я не мог объяснят раньше, потому что слишком устал и озяб. Я занимаюсь экспериментальной химией.
- Вот что, сэр! - проговорила мистресс Галль, на которую новость произвела сильное впечатление.
- И в багаже у меня аппараты и снадобья.
- Вещи очень полезные, сэр, - сказала мистресс Галль.
- Мне, само собой разумеется, хочется поскорее приняться за занятия.
- Разумеется, сэр.
- В Айпинг я приехал потому, - продолжал он с расстановкой, - потому что искал одиночества. Мне хочется, чтобы мне не мешали работать. Кроме занятий, еще бывший со мной несчастный случай…
- Так я и думала, - сказала про себя мистресс Галль.
- Требует некоторого уединения. У меня так слабы глаза и так болят иногда, что приходится сидеть в комнате целыми часами, запираться в темной комнате. Иногда, но не постоянно. Не теперь, конечно. Когда это делается, - малейшее беспокойство, то, что кто-нибудь войдет в комнату, ужасно для меня мучительно. Все это не лишне принять к сведению.
- Конечно, сэр, сказала мистресс Галль. - Осмелюсь спросить вас, сэр…
- Вот, кажется, и все, - отрезал незнакомец с той спокойной и непреклонной окончательностью, на которую был такой мастер.
Мистресс Галль приберегла свои вопросы и сочувствие до более удобного случая.
После ее ухода незнакомец продолжал стоять у камина и, - по выражению Тедди Генфрея, - "пялить свои страшные буркалы на починку часов". Мистер Генфрей работал под самой лампой, и зеленый абажур бросал яркий свет на его руки, колесики и раму часов, оставляя в тени всю остальную комнату.