Момент времени - Владимир Дэс

Владимир Дэс

Момент времени

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

На завтра мне предстояло дать взятку, пятьсот тысяч рублей. А у меня пятисот тысяч нет, есть только сто.

Пошёл я к своему другу художнику. Хотел занять. Он как раз продал картину под названием «Дерево» и был в запое. Так себе картина. Правда, большая, и во всю раму – это дерево. Я ему даже помогал эту картину дорисовывать, листочки рисовал. У него к концу роботы уже запой начинался, а листочков на дереве было мало, вот я ему и помогал. Листочки дорисовал.

Оказалось, друг уже все пропил и денег нет. Но он мне предложил на стотысячной бумажке вместо цифры 100 нарисовать 500. Говорит, все равно сейчас ничего не поймешь, что-то старое исчезает, что-то новое появляется. Время такое. Пройдет за новую деньгу. Так и решили.

Я сбегал, обменял свои деньги на одну бумажку в сто тысяч рублей. Друг с полчаса порисовал на ней, и вышла отличная пятисоттысячная. Как настоящая. У нас даже возникла мысль сбегать разменять ее. Но то ли друг на сегодня уже упился, то ли я пожадничал, но до утра я ее, эту бумажку, сохранил.

А утром в одном солидном учреждении, у подоконника в коридоре я со страхом вручил взятку. Чиновник взял ее с таким видом, будто всю жизнь получал взятки только пятисоттысячными банкнотами. И документы мне нужные отдал, и дальнейших творческих успехов пожелал. А я с радости занял денег, купил в ларьке вина и поехал к своему другу-художнику.

Сегодня утром, у подоконника в коридоре, мне дали взятку – пятьсот тысяч рублей. Одной бумажкой. Хотя хватило бы и ста. Никак не думал, что найдет столько. Но вот ведь время какое – одни неожиданности. Новые деньги появились. После совещания хотел позвонить управляющему в банк, чтобы оставил несколько пачек, но вызвал шеф и попросил взаймы пятьсот тысяч. «Взаймы» это только так называется. Это «взаймы» повторяется каждый месяц, регулярно и в одной и той же сумме. И никогда не отдается, вот уже несколько лет. Но меня это устраивает. И я дал. И не просто пятьсот тысяч, а пятьсот тысяч одной бумажкой. Хотя и жалко было. Однако на это было несколько причин: во-первых, шеф, кажется, уходит на повышение, во-вторых, только он будет решать, кто вместо него будет брать «взаймы», сидя в этом кабинете, а в третьих – «приятно удивить» в нашем деле значит больше, чем «взаймы» дать.

Но шеф и «взаймы» взял, и не удивился. «Наверное, уже кто-то удивил», – подумал я и, расстроенный, пошел к себе принимать народ, благо часы приёма уже заканчивались.

Слух о повышении шефа, обретя реальность, взорвался и раскатился всюду, тревожа даже самые темные уголки солидного учреждения. Все встрепенулись, вспомнили и побежали.

Давать взаймы.

Шеф после ураганного нашествия сотрудников пересчитывал под столом взятые «взаймы» деньги и тихо ворчал: Прибежали, поздравляем, денег взаймы не надо ли? Подлецы.

А этого надо вызывать, сам и не подумал принести. Негодяй… Никакой порядочности. Но, надо отдать ему должное, смотри-ка, что принес. Все новое, что ни появится, у него у первого.

Пятьсот тысяч одной бумажкой!

Хорошо я вида не подал, что первый раз такую в руках держу, а то бы растрезвонил тут же, что шеф, мол, у нас отстал, не перестраивается, не ускоряется. Каков все же подлец! А купюра интересная. Вечером надо жене отдать. А почему жене?

Тут у него появилась одна шальная мысль, и шеф, грузно повернувшись, стал быстро набирать номер телефона своей тщательно законспирированной, но привередливой любовницы.

За такую деньгу не откажет, – с уверенностью предположил он.

Отдыхая, дитя порока внимательно разглядывала честно отработанную новую купюру. Денежка ей нравилась – и одной бумажкой, и так много.

– И где только этот толстый боров её достал?

Тут в ее глазах промелькнула тень беспокойства – уж не фальшивая ли? Она осторожно потрепала ее, потом зачем-то понюхала, а уж затем посмотрела на свет. Ленина не было – значит, новая, настоящая. От этого она сразу успокоилась и заторопилась.

Она быстро оделась, навела лоск и ринулась в лабиринты базаров тратить то, что только что заработала.

Дела у представителя косметики капиталистического мира шли успешно. За два французских набора с ним расплатились новым денежным знаком.

Когда он недоверчиво стал вертеть банкноту в руках, вокруг собралась толпа. Поглазеть. Кто-то похвалился, что он уже пять таких видел, а другой поведал, что вчера депутатам выдавали зарплату пятисоттысячными и миллионными банкнотами. По телевизору показывали. Человек с юга тут же предложил разменять ее.

Но «представитель», быстро сунув купюру в карман, отбыл в сторону ночного бара, где в подсобке собралась компания по интеллектуальному изъятию денег у тех, у кого их много, для тех, у кого денег еще больше.

В карты он успеха не имел. И недолго крепившись, разменял свой ценный денежный билет. Кто-то его тут же выиграл, потом еще кто-то и еще, и след пятисоттысячной постепенно затерялся.

После закрытия бара и подсобки те, кому всегда везло в игре, набрав вина девочек, решили пообщаться с «бомбой» и поехали к одному знакомому художнику, пару дней назад усиленно топившему в этом баре свой творческий подъем.

И мастерской компания шулеров застала совершенно пьяного художника с не менее пьяным другом. Они обновляли, лежа на полу, картину под названием «Два дерева». Толпа в немом и почтительном благоговении постояла над ними и рассыпалась по углам.

Никто никому не мешал.

Когда один из творцов шедевра поутру очнулся, то увидел в своей руке деньги – 500 тысяч рублей одной купюрой, правда, немного помятой.

Медленно вылезая из пьяного тумана вспомнил с трудом, что утром, вроде, отдал их в виде взятки, днем на радостях пили с другом, а вечером они начали рисовать картину он – листочки, друг – все остальное. Потом ночью кто-то приходил, опять пили. Все хвалили картину, и они продали ее за пол-лимона.

Все это он наконец вспомнил и тупо, с болью, посмотрел вокруг: на пьяного друга, на пустой мольберт, на фальшивую бумажку, зажатую в трясущейся руке, и подумал: «Надо же, почти как у Чехова».

Но тут же сам себя стал успокаивать. «А может, уже печатают пятисоттысячные, и у меня в руке не наша фальшивая, а настоящая? А значит… значит, на нее можно опять прикупить вина и опять в творческом подъеме нарисовать дерево с листочками».

От этой мысли ему полегчало, и он, встав на колени, пополз по заплеванному полу будить друга.