– О! – Только тут Хирага заметил куски мяса, ливера и дичь, висевшие по другую сторону стекла, и рой облепивших их мух. – Нет, нет, спасибо. Я просто смотреть. До свидания, сэр, – ответил он, скрывая отвращение. Размашистым жестом он водрузил цилиндр на голову, лихо заломив его на ухо, как это делал Тайрер, и двинулся дальше по главной улице к Пьяному Городу и деревне, вежливо приподнимая шляпу при встрече с другими прохожими или всадниками, которые отвечали ему тем же. Это доставило ему еще большее удовольствие, потому что означало, что его принимают, означало по их стандартам, столь отличным от японских обычаев – от стандартов культурных людей.
Дураки. Только потому, что я пользуюсь их платьем и начал носить его, как они, эти глупцы считают, что я изменился. Все они по-прежнему враги, даже Тайра. Тайра сделал глупость, передумав насчет Фудзико, что это на него нашло? Это совсем не укладывается в мой план.
Хирага заметил Струана, выходившего из своей фактории. Британец тяжело опирался на палки. Его сопровождал Джейми Макфэй. Женщина Ори шла между ними, увлеченно беседуя с обоими. Это напомнило ему о его встрече с человеком номер два из «Благородного Дома». У него все еще кружилась голова от цифр и фактов о Западе и подгибались колени при мысли о том, сколько информации выжал из него Макфэй о заимодавцах и торговцах рисом, вроде Гъёкоямы. «Дзами-сан, мозет, вазмозный вам встречать один из эти 'рюди, ес'ри сикретный, – в отчаянии предложил он тогда, лишь бы его отпустили, – я переводить, ес'ри сикретный».
Сея ожидал его. Почуяв желание сеи узнать то, что узнал он, Хирага начал играть с ним, принял предложенный массаж. Затем отдохнувший, в чистой юкате, за изысканным обедом из риса, сушеных кальмаров, выловленного утром морского окуня, нарезанного тонко, как бумага, с соей, дайконом – хреном – и саке, он сказал, что имел беседу с важными гайдзинами и они ответили на его вопросы. Он пригубил саке и замолчал. Важная информация требовала поощрения. Взаимности.
– Какие новости из Киото?
– Все странно и непонятно, – ответил сёя, радуясь, что ему дали повод заговорить об том. – Мои повелители сообщили мне, что сёгун и принцесса Иядзу прибыли благополучно и поселились во дворце. Патрули Огамы устроили еще три засады на сиси… нет, прошу прощения, пока неизвестно, скольких убили. Князь Ёси и князь Огама почти не выезжают за ворота своих резиденций… Но Врата теперь охраняются самураями Сёгуната, как и в прошлые годы.
Глаза Хираги округлились.
– В самом деле?
– Да, Отами-сама. – Сея был в восторге от того, что рыбка проглотила наживку. – Странно, правда, то, что совсем недалеко от каждых Врат расставлены тайные заставы из самураев Огамы, и время от времени военачальники двух кланов тайно собираются вместе.
Хирага фыркнул.
– Любопытно.
Сея кивнул и, будучи старым и опытным рыбаком, резко подсек.
– И да, вот еще что. Вас это вряд ли заинтересует, но мои повелители полагают, что двое сиси, о которых я упоминал раньше, Кацумата и сиси из Тёсю по имени Такеда, избежали пленения в Киото и сейчас путешествуют по Токайдо.
– В Эдо?
– Мои повелители не сказали. Ясно, что эта новость ничего не стоит. – Сея поднес к губам чашечку с саке, с тайным весельем наблюдая за попыткой Хираги не выдать снедавшего его нетерпения. – Все, что касается сиси, может иметь значение.
– А, ну, в этом случае… хотя и неразумно пересказывать слухи, – заговорил сёя, изображая смущение: он решил, что момент вытаскивать рыбу на берег созрел. – Говорят, что по постоялым дворам Киото бродит слух, будто после первой засады уцелел еще один человек. Женщина, женщина-самурай, искусно владеющая сюрикеном… что с вами, Отами-сама?
– Ничего, ничего. – Хиарга отчаянно пытался сохранить самообладание, тысячи вопросов, как шарики, запрыгали у него в голове. Только одна женщина из школы Кацуматы освоила это искусство. – Так вы говорили, сёя? Женщина самурайского происхождения уцелела?
– Это всего лишь слух, Отами-сама. Глупость. Саке?
– Благодарю вас. Эта женщина, было о ней еще что-нибудь?
– Нет. Столь пустые разговоры едва ли заслуживают того, чтобы их пересказывали.
– Может быть, вы смогли бы выяснить, есть ли в этой чепухе доля правды. Я бы хотел знать. Пожалуйста.
– В таком случае… – сказал сёя, отметив про себя это «пожалуйста» как большую уступку и добавив в голос подобострастия: – Гъёкояма почтут за честь оказать вам и вашей семье, нашим досточтимым клиентам, любую услугу.
– Благодарю вас. – Хирага допил свое саке. Сумумо была в Киото вместе с Кацуматой… Где она сейчас, почему она не отправилась в Симоносеки, как я приказал, что она там делала, если ей удалось ускользнуть, где она?
Чтобы отплатить за полученные новости, он сделал над собой усилие и отложил эти и другие вопросы на потом и сосредоточился. Он достал связку исписанных листов и начал объяснять, местами дословно, все, что Тайра и Макфэй рассказывали ему на протяжении часов. Сея слушал внимательно, благодарный жене, которая подслушивала их и тайком записывала каждое слово.
Когда Хирага закончил говорить о займах, финансировании и банковском деле – не понимая большей части того, что ему сообщали, сёя, поражаясь памяти Хираги и той цепкости, с которой юноша удерживал в голове вещи, совершенно ему чуждые, сказал серьезно:
– Замечательно, Отами-сама.
– Еще одна важная вещь. – Хирага сделал глубокий вдох. – Макфэй сказал, у гайдзинов есть особый рынок, сёя, фондовый рынока, где единственным товаром, за который торгуются, который покупают или продают, являются маленькие отпечатанные бумажки, называемые акци, которые каким-то образом представляют деньги, огромное количество денег, и каждая акци – это часть компени.
Он выпил немного чая. Видя по лицу сеи, что тот не все понимает, он сделал еще один глубокий вдох.
– Скажем, даймё Огама отдал все Тёсю, всю землю и все, что на ней производят, некой компени, Тёсю Компени, и издал указ, что эта компени должна быть поделена, по договору, на десять тысяч равных частей, десять тысяч акци, понимаете?
– Я… кажется, да. Продолжайте, прошу вас.
– Таким образом, фонда Тёсю Компени составляет десять тысяч акци. Дальше, даймё от имени этой компени предлагает все или любую часть или количество акци кому угодно, у кого есть деньги. За свои деньги этот мужчина или женщина получает особый лист бумаги, на котором сказано, сколько акци Тёсю Компени он купил. Этот человек затем становится владельцем этой части компени и, следовательно, той же доли ее богатств. Деньги, которые он и другие заплатили компени, становятся тогда ее кайпита'ром, так, кажется, этот гайдзин Макфэй сказал, теми деньгами, которые нужны, чтобы управлять и увеличивать богатство компени, чтобы выплачивать содержания, или отвоевывать землю у моря, или покупать оружие, или семена, или улучшать рыбацкие лодки – платить за все, что нужно, чтобы Тёсю росло и процветало и чтобы стоимость Тёсю Компени становилась выше.
Макфэй объяснил, что… Он сказал, на любом рынке, сёя, цены меняются, в голодное время часто каждый день, нет? То же самое и на этом ежедневном фондовом рынке, где сотни разных компени, где есть покупатели и продавцы. Если урожай в Тёсю огромный, что цена каждой части Тёсю Компени будет большой, если голод, то низкой. Цена каждой акци тоже меняется. Понятно?
– Кажется, да, – медленно ответил сёя, на самом деле очень хорошо уловивший суть и сгоравший внутри от восторга и вопросов, требовавших ответов.
– Хорошо. – Хирага устал, но был заинтригован этими новыми идеями, хотя временами и терялся в их лабиринте. Ему никогда, за всю свою жизнь, не приходилось торговаться на рынке или в гостинице, он просто платил, что спрашивали и когда спрашивали, никогда в жизни он не спорил из-за цены чего-то или из-за суммы счета до тех пор, пока не стал ронином. Счета всегда посылались тем, кто получал ваше содержание, если вы были самураем. Обычно матери, если вы были неженаты. Покупки и все денежные вопросы были уделом женщин, ни в коем случае не мужчин.
Вы ели, что она – мать, тетя, бабушка, сестра или жена – покупала на ваше содержание, точно так же одевались и вооружались. Без содержания вы голодали, вы и ваша семья, или становились ронином, или вам приходилось добровольно отказываться от звания самурая и становиться крестьянином, поденным рабочим или, что было гораздо хуже, торговцем.
– Сея, – сказал он, морща лоб. – Цены меняются на рынке, где торгуют едой или рыбой. Но кто назначает цену?
