Бреду по лабиринту наугад.
Ищу зачем? Не ясно мне самой.
Возможно, ты меня уже не помнишь,
Девчонку, оказал которой помощь,
Не дал пропасть заснеженной зимой.
А я ищу — горит любви огонь,
Его теплом пытаюсь отогреться.
И помнит искалеченное сердце
Серьезный взгляд и теплую ладонь.
(автор: Марина Яныкина)
Ланвиль. Уровень четырнадцатый.
Сколько бы Райна ни ломала голову по поводу того, какие еще меры ей предпринять, чтобы отыскать Канна, а ум так и продолжал оставаться пустым. В самом деле — справочники жителей она просматривала, детективов нанимала, к Информаторам обращалась, к Осведомителю — уникальному и единственному — тоже. А результата ноль.
Что еще сделать?
Она стала мало есть и еще меньше спать, уже через несколько суток заполучила темные круги под глазами, которые не маскировал ни один тональный крем, завязала с выпивкой и почему‑то совсем перестала сидеть на крыше. Не желала больше жить иллюзиями.
Обещала Доре, что найдет его? Значит, найдет.
Вот только как?
Еще больше вопроса "как", ее занимал другой вопрос — зачем? Что она скажет ему, когда найдет? Как объяснит, что вообще искала?
И сама же себе и отвечала: а она вообще не будет ничего объяснять — ни к чему это. Ведь найдется — если найдется — совсем другой человек — не тот, которого она все это время помнила. Найдется Аарон, давно уже живущий своей жизнью, забывший ее, нашедший счастье в чем‑то другом.
А она…
Она просто посмотрит на него. Еще раз. В последний раз. Запомнит милые сердцу черты, глядя не на воображаемую иллюзию, а на живого человека. Постоит рядом, подышит одним с ним воздухом. Глупо? Наверное. А после — какое бы решение ни маячило на горизонте — она уже не будет ни о чем жалеть. Ведь обещание, данное Доре, выполнено, и, значит, неоконченных дел не осталось.
Телевизор транслировал новости; Райна жевала сухой бутерброд.
Рид как‑то сказал ей о том, что неплохо бы нанять повара, и она даже мысленно с ним согласилась, но до дела так и не дошло — то ли ее раздражали лишние люди в доме, то ли вместе с аппетитом зачах и энтузиазм. Повар в доме так и не появился.
Финансовый консультант, глядя на коробки от заказанной на дом еды, неприятную для хозяйки тему более поднимать не стал — в очередной раз получил вожделенные подписи на документах и тактично удалился.
Колбаса подсохла (кто‑то в прошлый раз забыл завернуть ее в полиэтилен) и на вкус напоминала картон, хлеб хрустел на зубах перемолотой речной галькой. Гадость. Выйти бы и купить свежий, а заодно прикупить альбом для эскизов, но вдохновение вместе со смертью Доры безвозвратно ускользнуло — рисовать больше не хотелось.
Вообще ничего не хотелось.
В какой‑то момент на экране мелькнул выходящий из белой машины человек в очках с квадратной оправой и с карими глазами, и сердце Райны пропустило удар.
Не он…
Не он.
Джокер давно мертв. Просто похож.
Создатель, помоги ей, но она до сих пор ненавидела белые машины, квадратные оправы и даже карие глаза, хотя большинство их обладателей ни в чем не провинились.
*****
Он выглядел нормальным. В том‑то и дело — совершенно нормальным человеком — симпатичным мужчиной. А так же был умным, образованным, хорошо развитым физически. Ну, кто бы мог подумать, что под аристократической и адекватной личиной, скрывается сущий дьявол? Нет, псих. Маньяк. Моральный урод.
— Я хочу с этим покончить.
— С чем?
— С нашими встречами.
Его взгляд заиндевел, черты лица будто заморозились, превратились в маску. И нормальность вмиг слетела.
— Я плохо к тебе отношусь?
— Не в этом дело…
— Нет, скажи, плохо?
— Иногда плохо.
Он не слышал. Не хотел слышать.
— …даю мало денег? Покупаю мало вещей? Недостаточно балую? Зачем ты меня злишь?
— Я не злю.
— Злишь!
Райна вздрогнула и скукожилась на сиденье. Она хотела сделать все по — тихому и быстро — по — тихому расстаться, быстро уйти и еще быстрее забыть, что было связано с тем, кто сидел рядом, но не тут‑то было — кошмар, по всей видимости, только начинался, а вовсе не желал заканчиваться.
Как же быть? Что сказать, чтобы ее отпустили? Что сделать, чтобы разонравиться ему — дьяволу в очках, преследующему ее по пятам?
— Просто дай мне уйти.
— Уйти.
Слово прозвучало так, будто она только что обидела его до глубины души, оскорбила. А еще, как нерадивый щенок, которого только что благостно приютили, накормили и обогрели, нагадила новому хозяину в любимые ботинки.
Но она не щенок. И она не гадила!
Нервно сглатывая слюну и изнывая от страха, Райна думала о том, что он когда‑то нравился ей. Да — да, нравился.
Он. Джокер.
По крайней мере, когда они только встретились, он помог ей в главном — забыть Аарона. Нет, не так — не забыть, но какое‑то время не вспоминать о нем, а ведь с этой задачей не справились ни выпивка, ни хваленый сервис "Забыть бывшего", где она зарегистрировалась, силясь верить в лучшее.
Смешно вспомнить — они старались ей помочь. На свой лад. Втихаря чинили в ее жизни проблемы и препятствия: заставили работодателя уволить только что устроившуюся на работу сотрудницу, сфабриковали заявление от фальшивой "жертвы" о том, что она сбила его машиной, — в те времена Райна еще водила (после отказалась), сумели организовать взрыв газового баллона в соседнем доме, который выбил стекла половине мирных жителей девятиэтажки, в которой она жила… Да, в те времена ей было не до Канна — возмещение ущерба потребовало и сил, и денег. А после, когда ничего не подозревающая о проделках аферистов клиентка пожаловалась на то, что забыть "объект" она так и не сумела, к ней домой прислали стриптизера.
Мудаки. Неужели они действительно верили, что влюбленная в конкретного мужчину женщина способна "клюнуть" на раскачанное тело совершенно незнакомого ей парня?
С Райной этот номер не прошел — незваного гостя она выгнала через минуту после того, как тот со словами "крошка, позволь я помогу тебе выкинуть всех бывших из головы…", начал оголяться.
Уроды. Ну разве они не уроды?
А вот Джокер с поставленной задачей справился — временно заставил ее забыть всех и вся, кроме одного — себя любимого. Потому что Джокер ей поначалу, — теперь трудно представить, — нравился. Не просто нравился — она после долгой паузы, во время которой не реагировала ни на одного мужчину, против воли начала поддаваться его чарам.
А очаровывать он умел. Харизмой, напором, агрессией, в какой‑то мере честностью — "зови меня Господином…". Умел заставить женщину хотеть его — манипулировал ее сознанием, умудрялся пробираться сквозь кожу в запретные зоны, жал на правильные кнопки, вызывал похоть. Невероятно, но в какой‑то период Райне даже нравилось быть его "шлюхой" — ублажать, чувствовать себя грязной, но желанной, преданно заглядывать в глаза и ждать звонка. Ей даже нравилось его бояться.
Совсем не как теперь.
Дорогая белая машина казалась ей тюрьмой, водитель — надзирателем.
— Хорошая моя, знаешь, сколько у меня было до тебя женщин?
— Знаю.
Она не любила его руки с выпуклыми костяшками пальцев. Грубые руки — руки зверя.
— Я ведь тебе показывал их…
Показывал, точно. Как‑то раз привез с собой фотографии всех своих "бывших" и с наслаждением рассказывал о том, что каждая из них упивалась радостью и счастьем, пребывая в роли "нижней". Райна этим россказням не верила. А если Джокер не врал, и все эти модельного вида дамы — блондинки, брюнетки, рыжие — и впрямь наслаждались подобным обществом, то все они были откровенными дурами…
Как она теперь.
— Они ведь были красивыми, так?
— Так.
Она не желала ему перечить. Но их тупой диалог вел куда‑то не туда, и от ощущения неправильности волосы на ее загривке вставали дыбом.
— И умными. Ты веришь, что они были умными?
— Верю.
Лживое слово встало ей, как рыбная кость, поперек горла.
— И если ты в это веришь, то понимаешь, что не права в том, что хочешь уйти. Столько женщин наслаждалось моей компанией, а ты нет? Это нехорошо, сладкая моя. И это злит.
Ей хотелось на свободу. В холод, под дождь, куда угодно. Прочь из этой машины и от этой компании, прочь из квартиры, из города, с Уровня. В эту минуту она отдала бы все до последнего цента и заложила половину души, лишь бы мужчина в очках навсегда пропал из ее жизни.
Умер.
— Давай я еще раз спрошу тебя. А ты подумай над ответом, хорошо?
— Хорошо.
— Хорошо подумай. И не торопись.
В горле пересыхало все сильнее. Ночь уже не казалась свежей, ночь казалась затхлой и прелой, как сырая могила.
— Ты ведь не хочешь уйти от меня, радость моя? Тебе ведь нравится моя компания, потому что ты любишь быть "нижней" и потому что я — твой Господин?
