— Да! Вы нашли мою маму?
— Пока нет! — отозвался Кэл, подумав, что они действительно давно ее не слышали. Впрочем, сейчас она его совершенно не волновала.
Двадцать секунд.
— Вы видели моего папу?
«Новый игрок, — подумал Кэл. — Новый игрок. Потрясающе. Может, Уильям Шатнер тоже здесь. И Майк Хакаби… Ким Кардашян… и парень, который играет Рыжего в «Сынах анархии», и весь состав «Ходячих мертвецов».
Он закрыл глаза, но на мгновение голова все равно закружилась. Зря он подумал про «Ходячих мертвецов». Следовало ограничиться Уильямом Шатнером и Майком Хакаби. Кэл открыл глаза и обнаружил, что покачивается на каблуках. Усилием воли заставил себя встать на всю ступню. На такой жаре лицо покалывало от пота.
Тридцать. Он простоял на одном месте тридцать секунд. Подумал, что надо бы выдержать целую минуту, но не смог, поэтому подпрыгнул, чтобы еще раз взглянуть на церковь. Какая-то его часть — та самая, которую он изо всех сил пытался игнорировать — уже знала, что он увидит. Эта часть заранее предлагала веселенький комментарий: «Все сдвинется, Кэл, старина. Трава плывет, и ты тоже плывешь. Относись к этому, будто стал частью природы, брат».
Когда усталые ноги подбросили его вверх, он увидел, что теперь шпиль церкви левее. Не намного — но левее. Но он достаточно далеко сместился вправо, чтобы уже не видеть лицевую часть ромбовидного знака. Теперь его глазам открывалась задняя, серебристо-алюминиевая. Опять же, с уверенностью он сказать не мог, но подумал, что от дороги он чуть дальше. Словно отступил на несколько шагов, пока считал до тридцати. Где-то вновь залаяла собака: гав-гав. Где-то играло радио. Он не мог разобрать всю мелодию, до него долетали только басы. И насекомые жужжали на одной, сводящей с ума ноте.
— Да ладно, — он никогда не разговаривал сам с собой, еще юношей приучил себя к буддистской мысли, что в одиночестве молчание — золото, и очень гордился тем, что молчать мог долго, но теперь заговорил, едва отдавая себе в этом отчет. — Да ладно, нах. Это… это бред.
И он шел. Шел к дороге — опять, едва осознавая, что делает.
— Кэл? — криком позвала Бекки.
— Это просто бред, — повторил он, тяжело дыша, раздвигая траву.
Его нога за что-то зацепилась, и он упал — сначала на колени — в мутную воду, покрывавшую землю на дюйм. Горячая вода — не теплая, горячая, как в ванне — плесканула на промежность шортов, создав полное ощущение, будто он описался. Это его надломило. Он вскочил. Побежал. Трава хлестала по лицу. С острыми кромками и жесткая. И когда один зеленый меч ударил под левый глаз, Кэл почувствовал укол. Боль заставила его подпрыгнуть, и он прибавил в скорости, теперь бежал, как мог быстро.
— Помогите мне! — прокричал мальчишка, и что вы на это скажете? «Помогите» донеслось слева от Кэла, «мне» — справа. Канзасский вариант «Долби-стерео».
— Это бред! — вновь выкрикнул Кэл. — Это бред, это бред, это ГРЕБАНЫЙ бред! — Слова слились — «этобредэтобредэтобред», — глупость, конечно, бессмыслица, но он их повторял и повторял.
Упал снова, на этот раз приложился сильно, ударившись грудью. Теперь уже всю его одежду забрызгало землей, такой плодородной, теплой и черной, по виду и даже запаху напоминающей фекалии.
Кэл поднялся, пробежал еще пять шагов, почувствовал, как трава оплетает ноги: будто ставил их в спутанную проволоку, и, конечно же, рухнул снова. В голове гудела туча навозных мух.
— Кэл! — кричала Бекки. — Кэл, остановись! Остановись!
«Да, остановись. Если не остановишься, будешь орать «Помогите мне» вместе с мальчишкой. Гребаным дуэтом».
Он хватал ртом воздух. Сердце мчалось галопом. Он подождал, пока жужжание в голове утихнет, потом осознал, что оно вовсе не в голове. Мухи настоящие. Они опускались в траву и поднимались из нее, целая туча, клубящаяся над чем-то скрытом движущимся желто-зеленым занавесом, прямо перед ним. Вытянул руки и раздвинул траву.
Собака — вроде бы золотистый ретривер — лежала на боку в черной жиже. Обвисшая коричневато-рыжая шерсть едва просматривалась под толстым слоем мух. Раздувшийся язык, вывалившийся из раскрытой пасти, подернутые дымкой выпученные глаза. Тронутая ржавчиной, но еще поблескивающая среди шерсти пластинка на ошейнике. Кэл вновь посмотрел на язык. Покрыт чем-то зеленовато-белым. Кэл не мог понять, чем именно. Грязная, мокрая, обсиженная мухами шерсть собаки выглядела старым, вонючим ковром, брошенным на груду костей. Кое-где шерсть шевелилась — отдельные лохмы — под теплым ветерком.
«Возьми себя в руки. — Мысль его, но произнесенная успокаивающим голосом отца. Голос помог. Кэл посмотрел на завалившийся живот собаки и уловил какое-то движение. Множество копошащихся червей. Такие же копошились и в наполовину съеденных гамбургерах, которые он увидел на переднем пассажирском сидении «Приуса». Бургеры пролежали там не один день. Кто-то оставил их, вышел из машины и оставил их, и никогда не вернулся, никогда… — Возьми себя в руки, Кэлвин. Если не ради себя, то ради сестры».
— Возьму, — пообещал он отцу. — Возьму.
Он смахнул несколько жестких ошметков травы с лодыжек и голеней, не чувствуя маленьких, оставленных травой порезов. Встал.
— Бекки, где ты?
Долгое время никакого ответа — достаточно долгое, чтобы сердце выскочило из груди и поднялось в горло. Наконец, из невероятного далека:
— Здесь! Кэл, что нам делать? Мы заблудились.
Он закрыл глаза, но лишь на мгновение. «Это фраза мальчика». Потом подумал: «Le kid, c’est moi». Малыш, это теперь мое. Почти смешно.
— Мы будем звать друг друга, — он двинулся на ее голос. — Мы будем звать друг друга, пока вновь не окажемся вместе.
— Но мне так хочется пить! — Голос приблизился, но Кэл звукам теперь не доверял. Нет, нет и нет.
— Мне тоже, — ответил он. — Но мы выберемся отсюда, Бек. Нам только надо не поддаваться панике. — О том, что он уже поддался — немного, лишь немного, — этого он ей никогда не скажет. Она же не назвала ему имя парня, который ее обрюхатил, так что они будут квиты. У нее свой секрет, у него — свой.
— Как насчет мальчишки?
Ох, Господи, голос опять затихает. Он так напугался, что правда соскочила с языка, с легкостью необыкновенной и во весь голос.
— На хрен мальчишку, Бекки! Теперь речь о нас!
СТИВЕН КИНГ, ДЖО ХИЛЛ
ВЫСОКАЯ ЗЕЛЕНАЯ ТРАВА (Продолжение)Бекки и Кэл Демат, брат и сестра, лучшие друзья, потерялись на поле высокой травы в Канзасе. Трава высотой с кукурузу, поле большое, уходящее к горизонту.
Он пересекали страну на автомобиле, потом вошли в траву, услышав крики маленького мальчика, который звал на помощь. Но теперь они сами нуждаются в помощи, потому что не могут найти друг друга в высокой траве. Потому что, если они двигаются в одну сторону, трава перемещается в другую. Потому что, если Бекки кричит справа, ее голос доносится до Кэла слева. Потому что, если в первой половине рассказа «Высокая зеленая трава» неопределенность и тревога, то вторая — о судьбе Кэла и Бекки и маленького человечка, растущего в ее животе — настоящий ужас. И если вам раньше нравились сардины, теперь вы никогда к ним не прикоснетесь…
В высокой траве расплывалось все, что направление, что время: мир Дали в сочетании со звуком Долби. Они гонялись за голосами друг друга, как уставшие дети, слишком упрямые, чтобы прекратить игру в салки и пойди домой пообедать. Иногда голос Бекки раздавался рядом, иногда доносился издалека: ее он не увидел ни разу. Иногда мальчишка звал кого-нибудь на помощь, один раз так близко, что Кэл бросился в траву, вытянув перед собой руки, но ребенка не увидел. Только ворону с оторванными головой и крылом.
«Здесь нет утра или ночи, — подумал Кэл. — Только вечный полдень».
Но едва эта мысль пришла ему в голову, он увидел, как синева неба темнеет, а чавкающую землю под его промокшими ногами окутывают сумерки.
«Будь у нас тени, они бы удлинялись, и мы могли воспользоваться ими, чтобы, по крайней мере, двигаться в одном направлении», — подумал он, но какие тени в высокой траве? Кэл посмотрел на часы и не удивился, что они остановились, несмотря на механическую пружину, которую он заводил сам. Трава остановила их. Он в этом не сомневался. Какая-то злонамеренная вибрация, какая-то паранормальная хрень, как в сериале «За гранью». А в полчаса какого-то Бекки начала рыдать.
— Бек? Бек?
— Мне надо отдохнуть, Кэл. Я должна сесть. И так хочется пить. И у меня судороги.