– Как это?
– Таких сейчас мало осталось, вымерли, наверное, но раньше я частенько встречала в наших старомосковских дворах подобных старух… Худые, прямые, надменные, на голове шляпка с истлевшей вуалеткой, на руках перчатки, на шее побитый молью песец… Над ними всегда дети смеялись, а мне их было жалко… – Анины глаза увлажнились, не иначе решили за сегодня выплакать годовой запас слез. – Вот старуха Голицына из их числа.
– Имя не помнишь?
– Ее бабуля Ветой звала…
– Значит, или Лизавета, или Виолетта, – резюмировал Стас. – Сколько раз ты видела старуху Голицыну в квартире покойной?
– Всего раза три. Тяжело ей, наверное, через всю Москву в гости кататься, старая она, как и Элеонора Георгиевна… – Аня в задумчивости поскребла коленку. – Только не очень бабуля любила, когда Вета к ней приезжала… Как-то прихожу к ней, а Голицына только ушла, я по запаху поняла, у нее жуткие духи, протухшие лет двадцать назад, и этот запах потом долго не выветривается… Так вот, пришла я, а Элеонора Георгиевна грустная, спрашиваю: «Чем вас так Вета расстроила?» – а она мне отвечает: «Любит Ветка старое вспоминать, а это ни к чему!» Вот и все, больше ничего не добавила, но целый день хмурная ходила…
– При тебе они не ругались?
– Нет, были очень друг с другом милыми, но особой теплоты я в их отношениях не заметила… Уж очень они разные… Вета вся из себя аристократка: спесивая, надменная, а баба Лина простая была женщина, душевная…
– Ты говоришь, теплоты не было… Тогда зачем больной старухе тащиться через всю Москву, чтобы повидать не очень приятного человека?
– Знаете, что я думаю? – взволнованно сказала Аня и от волнения покрылась потом. – Мне кажется, Голицына ездила к ней, чтобы продемонстрировать, что еще жива… Или проверить, не умерла ли Элеонора Георгиевна… Будто между ними соперничество какое было… По жизни… Вот и в смерти решили посоперничать.
– Антикварные вещи у Голицыной имелись, не знаешь? Может, она говорила что-то…
– Когда-то была целая коллекция фарфоровых ваз и картин, это мне баба Лина рассказывала, а еще она говорила, что Вета в картишки поиграть любила, причем по-крупному, вот весь антиквариат и просадила… – Тут Аня резко обернулась и пристально глянула на следователя. – Только если вы думаете, что это она ее убила, то зря… Старуха Голицына страдает артритом, у нее все пальцы скрючены, она не то что нож сжать, даже застегнуться не может…
Аня ждала очередного вопроса, но Стас больше ни о чем не спрашивал, он погрузился в глубокие раздумья и будто бы забыл про свою собеседницу.
– Мне можно идти? – робко спросила Аня, когда пауза затянулась до неприличия.
– А? – очнулся он. – Что?
– Идти, говорю, можно?
– Да, да, иди, – рассеянно кивнул Стас, после чего развернулся и медленно пошел по лестнице вверх.
Аня проводила взглядом его худую спину, поправила шапку, вытерла нос варежкой, после чего вышла из подъезда и быстро, насколько позволяла скользкая подошва стоптанных сапог, потрусила к автобусной остановке. Анюту ждала ее сырая темная комната, чахлые цветы, раздрызганный многочисленными мамиными любовниками диван, домашние шлепанцы, измусоленные соседским котом Тихоном, и несбыточные, рожденные бессонницей мечты.
День второй
Ева
Огромный черный джип затормозил у крыльца старинного здания, на фасаде которого красовалась золоченая вывеска «Арт-джи», и из недр его показалась роскошная блондинистая сука. Сука (только у них бывают такие хищно-прекрасные лица) плевать хотела на знак «Стоянка запрещена» и на возмущенно сопящего охранника рядом с ним, поэтому не стала отгонять машину на стоянку, а бесстрастно щелкнула брелоком сигнализации и стремительно проследовала к зеркальным дверям особняка.
Нужное ей помещение находилось в конце коридора и пряталось за мощной железной дверью с табличкой «Студия звукозаписи». В данный момент она была не заперта, поэтому Ева вошла в студию беспрепятственно. Как она и ожидала, в помещении никого не было, кроме сидящего за огромным пультом парня. Парень с умным видом передвигал рычажки, тыкал в кнопки, щелкал тумблерами, короче говоря, игрался, так как в технике он не разбирался совершенно.
Она постояла немного, разглядывая его трогательно-беззащитный затылок, хрупкие плечи, нежные руки, и не верила своим глазам: Денису никак нельзя было дать его полные тридцать два года, скорее двадцать три, а то и девятнадцать.
«Хорошо сохранился, чертяка, мне бы так», – с завистью подумала Ева, а вслух произнесла:
– Дусик, ты играешь в космический корабль? Или в капитана Немо, как в детстве?
Денис вздрогнул и резко обернулся. Вот тут сразу стало ясно, что Ева с завистью поторопилась, потому что лицо его, в отличие от фигуры, не походило на мальчишечье: оно было по-взрослому порочным, испитым, помятым, а от уголков глаз в разные стороны бежали лучики морщинок.
Ева подошла к парню и коснулась губами его лба.
– Здравствуй, братик.
– Привет, сестричка, – проворковал Денис, одарив Еву своей фирменной улыбкой (именно она, по мнению газетчиков, делала его лицо юным и прекрасным). – Давно тебя не видел…
Ева кивнула – они действительно давно не виделись. Обычно брат с сестрой общались посредством телефона или Интернета, а в последнее время, когда Денис подался в звезды эстрады, даже такое общение стало для них роскошью.
– Как идет запись второго альбома? – поинтересовалась Ева, садясь в кресло. – Путем?
– Путем, – бодро ответил Денис, пряча глаза.
На самом деле ничего путного из второго альбома не выходило. А все потому, что продюсер решил экономить на всем: на композиторе, на аранжировщике, на звукорежиссере, даже на бэк-вокале, а без хорошего бэк-вокала Денис не мог вытянуть даже простейший мотивчик…
– Ты чего один сидишь? Где все? – спросила Ева, оглядываясь на дверь.
– Пошли обедать. А я на диете…
– На кокаиновой?
– С ума сошла! – возмутился Денис. – Я наркотики не употребляю!
– Тогда почему так хреново выглядишь?
– Сплю плохо… И вообще… – Он нервно дернул ртом. – Жизнь поп-идола не сахар…
– Не рановато ты себя в идолы записал? – насмешливо спросила Ева.
– В самый раз, – оскалился Денис.
– Смотри, прокатит тебя твой продюсер с бабками, мигом с пьедестала свалишься…
– С чего бы ему меня прокатывать? – насторожился он.
– Слышала, новый фаворит у него появился, не то казах, не то бурят, говорят, жутко красивый… Так что будь начеку, в большие долги не влезай, а то опять по гей-кабакам придется задом крутить, а зад у тебя уже не первой свежести, так что…
– Ты приехала только за тем, чтобы облажать мой зад? – зло воскликнул Денис.
– Нет, Дусик, я здесь, чтобы сообщить тебе одну новость… – Ева выдержала театральную паузу и прошептала: – Старуха умерла!
Дусик ошарашенно уставился на сестру, потом всплеснул руками (Ева терпеть не могла его пидорестичные жесты) и выдохнул:
– Не может быть!
– А ты решил, что она, как Дункан Маклауд, бессмертна?
– Честно говоря, да… – Он нервно заправил непокорную русую прядь за ухо. – Вернее, я всегда был уверен, что она всех нас переживет…
– Радуйся, твои мрачные пророчества не сбылись!
– От чего она умерла? Сердце или что?
– А тебе не по фигу? – зло прищурилась Ева, став сразу жутко некрасивой, даже отталкивающей.
– По фигу, конечно, просто… – Он потерянно посмотрел на сестру. – Бабушка ведь… А мы не знаем…
– Бабушка! – передразнила его Ева. – Забыл, как тебя эта бабушка из дома вышвырнула…
– Так за дело же…
– Подумаешь, с парнем в подъезде целовался…
– Это сейчас «подумаешь», а десять лет назад…
– Даже десять лет назад этим уже никого нельзя было удивить… А тем более оскорбить!
– Все равно, – упрямо возразил он, – все равно…
– Еще скажи, что тебе ее жалко!
Дусик ничего не сказал, он лишь шмыгнул носом.
– И не вздумай реветь! – разозлилась Ева.
– Не буду, – прошептал он, незаметно вытирая пальцем выступившие слезы.
Ева страдальчески закатила глаза – она не могла видеть, как брат плачет: сразу вспоминала, как рыдал он десять лет назад, стоя перед бабкой на коленях и умоляя простить его. Но старуха прощать не умела, поэтому Дусику пришлось уйти…
Только спустя год брат объявился. Худой, больной, жалкий. Он бродяжничал, занимался проституцией, по случаю подворовывал. Ева сняла ему квартиру, отмыла его, откормила, подлечила, дала денег. Для этого пришлось втихаря продать одно из своих колечек. Ведь Дусика нужно было где-то поселить, а то мыкался по каким-то углам, ночевал у таких же беспутных дружков. Ева попыталась уговорить бабку позволить Денису вернуться в дом, но все ее старания были напрасны: переступать порог квартиры ему так и не дозволили, а деньги, полученные от сестры, парень быстро пропил – за год совсем непьющий Дениска стал заправским алкоголиком, спасибо, хоть на наркоту не подсел.
