Мина пришла немного позже назначенного часа, когда я уже принялся нервно покусывать себе пальцы. Она направилась в мою сторону, даже не взглянув на меня.
В её наряде преобладали два цвета: зеленый и коричневый. Только, опустившись на сиденье, она подняла на меня глаза.
— Ты пришла, Мина, — произнес я тихо.
— Почему ты позвал меня Гвидо?
Я несвязно промямлил: — Я вернулся, так как хотел увидеть тебя. К тому же фирма, на которой я работаю, обанкротилась. Это произошло как раз сегодня, — добавил я,
промычав эту фразу, и, сжав руку в кулак.
— Я должна этому верить? — произнесла, заикаясь, Мина.
— Зачем мне лгать тебе? Для меня это удар.
— Как ты узнал об этом?
— Я приехал сегодня утром, чтобы сдать счета и нашел двери опечатанными. Я уже давно замечал, что что-то не ладится, но я не думал… Правда, фирма еще может поправить свои дела…
— Но, что ты теперь будешь делать?
— Поживу пока на свои сбережения. Я немного подкопил денег. Те временем, подыщу себе какую-нибудь работу. Нам следовало бы пожениться и искать работу вместе.
— О, Гвидо. Только этого не доставало, теперь ты должен думать также и о работе.
— Так ты не хочешь помочь мне? — спросил я разочарованно.
— Конечно же, я тебе помогу. Но ты не должен больше думать обо мне… как это ты делаешь сейчас. Ты уже что-нибудь придумал?
В то время как она пила кофе с молоком, я все время разглядывал её. И особенно изучал её глаза, пытаясь отыскать в них отблески вчерашней Мины.
— Я весь вечер боялся, что ты не сможешь выйти, — признался я, и легонько погладил её по руке.
— И я пришла… о, дорогой. Я пришла, чтобы отужинать вместе с тобой.
Видишь ли, Мина, мне никак не удается выбросить из головы того типа — ты его помнишь — это было тогда, во вторник, вечером, когда ты приревновала меня к Аделаиде. Он был в очках, этакий плюгавенький… Я всё думал, а, что, если ему вздумается прийти к тебе сегодня.
Мина сощурила глаза, как бы вспоминая что-то. После чего скорчила гримасу.
— Вспоминаю,… в тот вечер ты был страшно зол. Почему ты пришел тогда? Ты заставил меня сильно страдать.
— А каково мне, Мина. Но, скажи мне всё же, тот тип — не приходил больше?
— Но почему тебя интересует именно он?
— Да, потому что я видел, что ты предала меня именно с ним.
— Предала тебя? — улыбнулась Мина. — Разве, я могу кого-нибудь предать?
— Ты можешь заставить страдать самого дьявола, если ты этого захочешь.
— Ну, а вчерашний день, Гвидо? Разве это был ад?
То было прекрасное утро, мы сидели напротив витрины, отсвечивавшейся на солнце. Утро было прекрасным, но руки мои дрожали. К концу разговора Мина заметила это. — Отчего у тебя дрожат руки?
— Остановить эту дрожь сможет только обручальное кольцо.
Мина громко рассмеялась, мои слова её развеселили. — Когда ты говоришь подобные вещи, ты просто прелесть, — сказала она и улыбнулась.
С того дня я стал словно безумный. Сократил свои поездки, и пытался за день проделать работу, на которую обычно требовалось затратить целую неделю. В офисах, где я теперь появлялся очень редко, качали головой и готовились к тому, чтобы расстаться мной. За текущий месяц я смог получить только половину обычно получаемой комиссии. Я проводил нестерпимо долгие полдни, уединяясь, и, предаваясь, мечтам о будущем. Думал о Мине, кутающейся в свой белый плащ, и, стараясь не мучить себя воспоминаниями о недавно пережитых мгновеньях физической близости с ней. Особенно жутко было по вечерам, когда я находился словно бы в медленно сжимавшихся тисках, и слезы непроизвольно сами набегали на глаза. Я не выдерживал напряжения: громко стонал и чувствовал себя таким покинутым. Иногда я напивался, и тогда слезы и стоны вырывались из моей груди, словно какой-либо насмешливый рокот, ещё более ужасный, чем все, что было до этого. Я отравлял себе напитками желудок. Но и это не помогало мне забыться. Наконец, я засыпал, сжимая в руках подушку.
Мина, такая безжалостная и бесконечно обожаемая, время от времени возвращалась ко мне. Относилась она ко мне всегда с нежностью, но постоянно отвергала все мои просьбы выйти за неё замуж. Я стал трусливым, боялся выдать свое душевное состояние и попросить её ещё раз прийти ко мне. Меня приводила в замешательство та решительность, которая не покидала её глаз, и её обычная фраза, не сулившая мне ничего хорошего: «Если ты меня любишь, то постарайся понять меня».
Иногда тоска, невыносимо теснившая мою грудь, вырывалась наружу жалобным стоном, но Мина на него лишь только меланхолически улыбалась. Вначале я пытался было шутить, но вскоре я уже начал подумывать убить её. О чем я признался ей, выдавливая слова сквозь стиснутые зубы.
Теперь я для неё был, прежде всего, безработным. По-прежнему я поджидал её на прежнем месте. Затем я обычно сопровождал её в её прогулках по магазинам. Это занятие ей нравились, и она его никогда не пропускала. Иногда я тщетно пытался уплатить за какую-нибудь покупку. Когда же я оставался вновь один, я принимался вышагивать подле её магазинов, в тех, что продавались духи и нижнее белье, и не мог не вспомнить о ней без содрогания.
— Мина, — шепнул я ей, когда мы лежали рядышком, — каждый раз, когда мне доводиться смотреть на тебя, или же ты глядишь на меня, у тебя с лица ни на миг не сходит серьезное выражение глаз. Я слышал, что женщины любят закатывать глаза. Тебе что, не удается это делать?
— Тогда чем же ты так заинтригован? — улыбнулась Мина мне.
— Просто, я люблю тебя, — ответил я тихо.
— Но, если ты, действительно, любишь меня, то тебе должно быть приятно и так, — заметила она и прижалась ко мне.
В тот день мы, молча, спустились по лестнице, и, также, молча, принялись прогуливаться. Накрапывал дождик. Мы шли под руку и старались держаться ближе к домам. Я ощутил первые спазматические признаки, предчувствуя неизбежность скорой разлуки.
— Гвидо, что это с тобой?
— Так, ничего, я доволен.
— Послушай, Гвидо, ты помнишь, что говорила Нучча в тот день?
— Что ты собираешься ехать в Болонью?
— Нет, Гвидо, в Милан, — поправила Мина, и состроила гримасу. — Это то, что она сказала раньше, до того как она начала говорить об Аделаиде.
Я ничего не мог вспомнить.
— Она еще сказала, что хозяйка скверно обращается с Аделаидой. Теперь ты вспомнил? — Я утвердительно мотнул головой. — Гвидо, мы все немного похожи на Аделаиду. Все это происходит от той жизни, которую мы ведем. И это совсем не прекрасная жизнь, Гвидо.
Устремив свой взгляд вперед, и, ничего не видя перед собой, я собрался с силами и нарушил наступившую тишину. — Ты как, Мина, поедешь туда с Нуччей?
— С кем, не имеет никакого значения.
Я испытал какое-то странное чувство облегчения, несмотря на то, что находился в положении униженной стороны. С трудом заглатывая влажный воздух, я машинально нервно сжимал локоть Мины. Наконец, без видимой на то причины, мы остановились на углу улицы.
— Я должно быть, Гвидо, сейчас тебе противна? — спросила меня она и посмотрела пристально в мои глаза.
— О, Мина, я принимаю тебя такой, какой ты есть.
— Знаешь, — я сказал ей, перед тем как расстаться. Мне это, может, даже доставляет удовольствие. Более того, иначе я и не мыслю. — Мина улыбнулась мне как-то неопределенно и тут же удалилась.
Через два дня мы отправились в Милан. Я убедил ее, что в Турине мне было бесполезно на что-нибудь рассчитывать, а в Милане я мог бы попытаться устроиться на работу в одну из конкурирующих фирм. Мы остановились в гостинице, и Мина провела со мной целых два дня и две ночи. В Милане я был всего лишь залетной птицей. У меня было два счастливых дня. Мы их провели, прогуливаясь по бесконечным, незнакомым улицам, тесно прижавшись, друг к другу, и, разглядывая витрины магазинов. Возвращались к себе в номер только с наступлением ночи, со смеющимися глазами на лице. Эта комната в гостинице глубоко запала мне в сердце, так как Мина своим присутствием наполняла её и трепетным чувством, и жизнью. Стояли последние, ясные дни октября, и, казалось, что растения и дома прогрелись насквозь приятным теплом.
Затем Мина ушла к себе. Я же написал своим хозяевам и попросил их доверить мне
осуществление контроля в новой провинции. Мне ответили, что, если я не возобновлю работу в зоне моей ответственности, меня тут же лишат моих представительских и эксклюзивных прав. Но я даже не удосужился им ответить, и начал искать работу в городе.
Наступил ноябрь с противными дождями и туманами. Жил я в глубине какого-то дворика, в комнате, лишенной воздуха и женского уюта. Свою кровать я никогда не прибирал. И наводил порядок только тогда, когда ко мне приходила Мина. Но приходила она редко, так как по утрам она чувствовала себя совершенно разбитой.