Потом их что-то отвлекло. Они засуетились: одни захлопали крылышками, другие навострили усы, третьи шумно вдыхали воздух.
Голова Владимира одной щекой лежала на земле, а тело висело почти вертикально. Он проследил направление букашек – те, перескакивая через преграды из палочек и травинок, спешили к бурному потоку. Поток журчал, словно вешняя вода. О, ужас! Это была не вода. Это ручейки крови, стекающие с мраморных ступеней, соединились в один широкий поток. Поблескивая упругим глянцем, ручейки превращалась в широкую реку, утекающую глубоко под землю. Она бежала не только со ступеней портика, теперь рубиновые струйки сочились из плотно закрытой двери. Сама дверь дрожала. Чудилось – на нее изнутри давит страшная сила, похожая на горный водопад. Деревянная дверь служила искусственной плотиной на ее пути.
«Сколько же надо убить людей, чтобы получилось столько крови? Может, это кровь всех сладострастников из самого большого зала?» – Прямо на его глазах головы муравьев и букашек прильнули к блистающему руслу. Их жадные рты хлебали соленую влагу, стоя на берегу. Это зрелище отдаленно напоминало водопой коров и лошадей у реки после жаркого, летнего дня. Горлышки волнообразно подрагивали – насекомые жадничали, отталкивали друг друга от адской реки. По мере того, как они насыщались, менялся и их облик. Они становились похожими на ужасных, маленьких монстров; у многих выросли рога; засверкали красными угольями глазницы; тела покрылись серой шерстью, выросли копыта и клыки. Насекомые увеличились в размере. Теперь они походили на тучных крыс или летучих мышей, с острых клыков стекали пухлые темные капли. Напившись досыта, эти мерзкие твари тяжело отползали от кровавого русла. Их злобные морды с интересом поглядывали на лицо Владимира. Они готовились к нападению…
И тут невидимый кукловод сжалился над своей марионеткой. Потянув Владимира за ногу, он поднял его над землей. Не просто приподнял, он пульнул его на такое расстояние, что у бедняги захватило дух. Он вылетел, словно пробка из бутылки теплого шампанского. Земля вместе с домом показалась маленькой точкой, а потом и вовсе пропала из виду. Теперь он парил высоко, где-то в космических просторах. Тело охватил жуткий холод. Кругом стояла кромешная тьма, освещаемая вереницами сверкающих созвездий. Мерцание звезд становилось то ярче, то слабее – слезились глаза. Он чувствовал себя самой маленькой песчинкой во Вселенной. Рядом с шумом пронеслась комета, оставив после себя дымный шлейф, где-то прозвучали взрывы, казалось – тела гигантских планет, сталкиваются друг с другом, создавая жуткий скрежет и гул.
Владимир бултыхался в безвоздушном пространстве. Ему чудилось, что это – конец. Где-то далеко послышались величественные звуки. «Наверное – это музыка небесных сфер», – подумал Владимир. Мелодия становилась все громче, он узнал ее. О, боже! Это была бессмертная музыка Моцарта – «Реквием Ре-Минор».
Кружевной воротник его белой сорочки промок от падающих слез. Воротник мок и тут же покрывался коркой льда. Застывало сердце – иголки льда проникали сквозь тонкую кожу.
– Господи, неужели и здесь ты меня не слышишь?! – закричал Владимир. Гулкое эхо взорвало пространство. – Возьми меня к себе. Я слишком устал!
Его снова взяли за воротник. Теперь он болтался, словно рыба на крючке. Невидимая леска натянулась, и он снова полетел к земле, а вернее гораздо ниже – в саму Преисподнюю.
В ушах раздался резкий свист, промелькнули ватные облака, голубизна неба, звенящая зелень лесов, желтизна полей – все проносилось пестрыми лентами. Потом полетели камни – целые камнепады, рушились гигантские горные хребты, проваливались под землю целые равнины, дрожали оранжевые каньоны, как в воронку утекали пески бескрайних пустынь. В земляные трещины обрушился океан. Полыхнуло море огня, послышалось шипение. Вода вселенским потоком лилась в огненную бездну. Клубы белого пара взлетали на неведомую высоту и там взрывались, сея вихри искр…
Владимир очнулся. Он снова находился в парке перед домом Полин Лагранж. Ему показалось: адский кукловод отпустил натяжение нитей и посадил несчастного на невидимый стул. Стул раскачивался в серовато-белых клубах. Владимир опустил голову. Картинка усадьбы изменилась до неузнаваемости. Дом почернел, темные трещины раскололи каменные стены, вместо дикого винограда по стенам и шпалерам ползли корни старых сухих деревьев. Порой мерещилось, что это – не корни, а толстые змеи опутали весь дом. В пустых глазницах некогда роскошных окон отсутствовали признаки жизни, рыжая ржавчина и паутинные тенёты обвивали ажурную металлическую вязь. Входной двери не оказалось на месте – сорванная с петель, она валялась на мраморных ступенях. Вместо двери зиял темный провал. Черные разводы ползли по ступеням – вся кровь давно высохла и запеклась отвратительной коркой. Недалеко от полуразвалившегося портика белели два скелета. Желтоватые овальные ребра напоминали гигантскую выпуклую гребенку. Это были скелеты капских львов.
Изменился и сам парк: ушла бутафорская яркая зелень. Деревья засохли, жухлая листва покрывала некогда зеленые ветви. Часть деревьев и вовсе обуглилась, серый пепел толстым слоем припорошил жалкие остовы голых крон. Не было и спелых плодов – коричневые, сгнившие останки яблок и персиков давно окаменели. Всюду царил тлен и запустение.
Фонтан пересох и разрушился. Куски разбитой статуи валялись на земле, бурый мох и кустики желтой травы проросли сквозь некогда прекрасный профиль мраморной головки Полин. «Сколько же лет я плавал во Вселенной? Здесь все выглядит так, словно прошли века», – подумал Владимир. Сильная зевота свела рот, веки отяжелели и он погрузился в глубокий сон.
Глава 4
– Что, укатали Сивку крутые горки? – насмешливо спросил демон у спящего Владимира. – Дорвался дурень до бесплатных пряников…
Ответом была полная тишина и мерное посапывание. Ответчик крепко спал: длинные руки свисали, словно плети; римский нос уткнулся в подушку и походил на смятый свинский пятачок; волосы, запутанные в колючих репьях, торчали в разные стороны; подозрительные бурые пятна, грязь и несколько рваных дырок украшали мокрую сорочку; брюки также не отличались свежестью; подметка одного из яловых сапог и вовсе отлетела – обнажилась красноватая стертая пятка.
– Ну, как тебе мои представления? Я думаю, они оценены тобою по достоинству, – демон самодовольно хмыкнул.
Он знал, что Владимир крепко спит и не может дать ответов на поставленные вопросы. Однако он знал и другое: сон его подопечного не давал последнему возможности оправдаться, но то, что вещал наставник, Махнев прекрасно слышал. Это были проделки Виктора: если ему было нужно – его слышали даже скелеты тысячелетней давности или моль в шкафу. Не просто слышали, а «мотали на ус» каждое слово и изменение интонации.
Поэтому Виктор спокойно продолжал свой монолог. Он деловито вышагивал по спальне Владимира, изящные руки покоились за спиной, голубым холодным светом полыхал крупный бриллиант, украшающий длинные аристократические пальцы. Глянцем вороньего крыла отливал бархат безупречного черного фрака, сшитого по последней светской моде шестидесятых годов девятнадцатого века – тех годов, откуда так внезапно и трагически выпал Владимир Иванович Махнев. Червонным золотом блистали пуговицы, стягивающие жилет на стройном торсе демона. Широкие плечи не нуждались в портновских хитростях в виде подкладных ватных валиков и пышных складок у рукавов – фрак сидел как «влитой». Примерно такие фраки носил и сам Владимир, когда выходил в свет. Воротник белоснежной рубашки украшал шелковый шейный полосатый платок. Золотая булавка с причудливым вензелем – буквой «L» – соединяла края платка. Изменилась и его прическа: он стал коротко стриженым, элегантным, напомаженным блондином с серыми глазами.
– Володя, в доме у Полин я слышал все твои мысли. Некоторым радовался, особенно когда ты подсыпал «аттической соли»[40], иные меня разочаровывали… И вот что я тебе скажу, любезный бонмотист[41].
Ты срамников стыдить решился,
В «своем глазу бревна не видел».
Ты, милый мой, перестарался —
И этим слуг моих обидел.
Но наши – коротки обиды.
Кого хотим – обидим сами.
Виктор остановился, щелкнул каблуками, укоризненный взгляд прошелся по спине несчастного Владимира. Затем он присел на край широкой кровати.
Ну ладно уж, поспи немного.
Проснешься – будь готов
Бесовское ученье постигать.
Я научу тебя со мной не спорить,
И местных грешников любить и уважать.
А будешь кочевряжиться и фыркать —
В котел отправлю!
Понял? Нет? Молчишь…
Я в лучшие места тебя «оформил»,
А ты еще бунтуешь и гундишь!
И имя Боженьки припомнил…
Дурак! За это ж могут навсегда убить…
И прах развеять в черной бездне
И имя навсегда забыть.
Да, да, забыть!..
Рука демона легла на плечо Владимира. Тонкие пальцы приподняли лоскут оторванного рукава, легко коснулись спутанных волос своего подопечного. Лайковой перчаткой он смахнул песок со спины Владимира. А после достал из кармана кружевной батистовый платок и с выражением легкой брезгливости обтер им свои изящные ладони. Спустя мгновение он продолжил более нежным тоном:
