– Ну-ка, ну-ка! – заговорщицки прошептал еще один голос – кажется, Оли Федорук. – Ты уже наводила мосты?
– Еще бы! – самодовольно ответила Люда. Зная ее, я не сомневалась, что она уже построила целую дамбу – что там мост!
– Только, девчонки, ловить особо нечего. В смысле, ничего серьезного.
– А я бы с ним – и несерьезно! – мечтательно произнесла Маша.
– Женат, – отрезала Люда. – Жена – то ли актриса, то ли певица.
– Кто бы сомневался, – грустно протянула Оля. – Такие на дороге не валяются. Сами посудите: красавец, врач… В общем, мечта идиотки в ярких красках!
– А еще что о нем известно?
– Ну, – делано безразличным тоном отвечала Люда, – он перевелся сюда из столицы.
– Да ну? Из Москвы? – изумилась Маша. – Чего ж ему там не сиделось?
– Понятия не имею. Но знаю, что он из этих – с верхней полки.
– То есть – с деньгами? – уточнила Оля.
– Ага, точно. Папаша у него – какая-то шишка в ЦКБ.
– И как это его папочка в Кремлевку не пристроил? – поинтересовалась Маша.
– Сама не пойму, – ответила Люда. – Но заведующий отделением ортопедии нашей больницы – тоже неплохое место, ты не находишь?
– Значит, его сюда волосатая лапа поставила, – констатировала Оля.
– Ну, не только. Говорят, он изобрел какой-то новый метод установки коленного протеза, точно не знаю. У него и патент есть. За границей этим очень интересуются, между прочим.
– И откуда ты столько знаешь? – с легким сарказмом спросила Маша.
– От Роберта.
– Роберта Альбертовича?
Я машинально отметила, что Люда назвала Роберта просто по имени. Похоже, мои подозрения насчет них подтверждаются.
– Да, – говорила она между тем. – Он наводил справки. Ох, и злющий же он с тех пор, как Шилова назначили, вы представить себе не можете!
В этот момент я решила, что наелась. Отставив чашку и тарелку, поднялась, вынырнула из-за шкафа и, мило улыбнувшись медсестрам, прошествовала мимо них к выходу. Люда при этом чуть не подавилась своим бутербродом, а остальные замолкли, словно нашкодившие церковные служки на похоронах.
* * *Пациентка (по документам, Роза Григорьевна Васильева) сидела на кровати, свесив ноги. Выглядела она как-то печально: опущенные плечи, потерянное выражение лица.
– С чего такая тоска в глазах? – бодро спросила я. – Скоро будете с новеньким суставчиком, как огурчик!
Женщина посмотрела на меня настороженно.
– А где Роберт Альбертович? – спросила она.
– Понятия не имею. – Я пожала плечами. – Наверное, на операции. Я – анестезиолог. Вот пришла задать вам парочку вопросов.
– Но операция же еще через два дня?
– Верно, но меня не будет ни завтра, ни послезавтра, поэтому нужно все решить сегодня, чтобы во время операции ничего не пошло не так.
– А что может пойти не так?
Черт, все время говорю себе – следить за языком! Больные – народ нервный, могут расстроиться от любого нечаянно сорвавшегося слова.
– Да что вы так волнуетесь? – спросила я, делая удивленные глаза. – Все будет просто прекрасно: вы молодая…
– Скажете тоже, молодая! – усмехнулась пациентка.
– В истории болезни написано, что вам пятьдесят девять лет, верно? Это прекрасный возраст для такой операции. У вас нет никаких серьезных хронических заболеваний, кроме коксартроза, по поводу которого, собственно, вы и оперируетесь. Сначала вам заменят один тазобедренный сустав, а через полгодика – другой, и вы снова станете активны, как до болезни. Вы же еще работаете?
– Да, – кивнула Роза Григорьевна. – Я художник по костюмам, служу в театре.
– Красивая профессия! – искренне заметила я.
В истории болезни я прочитала, что пациентка жалуется на сильные непрекращающиеся боли в обоих тазобедренных суставах. Если при артрозе у пациента вполне может и напрочь отсутствовать болевой синдром, то коксартроз и некроз суставов характеризуются сильной болью. Разумеется, такую жизнь никак нельзя считать счастливой, поэтому операция в таких случаях просто неизбежна. Роза Григорьевна, кроме того, не должна была потратить ни копейки собственных денег на замену сустава, потому что она получила квоту и за нее расплачивалось государство – не каждому так везет, между прочим! Многим приходится дожидаться своей очереди на получение квоты годами, а вот Васильевой удалось все оформить в течение нескольких месяцев. Конечно, немаловажным оказалось то обстоятельство, что Министерство здравоохранения, подчищая «хвосты», под конец года начало избавляться от оставшихся с прошлого года денег, и больницы получили эндопротезы в больших количествах. Беда лишь в том, что реализовать их необходимо до конца года (а уже, пардон, декабрь!), больницы же, к сожалению, в силу объективных обстоятельств имеют возможность принять только определенное количество людей. Так что Розе Григорьевне повезло дважды: она не только получила квоту, но и успела лечь на операцию, то есть встретит праздник в кругу родных.
В этот момент в палату вошел Роберт. При его появлении все вокруг, казалось, становилось меньше размером. И дело не в том, что Роберт очень крупный мужчина – хотя и это тоже имело значение, – просто он своим присутствием как будто подавлял окружающее пространство. Сейчас он улыбался. Пациенты таяли от его улыбки, так как видели ее редко: обычно лицо врача хранило серьезное выражение. «Народ, – говорит он, – должен знать, что мы тут делом занимаемся, а не в игрушки играем». Странный он. Можно подумать, пациенты ложатся в больницу, чтобы посплетничать и хорошо провести время в «комфортных» условиях палаты!
– Ну-ка, ну-ка, – заговорил он тоном, которым добрый родитель успокаивает своего ребенка, – между прочим, абсолютно ему не свойственным. – Что за мандраж, а? Разве мы с вами не договорились обо всем, Роза Григорьевна?
– Да, Роберт Альбертович, – пробормотала пациентка, вжимаясь в стену за кроватью, – но я так боюсь… Может, не стоит все же делать операцию? Есть ведь и другие методы, безоперационные?
– Милая моя, – вздохнул Роберт, – для вас этих методов не существует. Здесь, к сожалению, мы имеем дело с коксартрозом и некрозом суставов. Вы понимаете, что такое некроз?
Больная неопределенно мотнула головой.
– Это значит, что сустав отсутствует, Роза Григорьевна. Ваша нога будет постепенно выкручиваться в бедре, и этот процесс необратим. Если бы речь шла только об одной ноге, можно было бы еще подумать на эту тему и не делать операцию, но в таком положении находятся оба сустава! Вы хотите совершенно потерять возможность передвигаться – это в вашем-то активном возрасте? Хотите остаток жизни провести в лежачем положении?
Я бы сказала, со стороны Роберта эта речь была жесткой и безжалостной. С другой стороны, он старался на благо больной, поэтому я готова была простить ему эту тираду, больше походящую на угрозу, нежели на увещевание. Иногда мне кажется, что Роберт всерьез мнит себя кем-то вроде Создателя! Все хирурги страдают этим комплексом, но у большинства он со временем проходит – после десяти-пятнадцати самостоятельных операций или после первой же смерти пациента на операционном столе. У Роберта так и не прошло.
– Понимаете, Роберт Альбертович, – тихо проговорила Васильева, – это моя первая в жизни операция, у меня даже карточки в районной поликлинике нет, а полис пришлось оформить, только когда инвалидностью стала заниматься…
– Что, и гланды не удаляли? – недоверчиво спросил Роберт.
Женщина покачала головой.
– Значит, вам удивительно повезло, Роза Григорьевна, – констатировал он. – Немногие люди могут похвастаться таким здоровьем. Тем более нечего бояться! Ну что, договорились? Не будем больше дрожать?
Роберт, как я уже говорила, умел быть милым и сейчас зачем-то включил все свое обаяние – возможно, потому, что я тоже находилась в палате.
– На самом деле, Роза Григорьевна, я вот по какому поводу, – продолжал он, увидев, что необходимый эффект достигнут. – Я не сомневаюсь, что операция пройдет с успехом, но при эндопротезировании часто случается большая кровопотеря…
– Я, пожалуй, пойду, – заторопилась я, не желая присутствовать при дальнейшем разговоре. Я прекрасно знала, что сейчас Роберт начнет навешивать пациентке на уши лапшу типа: «В городе дефицит крови, и никто не поставляет ее бесплатно, поэтому нам приходится покупать кровь и плазму на деньги пациентов. Это не так дорого, всего полторы тысячи рублей», и так далее!
Вранье! Крови действительно иногда не хватает, и родственников пациентов, ложащихся на операцию, обычно просят сдать кровь для пополнения банка, но денег за это не платят – во всяком случае, в руки врачу! Но ни Роберт, ни Гоша, насколько я знаю, обманом не брезговали. Не уверена, что все этим занимаются, но, думаю, многие. Я таких вещей не люблю. По опыту знаю, что деньги берут и мои коллеги из анестезиологии – за «хороший» наркоз. Звучит это примерно так: хотите блевать двадцать четыре часа после операции или предпочитаете спокойно отоспаться и проснуться, словно ничего и не случилось?
