Валентин Распутин
Встреча
— Надо же, — повторяла Анна. — Надо же, встретились! Кто бы мог подумать! Николай, улыбаясь, пожимал плечами.
Перед этим они долго приглядывались друг к другу, потом Николай, не вытерпев, подошел и спросил: «Вы не такая ли?» — «Такая, — ответила она, — а вы откуда меня знаете?» — «А я вот такой, если вы такого помните, ведь столько лет прошло». — «Ой, — спохватилась она, — а я уж и узнала, спросила и сразу узнала, вы еще и ответить не успели, а я уж узнала». Она подала ему руку. «Надо же, — удивленно сказала она, — надо же, встретились, чего только не бывает на свете! Кто бы мог подумать!»
Зазвонил звонок, созывая людей в зал, но это был только первый звонок, и они, казалось, не услышали его.
«Вы все там же живете?» — спросил он. «Там же, — ответила она, — никуда и не трогалась, а теперь уж и трогаться поздно. А вы где?» — «А я вот там как с войны пришел, так и туда, уж больше двадцати лет прошло». — «Я и не знала, — сказала она, — в одной области живем, а я и не знала».
Звонок зазвонил во второй раз, и она, улыбаясь, оглянулась на зал. Теперь уже надо было идти. После перерыва свободных мест в зале стало больше, и они сели в последнем ряду, где можно поговорить. Сразу же опять начались выступления — это было областное совещание передовиков сельского хозяйства, на которое он приехал с одного конца области, а она с другого, и без него, без этого совещания, едва ли им пришлось бы встретиться.
Они стали слушать выступавшего, но слушать его было неинтересно, и они просто смотрели, как он говорит. Потом Николай не вытерпел и взглянул сбоку на Анну, на ее лицо, и она, чувствуя, что он на нее смотрит, обернулась к нему и улыбнулась настороженной, готовой в любое мгновение разгладиться на лице улыбкой, почти полуулыбкой.
— Бормочет, бормочет, а чего бормочет, непонятно, — сказал он, чтобы что-нибудь сказать.
— Ага, — согласилась она. — Чего уж они не подыскали, кто голосом посильней. Вот наш председатель заговорит, так хочешь не хочешь, а будешь слушать — будто гром гремит.
Склонившись, они облегченно засмеялись.
— У вас все колхоз? — спросил он.
— Колхоз. Года три назад говорили, что совхоз сделают, а потом, видать, передумали — молчат.
— А ты где работаешь? — Он перешел на «ты».
— Дояркой. Давно уж, скоро пятнадцать лет исполнится.
В зале стало шумно, и выступавшего было почти не слышно. Председательствующий за столом президиума сморщился, взял колокольчик и зазвонил. Зал умолк и стал смотреть на председательствующего, на то, как он ставит на стол колокольчик, как, чувствуя на себе сотни глаз, говорит что-то своему соседу, что-то необязательное и первое попавшееся.
— Ты в гостинице остановилась? — спросил Николай.
— Нет, — оглядываясь на президиум, зашептала Анна. — У меня тут тетка живет, я у нее.
Он засмеялся.
— Да ты не бойся.
— Ругаются, — смущенно сказала Анна. — А ты где, в гостинице?
— Там.
Они помолчали, украдкой поглядывая друг на друга, потом Николай склонился к ней и предложил:
— Давай мы вот как сделаем. Сейчас кончится, давай пойдем ко мне.
— А зачем? — осторожно спросила она.
— Поговорим — как зачем? Столько лет не видались! Посидим, поговорим, чтоб никто не мешал.
— Не знаю.
— А чего тут знать?
— Не знаю, что и делать.
— Да ты какая-то дикая стала! — удивился он. — Как девчонка. Я помню, ты в молодости будто не трусливая была.
— Не подначивай, — сказала она. — Поеду, так и быть. Ты меня не съешь.
— Понятно, не съем.
В перерыве они оделись и вышли. На улице уже начинались скорые зимние сумерки, но было тепло, и оттепель эта, наступившая за те несколько часов, пока они сидели на совещании, казалась удивительной. Не верилось, что стоит декабрь, конец декабря, середина зимы. Люди туда и обратно шли одинаково не спеша, отдыхая от морозов и постоянной зимней спешки. При тусклом свете загорающихся в сумерках огней в воздухе висели редкие лохматые снежинки, оставшиеся после недавнего снега, но доставали ли они до земли, было не видно. Машины двигались почти бесшумно, и потому казалось, что они движутся медленно и осторожно.
Николай и Анна сели в автобус, можно сказать, не сели, а стали: свободных мест не было, и им пришлось стоять. Анна, пригибаясь, то и дело заглядывала в окно на мелькающую улицу — отсюда, из автобуса, она выглядела сверкающей и оживленной.
— Садись. — Николай легонько подтолкнул Анну к сиденью, с которого поднялась женщина.
— Да я постою, — стала отказываться она. — Ты говоришь, тут недалеко, можно и постоять.
— Садись, садись, не строй из себя молоденькую.
Она села и, обернувшись к нему, хохотнула:
— Ишь, кавалер!
— А что? — Он подмигнул ей. — Может, скажешь, что я в молодости был плохой кавалер?
— Не знаю, — хитро поглядывая на него снизу, сказала она.
— Ты-то должна помнить.
— Не помню.
Он не стал продолжать ее игру и сказал свое:
— Мы и теперь с тобой не старики.
— К тому дело идет — чего уж там! Мне через два года пятьдесят будет, отжила свое.
— А у меня все пятьдесят со мной, ни один не потерялся, и то не жалуюсь, — бодро сказал он. — Нам с тобой по пять раз еще можно жениться да замуж выходить.
— Ну уж. Ты скажешь.
— А что? Точно.
Автобус тряхнуло, и Николай невольно схватил Анну за плечи, но руку убрал не сразу. Анна съежилась, ожидающе обернулась к нему.
— Испугалась?
— Да нет. Какие тут страхи?
— Поднимайся, — сказал он. — Сейчас нам выходить.
На улице уже совсем стемнело, и только от выпавшего снега, еще теплого и белого, шло вверх ровное голубоватое свечение. Казалось, стало еще теплее, почему-то верилось, что эта зимняя благодать наступила неспроста, что она каким-то образом связана с их встречей.
Они шли к гостинице молча. У широких освещенных окон кружились снежинки. Анна, улыбаясь, одной ногой загребала снег, оставляя за собой извилистую полосу. Николай смотрел на нее и добродушно ухмылялся. У дверей Анна остановилась и серьезно сказала:
— Страшно.
— Проходи, проходи — чего тут страшного?
— Скажут: ты ему не сестра, не жена — зачем идешь?
— Вот увидишь, никто ничего не скажет. Проходи.
Они поднялись на второй этаж, по длинному и узкому коридору прошли в самый конец. Анна, оглядываясь, бежала впереди. Пока Николай открывал свой номер, она прижалась к стене. Он распахнул перед ней дверь.
— Вот здесь я и проживаю.
— Ты смотри! — удивилась она, щурясь от яркого света. — У тебя тут как у министра какого.
Он, довольный, засмеялся.
— Нет, правда. Я в таких и не бывала ни разу. Телефон, шторы, кресло. Неужели ты тут один и живешь?
— Один.
Все еще удивляясь, она покачала головой.
— Ты раздевайся, — сказал Николай. — Я сейчас.
Он куда-то ушел. Анна сняла пальто, осматриваясь, присела у стола, но сразу же поднялась и подошла к окну. Окно выходило во двор, не забитый ни ящиками, ни бочками, в нем лежал непримятый, как на поляне, снег. Она долго смотрела на снег, потом отвернулась от окна, увидела рядом с собой телефон и бережно погладила сверху его изогнутую, как скобка, зеленую трубку.
За дверью послышались шаги; Анна испугалась и торопливо присела в кресло. Пришел Николай. Шумно дыша, он поставил на стол две бутылки вина, стал доставать свертки.
— Это еще зачем? — нарочито удивилась Анна.
— Гулять будем, Анна.
— Ты с ума сошел!
Он весело хмыкнул:
— Вот и ты скорей сходи, чтобы вместе.
— Но куда же столько вина — ты подумай!
— Пригодится.
Она со страхом и любопытством смотрела, как он режет хлеб и колбасу, открывает бутылки и банки, но страх уже проходил. Она улыбнулась, спохватившись, погасила улыбку, но сразу же улыбнулась снова и с вызовом спросила:
— Значит, гулять будем?
— Гулять, Анна, гулять.
— А, — она махнула рукой, — давай. Говорят, один раз живем.
— Вот это правильно, это по-нашему.
Он разлил в стаканы вино, потирая руки, оглядел стол.
— Как будто все. Ну, давай поближе, Анна. Давай за встречу. Поднимай. Столько лет не видались.
— За встречу, — повторила она.
Они чокнулись и выпили. Анна закрыла глаза, потом осторожно открыла их, опустила стакан на стол. Николай снова потянулся за бутылкой. Анна попыталась его удержать, но он отвел ее руку.
— Ты меня, может, споить задумал? — спросила она.
Он засмеялся.
— Надо же мне когда-то отомстить за старое.
— За какое старое?
— За то, что ты не пошла за меня замуж. Забыла уже?
— Может, и помню, может, и нет.
— А то я могу напомнить.
Он обиженно умолк. Она подняла на него глаза и сразу же опустила их. Обоим стало неловко.