Просека была огромная. Серега, сколько ни вглядывался, так и не смог понять, кончается ли она где‑нибудь. И спереди, и сзади ее рыже‑зеленое пространство незаметно сливалось с горизонтом.
Слева просеку ограничивал лес. Могучие древние сосны тянулись к дымному небу, в котором тихо плавало маленькое синее солнце. Мертвым, потусторонним жаром оно обливало и сухую траву, и рыжие стволы сосен, и черную Серегину голову.
Пора было идти. Хочешь – не хочешь, а пора. Потому что в душном воздухе медленно рождается тревога, давит грудь, заползает в мозги, заволакивает глаза чем‑то мутным, серым. И значит, другого пути нет – надо вставать.
Солнце прожигало кожу и сквозь рубашку. Странное какое‑то солнце. Впрочем, он знал, что таким оно было всегда.
В кармане шорт Серега нащупал что‑то плоское, круглое. Оказалось – древняя истершаяся копейка. Даже год не разобрать, сколько ни вглядывайся. Зачем она, тем более сейчас? Он бросил ее в пыльные, порыжевшие от зноя кусты и зашагал дальше. «Значит, придется сюда вернуться, – мелькнула мысль. – Примета есть такая. Монетка‑то здесь осталась.»
Но думать о пустяках было некогда – впереди уже виднелась Дыра.
Даже издали от нее тянуло ледяным ветром. И это несмотря на обалденную здешнюю жару!.. Да и вообще Дыра была какой‑то странной. Подойдешь к ней спереди – она есть, зайдешь сзади – тоже есть, а вот с боков ее не видать. Если смотреть с боков – нет никакой такой Дыры, одна лишь залитая синим солнечным светом просека.
Оттуда, из черного провала, выползали ржавые гнутые рельсы. Выползали и терялись в высокой густой траве. Серега совершенно точно знал, что рельсы эти ржавеют по меньшей мере восемьсот лет.
Надо было идти туда, внутрь.
Он поправил висевший у пояса нож. Все‑таки какое‑никакое, а оружие. Хотя, если что случится, вряд ли от него будет особая польза.
Прихлопнув комара, впившегося в ногу чуть повыше колена, Серега повернул голову к лесу, посмотрел на рыжие стволы сосен и быстро, чтобы сладить с набирающим силу страхом, шагнул в Дыру.
И тут же на него накинулся холод, по коже заплясали мурашки. Светлое пятно за спиной с каждым шагом становилось все меньше и меньше. Потом ход искривился, и оно пропало совсем. Пришлось идти в полной темноте, наощупь, елозя ладонями по шершавой бетонной стене.
Но ушел он недалеко.
Сперва еле‑еле, а потом чуть громче послышался неприятный звук. То ли комариный писк, то ли скрип колес, то ли скрежет гвоздя по стеклу.
Постепенно звук нарастал. Серега остановился. Что же это такое? Не хотелось и думать, что нужно идти туда, вглубь. Но делать нечего – он знал, что надо. И медленно‑медленно, но все же пошел.
Мало‑помалу звук, усиливаясь, начал что‑то напоминать. Ну конечно же! Это лязг металла! Грохот и лязг. И все громче, все ближе…
Он вжался в холодную каменную стену. Оказалось, стена, ко всему прочему еще и мокрая – сверху стекали крошечные водяные струйки.
Потом возник свет. Сначала слабый, призрачный, он становился с каждой секундой все ярче. Желтый, немигающий, словно огромный кошачий глаз.
Серега начал было догадываться, что это такое, и ему сделалось страшно уже по‑настоящему. Даже в животе образовалась какая‑то саднящая пустота.
Поезд приближался. Еще пара секунд – и чудовище раздавит его, сомнет в кровавый блин и промчится себе дальше.
Серега ждал, прижимаясь острыми лопатками к холодной стене. Закрывать глаза он не стал. Этонадо встретить по‑честному, лицом к лицу.
…Грохот, вой, слепящая молния‑вспышка – и поезд пролязгал мимо, всего в каких‑нибудь полутора сантиметрах от Серегиной головы. Вылетев из туннеля, он вспыхнул в лучах заходящего солнца и растаял в воздухе. Растворился словно кусок сахара в стакане чая.