Все получилось как в дурацком романе Микки Спиллейна, хотя для Лоли это было нормально. Копы все бурчали насчет дурацкой непродуманности всего плана. Неужто она в самом деле думала, что никто не усомнится в ее версии? Она что, не знала, что эксперты по узору брызг на стене от лопнувшей головы мужа восстановят траекторию роковой пули? Она считала полицейских полными идиотами? Инсценировка могла кончиться только провалом. Смысла в этом не было – для того, кто не знал Лоли. Или думал, что знает.
Лоли меньше всего интересовал истинный мир. Если она говорила, что муж ее скотина, мошенник и лжец, значит, это и была правда. А что два года она отказывалась заниматься с ним сексом – так это из-за его измен. Это он был виноват, его и надо было наказать.
Если она говорит полиции, что они поехали с мужем в мотель отпраздновать примирение, и тут вдруг ввалился ее обманутый любовник и вышиб мужу мозги, значит, так оно и было. Что ее будут подозревать, ей и в голову не приходило.
Когда полиция стала задавать вопросы, предполагая, что они с Палмером сговорились убить Куина, это было ошеломляющей неожиданностью. Что Палмер выжил после пули, которую она в него всадила, – еще одна неудача, к которой она не была готова. Лоли все твердила, что вырвала у Палмера оружие и убила его при самообороне, но полиция подозревала, что ранение Палмера – не просто следствие ссоры не поладивших любовников.
Перепуганная, оказавшаяся (может быть, впервые) в ситуации, когда сексуальная привлекательность не позволяла избежать последствий своих действий, Лоли вообще потеряла способность рассуждать.
Флакон пятновыводителя и пачка снотворных пилюль помогли ей уйти от правосудия, но перед этим она успела оставить отравленную записку, обвиняя Палмера в смерти Куина. Записка ушла к окружному прокурору.
«Это все задумал он. Я не хотела».
На самом деле она хотела сказать, что это его вина – почему он не умер? Если бы он помер, как она задумала, все пошло бы так, как предполагалось. Забавно, что он наконец-то научился понимать Лоли – когда это уже ничем не могло ему помочь.
Как только врачи объявили о его выздоровлении, Палмер предстал перед судьей по вопросу освобождения под залог. С точки зрения окружной прокуратуры дело было кристально ясное: сговор с целью совершения убийства. Кто именно спустил курок – не важно. Выделенный судом адвокат сообщил, что на выход под залог шансов мало.
Палмер выгнул шею, чтобы глянуть на небо через забранное частой решеткой окно над кроватью. На улице было темно. Мать любила говорить в тяжелые времена, которые порой накатывали на семью: «Темнее всего всегда перед рассветом». Хорошая женщина была мать, благослови ее Господь, но никогда не могла сказать ни одной фразы, не состряпанной из штампов.
Отец тоже их очень любил. Он по-настоящему пытался передать родительскую мудрость единственному сыну только одним способом – орать на мальчишку-подростка лицом к лицу: «Парень, если не перестанешь валять дурака, так всю жизнь и проживешь дураком!» Спасибо, папочка.
– Палмер? К тебе посетитель.
Сегодня утром дошла весть, что врачи разрешили перевести его в тюрьму. Завтра его поместят с остальными заключенными. Не так чтобы приятная новость.
– Мой адвокат?
– Понятия не имею. Сказал, что хочет с тобой поговорить. – Санитар мотнул головой в сторону двери отделения для выздоравливающих. Там у конторки служителя стоял человек Палмеру незнакомый, с дорогим кейсом в руке.
– Хочешь его видеть?
Уединения в тюремном лазарете не полагалось, но пациенты-заключенные имели право отказать в приеме любому посетителю.
Палмер секунду разглядывал гостя.
– Ладно, тащи его сюда.
Через минуту незнакомец с кейсом стоял в ногах кровати Палмера.