Нет, это из-за того… Ты еще не окончательно выдохлась? Только честно.
Ее улыбка или то, что от нее осталось, успокоила меня.
— Слушать совсем неутомительно. Неужели ты, наконец, решился открыть мне один из секретов Радклиффа?
— Вроде того. Помнишь то, о чем ты сейчас рассказывала, ну, как вы ночевали в этой крепости, в Сару? Тогда слушай. Может, это и слишком волнующе, но я не могу тебе не рассказать.
Ее единственная рука лежала поверх одеяла ладонью вниз. Она перевернула ладонь и пошевелила пальцами.
— Возьми меня за руку и рассказывай. Но сначала послушай: когда тебя нет, я постоянно с тобой разговариваю. Мы с тобой ведем долгие-предолгие беседы. Я знаю тебя гораздо лучше, чем ты думаешь, Гарри. И, если хочешь, мы с тобой можем просто по-дружески расстаться. И это будет счастливый конец. Просто я не уверена, нужен ли тебе счастливый конец. Ведь художники — совсем как дети: любят только сладкое. Шоколадки с начинкой из сомнений пополам с несчастьем. Конечно, они слегка бодрят, но очень ненадолго.
Даже не знаю, нравится тебе самому твоя нынешняя непутевая жизнь или нет. Я пока еще в этом не разобралась. — Она подмигнула. — Но обязательно разберусь… в нашем следующем разговоре в твое отсутствие. Ну, а теперь давай, выкладывай, что ты там хотел мне рассказать.
— Ты меня любишь? — спросил я, стараясь, чтобы мой вопрос звучал шаловливо и мило. Но тут наши взгляды встретились, и ответ ее прозвучал серьезно, как на исповеди.
— Гораздо сильнее, чем ты думаешь. И намного сильнее, чем ты заслуживаешь.
— Я просто и самне знаю, чем занят в последнее время. Тут ты совершенно права, но у меня даже и в мыслях нет, что мы с тобой когда-нибудь расстанемся.
— А как же тогда ваши отношения с Фанни?
— Когда я был маленьким, мы с матерью как-то шли по улице и вдруг увидели двух спаривающихся собачонок. Они так азартно занимались этим, что не могли устоять на месте и мало-помалу продвигались вперед. Я к тому времени уже был в курсе, но, конечно же, не удержался и спросил маму, что это они такое делают — просто чтобы послушать, что она скажет. Мать ответила: «Та собачка, что внизу, заболела. А та, что сверху, подталкивает ее к больнице».
— Не понимаю, какая тут связь с моим вопросом?
— Очень простая: я не знаю, ты хочешь получить искренний ответ или услышать то, что тебе хочется.
Клэр немного помолчала:
— Сама не знаю. Меня вообще часто занимает вопрос, каким я тебя люблю — таким, какой ты есть, или таким, каким ты мог бы стать, приложи я к этому немного усилий. Может быть, ты просто больше немоногамная особь. Но я-то моногамна. Так как же мне быть? Нет, не отвечай, я не хочу знать ответа. Вдруг ты захочешь до конца жизни оставаться и с Фанни, и со мной? Кстати, аона будет с этим мириться? — Думаю, да.
— А я — нет. Ладно, давай сменим тему. А то у меня начинается несварение сердца. Расскажи мне наконец то, что собирался. Нет, погоди еще секунду, хотела сказать тебе еще вот что. Только сейчас вспомнила. «Зло, которое порождают другие, пережить можно. Зато от своего собственного бежать некуда». Ладно, теперь рассказывай.
— Что ты имеешь в виду? При чем тут это? Хочешь сказать, я порождаю зло?
— Нет. Просто замени слово «зло» словом «смятение». Но вполне возможно, что и в немтаится изрядная толика зла. — Она прикрыла глаза.
Реакция Клэр на мой рассказ о том, что я в одно время с ней был тогда на постоялом дворе в Сару оказалась по меньшей мере странной: она улыбнулась и похлопала здоровой рукой по постели, как будто аплодируя. Можно было подумать, будто ей и самой не раз приходилось переживать точно такое же провидение, или колдовскую эмпатию, или как еще там называют подобную чертовщину.
— Разве тебя это не пугает?
— Раньше, может, и напугало бы.