– Ой!
– Что еще?
– Мне сегодня его портрет снился, – прошептала я.
Натаныч в негодовании стукнул котелком об стол:
– Знаешь, что я скажу? И ты таки не обижайся. Мне кажется, что тебе просто-напросто нечем заняться. Вся твоя беда в том, что ты неприлично рано родила, ну просто как пигмей какой-то в хижине на экваторе. И что ты теперь имеешь в своей жизни?
– Ну? – Я с вызовом скрестила на груди руки.
– Вот тебе и ну! Работаешь дома, с переводами не перенапрягаешься, на сына своего Глеба времени много не тратишь, так как он весь в учебе и в своей очаровательной пышнотелой подружке, развлекаешься танцами живота…
– Не танцами живота, а фламенко!
– Это дела не меняет! Так вот. Мужа ты бросила миллион лет назад, а последнего любовника свела в могилу.
– Он сам умер! – грозно поправила я и смахнула с ресницы навернувшуюся скупую слезу.
– Неважно! Суть в том, что ты воспринимаешь все как игру. И несмотря на то что цель поставила перед нами именно ты, относишься к ней в высшей степени несерьезно.
– И что вы предлагаете, ваше наисерьезнейшее величество?
– Думать! Думать-таки головой, а не пятой точкой! Погрузиться в изучение материалов, анализировать, кто и что хотел сделать для процветания России. Троцкого она, видишь ли, не любит! А ты с ним хоть словом перемолвилась? А? Нет! Вот потому и считаешь, что его надо со счетов сбрасывать. А может быть, с человеком стоит поговорить по душам, рассказать, что тут у нас происходит, глядишь, он и присоветует, как быть…
Я точно помню, что именно в этот момент меня и посетила та идея, из-за которой следующие месяцы я провела в адреналиновом бреду.
– Натаныч! – Я крепко сжала его конопатые пальцы. – Нам нужен Сталин! Только он способен разобраться во всем этом сгустке экскрементов!
– Он же жлоб.
Такой ответ поставил меня в тупик:
– Что значит «жлоб»? Что это вообще за слово такое – «жлоб»? Я его, к примеру, не употребляю, так как доподлинно не знаю, что оно означает. Поясни, будь любезен.
Натаныч сложил губы трубочкой и присвистнул:
– Жлоб – это… Ну, как тебе объяснить… Жлоб – это жлоб. И этим все сказано.
Я развела руками:
– Ну, тогда вычеркиваем Сталина из списка приглашенных. Раз ты его не любишь… Ой… – Я осеклась и прикусила язык, вспомнив нотацию о первой брачной ночи.
А Натаныч тем временем перешел в измененное состояние сознания. Вытащив из верхнего ящика тумбочки свой паспорт, он ткнул мне в нос второй разворот и заорал:
– Что здесь написано?!
– Выдан пятым отделом милиции третьего РУВД УВД… – с опаской прочитала я.
– К лешему все эти УВД и РУВД! Какой год рождения здесь стоит?!
– 1937-й, допустим.
Он зло швырнул паспорт обратно и с треском задвинул ящик:
– Да, вот именно! Я родился весной 1937 года. А летом 1938-го моих родителей арестовали по 58-й статье. Их собирались отправить в лагерь, но потом передумали и расстреляли неизвестно где и непонятно за что! И после этого я должен любить Сталина?!
Ну и что я могла ему возразить? В очередной раз рассказать о том, что мой прадед вместе со всей своей многочисленной семьей в это время жил припеваючи в пятикомнатной московской квартире и пользовался служебным автомобилем как видный энергетик и участник реализации плана ГОЭЛРО? Ответить мне было нечего, и я стала хлебать остывший чай с неизменно отвратительным чабрецом.
После пятиминутного молчания Натаныч успокоился и, махнув рукой, произнес:
– А на самом-то деле только твой Отец народов и смог бы разобраться в том кордебалете, который творится за окном. Положа руку на сердце, нельзя не признать, что он обладал-таки глобальным мышлением и смог бы понять, в какую именно сточную канаву катится этот мир. Но кто же отважится подойти к нему хоть на метр?
Обрадовавшись, что вопрос о репрессиях временно снят с повестки дня, я одернула футболку и звонко выпалила:
– Я готова рискнуть ради отечества!
– Дура, – лаконично заявил мой интеллигентный оппонент. – Как есть дура. И чтобы ты раз и навсегда уяснила, что лететь к Сталину равносильно самоубийству, я назову тебе всего четыре буквы. Да, да! Всего таки четыре маленькие буковки русского алфавита. Нэ. Кэ. Вэ. Дэ. Все. Этого, я считаю, достаточно.
– НКВД? – тихо прошептала я, зачем-то скосившись на дверь. – Ты так думаешь? А может быть… Хоть, впрочем… Но была же хоть какая-то возможность поговорить с ним тет-а-тет?
Натаныч откинулся на спинку кресла, осмотрел меня с головы до ног и предложил:
– А давай переоденем тебя в пионерку и отправим на первомайскую демонстрацию вручать ему цветы?
– Ты серьезно?
– А что? Росточка ты дюймовочного. Телосложения практически изможденного. Выглядишь молодо. Если заплести тебе косички, повязать красный галстук, то за букетом никто и не заметит, что ты – шпионка из удаленного будущего.
– Ну а дальше-то что? – все еще принимая его издевательства за стратегический план, спросила я.
Более не в силах сдерживаться, Натаныч расхохотался:
– А дальше скажешь ему: «Спасибо вам, товарищ Сталин, за наше счастливое детство! Помогите нам обеспечить не менее счастливую старость!» Отвесь поясной поклон и вручи пачку деловой прессы за последние два дня.
– Ты меня достал! – Я встала из-за стола и стала ходить взад-вперед.
Через некоторое время, когда мы уже сидели в комнате, мне в голову пришла мысль:
– А давай подделаем пропуск в Кремль, и я схожу к нему на прием! Знаешь, у Паши, ну, у друга моего сына, отец работает на киностудии каким-то главным по реквизиту. Он однажды ребятам на маскарад давал костюмы петлюровцев. Вот он-то наверняка сможет мне состряпать нужную бумажку или корочку. Не знаю, как там это выглядело. А? Что ты скажешь?