Дональд Уэстлейк
Убийца лучшего друга
Детектив Эбрахам Ливайн из Бруклинского 43-го полицейского участка грыз карандаш и сердито глядел на свой только что написанный отчет. Отчет ему не нравился, как и вообще все это дело. Происшедшая история вызывала ощущение неправдоподобности, и чем больше он о ней думал, тем сильнее укреплялось это чувство.
Ливайн был невысоким, приземистым человеком. Подвижное лицо, светлые с проседью волосы подстрижены коротко, по-военному, ежиком. Из пятидесяти трех прожитых лет двадцать четыре года он прослужил в полиции, и последние несколько лет у него случались сердечные приступы. Каждый раз они напоминали о смерти, и Ливайн с тревогой прислушивался к биению стареющего сердца.
В его работе смерть вообще часто напоминала о себе. Естественная смерть, случайная, насильственная.
Эта смерть была насильственной, но Ливайн испытывал какое-то странное чувство. Он и его коллега Джек Кроули получили сигнал сразу после ленча. Сигнал поступил от полицейского Тэннера с Проспект-парка: человек, назвавшийся Ларри Перкинсом, подошел к Тэннеру в парке и заявил, что только что отравил своего лучшего друга. Тэннер пошел с ним, и в квартире, куда Перкинс привел его, действительно, нашел мертвое тело. Он и передал сообщение. Дивайн и Кроули, возвращавшиеся в участок после ленча, приняли его. Они развернулись и поехали назад.
За рулем был Кроули, а Ливайн сидел рядом, размышляя о смерти. Эта смерть, по крайней мере, относилась к числу опрятных. Ни ножей, ни бомб, ни разбитых пивных бутылок. Яд — и все. Жертва должна выглядеть так, будто ее сразил сон, если, конечно, здесь не один из тех ядов, которые вызывают спазмы мышц перед смертью.
Кроули вел машину не спеша, без сирены. Ему шел пятый десяток. Крупный, несколько полноватый, с квадратными лицом и тяжелым подбородком, он производил впечатление человека заурядного.
Машина двигалась вверх по Восьмой авеню, весеннее солнце освещало капот. Они направлялись на площадь Герфилд, им нужен был квартал между Восьмой авеню и Западным Проспект-парком. Квартал пришлось объехать, потому что на Герфилд было одностороннее движение. Нужный им район представлял собой двойной ряд облупленных каменных зданий, разделенных внутри на тысячи квартир, уютных закоулков, ниш, коробкообразных пещер, где работники метро спали ночью. Метро на Манхэттене — в шести кварталах отсюда, на площади Великой Армии.
В час дня прошлой пятницы, в конце мая, тротуары были пустынны, здания выглядели покинутыми. Только машины стояли вдоль левой стороны улицы, свидетельствуя о наличии в домах скрытой жизни.
Нужный им дом находился в середине квартала, на правой стороне. Стоянка автомобилей была здесь запрещена, так что Кроули пришлось оставить машину на противоположной стороне. Он щелкнул солнечным козырьком вместе с прикрепленной к нему служебной карточкой и последовал к двери под лестницей. Дверь была открыта. Ливайн и Кроули вошли внутрь. После яркого солнечного света глазам Ливайна потребовалось несколько секунд, чтобы привыкнуть к тусклому освещению. Наконец он смог различить фигуры двух мужчин, стоящих в конце коридора у закрытой двери. Один из них был Тэннер — молодой полицейский шести футов роста, с квадратным и невыразительным лицом. Другой, очевидно, Ларри Перкинс. Ливайн и Кроули двинулись по коридору. В течение семи лет совместной работы негласно установилось разделение труда которое удовлетворяло их обоих. Кроули задавал вопросы, а Ливайн выслушивал ответы. Кроули представился Тэннеру, который сказал:
— Это Ларри Перкинс из дома 294 по Четвертой улице.
— Тело там? — спросил Кроули, указывая на закрытую дверь.
— Да, сэр, — сказал Тэннер.
— Войдем, — предложил Кроули. — Не спускайте глаз с этой пташки. Смотрите, чтобы не упорхнула.
— Мне надо кое-что отнести в библиотеку, — сказал неожиданно Перкинс.
Все удивленно посмотрели на него.
Ливайн взглянул на Перкинса, стараясь понять, что это за человек, — технический прием, которым он пользовался почти автоматически. Вначале он попытался отнести Перкинса к какому-нибудь определенному типу. Затем наступила пора найти особые индивидуальные черты, выделяющие Перкинса из общего типа. Благодаря этим операциям Ливайн мог составить для себя довольно полную характеристику человека, и большей частью она оказывалась близкой к истине.
Определить общий тип не составило труда. Перкинс, в своем черном шерстяном свитере, подпоясанный ремнем цвета хаки, в потертых туфлях без носков, был «арти», богема. Каков их лозунг в этом году? В прошлом году они провозгласили модным уныние, в этом году призывали «бить». Именно так. Значит, Ларри Перкинс принадлежал к категории «битников». А индивидуальные особенности обязательно проявятся вскоре в разговоре, манерах.
Кроули повторил: «Давайте войдем внутрь», — и все четверо двинулись в комнату, где лежал труп.
В квартире была одна большая комната, кухонька не больше чулана и крошечная ванная. Убирающаяся в стену кровать стояла откинутой. Она была покрыта полосатой, как зебра, тканью. Кухонный стол и пара кресел — вот и вся мебель. На столе за огромной грудой долгоиграющих пластинок виднелся проигрыватель. Все, за исключением проигрывателя, выглядело поблекшим, изношенным и подержанным, включая тонкий, бежевого цвета ковер на полу и грязные обои в цветочках. Два окна выходили на узкий зацементированный двор и торцевую сторону другого каменного здания. На улице был яркий солнечный день, но сюда солнце и не думало заглядывать.
Посредине стоял карточный столик с пишущей машинкой и двумя кипами бумаги. Убитый находился здесь же. Он грудью навалился на столик, выброшенные вперед руки тяжело лежали на стопках бумаги, голова покоилась на пишущей машинке. Лицо было обращено к двери, глаза закрыты, мышцы расслаблены. По крайней мере, Ливайн мог удовлетвориться тем, что смерть была спокойная.
Кроули посмотрел на тело, проворчал что-то и обернулся к Перкинсу.
— О’кей, — сказал он. — Расскажи нам о случившемся.
— Я положил яд ему в пиво, — просто сказал Перкинс. Во всяком случае, его манеры не походили на манеры «битников». — Он попросил открыть банку пива. Выливая его в стакан, я положил туда яд. После того как он умер, я пошел и рассказал все полицейскому.
— И это все?
— Да.
Ливайн спросил:
— Почему вы его убили?
Перкинс посмотрел поверх Ливайна:
— Потому что он был помпезный осел.
— Смотрите на меня, — приказал Кроули.
Перкинс тут же повернул голову, но детектив успел уловить едва заметное волнение в глазах юноши. Он, однако, не мог сказать, чем оно было вызвано.
Ливайн бегло оглядел комнату, подержанную мебель, карточный стол, неподвижное тело, молодого Перкинса, одетого как «битник», но разговаривающего изысканновежливо, внешне спокойного, но со скрытым сильным волнением. Что же заметил Ливайн в глубине его глаз? Ужас? Гнев? Мольбу?
— Расскажи нам об этом парне, — сказал Кроули, указывая на тело. — Его имя, где вы познакомились, в общем, все.
— Зовут его Эл Грубер. Вернулся из армии около восьми месяцев назад. Живет на свои сбережения и на солдатское пособие. Я хотел сказать: жил.
— Он был студентом колледжа?
— Более или менее. Он прослушал несколько курсов в «Колумбии», — в Колумбийском университете, вечерами. Он был не только студентом.
— Кем еще? — спросил Кроули.
Перкинс пожал плечами:
— Да почти никем. Писателем. Непризнанным писателем. Вроде меня.
Ливайн спросил;
— И много он получал денег за свои произведения?
— Ничего, — сказал. Перкинс. На этот раз он не повернулся, чтобы взглянуть на Ливайна, и продолжал смотреть на Кроули, пока отвечал. — Один из журналов у него однажды что-то принял, но не думаю, что они опубликовали это. Во всяком случае, ему ничего не заплатили.
— Он был подавлен этим? — спросил Кроули.
— Очень подавлен. Мне хорошо знакомо это чувство.
— Так вы из той же упряжки?
— Такая же жизненная история, — сказал Перкинс. Он взглянул на тело Эла Грубера. — Ну, почти такая же. Я тоже пишу и ничего за это не получаю. Живу на солдатское пособие и свои сбережения, немного зарабатываю перепиской на машинке и хожу вечерами в «Колумбию».
В комнату вошли медицинский эксперт и ребята из лаборатории. Ливайну и Кроули ничего не оставалось, как ждать и наблюдать за происходящим. Когда они увидели, что эксперт закончил первоначальный осмотр, то оставили Перкинса на попечение Тэннера и вышли переговорить с ним.
Задавал вопросы, как обычно, Кроули.
— Ну как, док? Что это, по-вашему?
— Достаточно простой случай, — сказал эксперт. — На первый взгляд, парня отравили здесь. Почувствован это, он подошел к пишущей машинке, чтобы сообщить, кто убийца, и умер. На кухонном столе нашли использованный стакан и пузырек с лекарством. Мы проверим их, они явно имеют отношение к делу.