— Начальник, что ты от меня хочешь… — Илья демонстративно отвел взгляд от монитора. — Что ты тут дело из пальца высасываешь, зачем весь этот цирк с порнухой? Я следаку все еще полгода назад сказал, у меня уже и суд был. Дело закрыто, приговор «Умышленное убийство, совершенное общеопасным способом», статья 105, пункт «е», девять лет. Чего вы меня на этап не отправляете? Вам бы головной боли меньше…
Илья говорил правду. В этом следственном изоляторе, расположенном в небольшом подмосковном городе, он сидел уже десятый месяц, то есть все время следствия.
Осужденный уже готовился к этапу, однако буквально через неделю после вынесения приговора начались разные непонятки. Илью дважды переводили из камеры в камеру, в каждой из которой сидели «дятлы», провоцировавшие его на драку, однако, умудренный тюремным опытом, Прудников старался не реагировать на провокации. Его вещи во время шмона перетряхивались с особой тщательностью. И вот сегодня ему неожиданно объявили: мол, во время последнего обыска в вещах Ильи был обнаружен нетбук с детской порнографией, оперчасть ходатайствует о возбуждении нового уголовного дела по позорной для честного арестанта 242-й статье Уголовного кодекса — «Незаконное распространение и оборот порнографических материалов».
То, что нетбук с педофильской порнухой был банально подброшен во время обыска, когда вся хата находилась на прогулке, сомнений не вызывало. Оставалось лишь догадываться, кто решил подставить Илью по такой гнилой статье и с какой именно целью…
— Короче, Прудников, рисую тебе твои ближайшие перспективы, — капитан хищно улыбнулся. — Вариант первый. Ты остаешься тут, и уголовное дело по двести сорок второй идет в производство. Через пару дней об этом будет знать вся тюрьма. Ты сейчас еще «мужиком» сидишь. Обещаю: через два, максимум через три дня тебя за такую статью обязательно опустят, пойдешь жить под нары. И так — до нового суда. После приговора с довеском за «порнуху» отправишься на зону в том же кукарекающем качестве… если, конечно, до нее доедешь. Вариант второй. Сейчас с тобой переговорит один человек из Москвы. Если ты ему понравишься — твоя жизнь может сильно измениться к лучшему. Насколько к лучшему — ты даже и не представляешь… Ну, что скажешь?
Предложение выглядело совершенно неожиданным и темным, однако Илья промолчал. Ведь тюрьма уже научила его никогда не выказывать ни удивления, ни заинтересованности.
— Так будешь с ним говорить? Большой человек, специально к тебе из Москвы приехал!
— Давно ни с кем с воли не базарил, — Прудников с равнодушным видом передернул плечами. — Давайте, гражданин начальник…
— Вот и хорошо… — Опер набрал на телефоне внутренней связи какой-то номер, бросил пару фраз.
Спустя минуту в кабинет вошел одетый в штатское незнакомец, которого Прудников никогда прежде в этом СИЗО не видел. Чернявый, с подвижным лицом и топорщившейся на нем черной щеткой усиков, этот человек неуловимо напоминал майского жука из мультфильма. Оперативник вскочил, козырнул и вышел в коридор. Чернявый несколько минут молча рассматривал Прудникова, затем неожиданно улыбнулся.
— Ну что, Илья Петрович Прудников, приблизительно таким я вас и представлял. Давайте знакомиться.
У чернявого был приятный баритон, его манера держаться и подчеркнутое обращение на «вы» располагали к себе. Однако Илья оставался совершенно равнодушным. Ведь большинство неприятностей у арестантов случаются как раз от таких вот обходительных внешне ментов.
— Как скажете, — спокойно молвил Илья.
— Значит, светит вам девять лет усиленного режима. Пока что девять, потому что после повторного суда наверняка добавят. И вам абсолютно нечего сказать в свое оправдание.
— А зачем? Разве это что-то изменит?
— Конечно, не изменит, — согласился чернявый. — Скажите, Илья Петрович, а вам себя не жаль? Вам ведь всего тридцать один год. На волю вы выйдете в сорок… если выйдете, конечно. С подорванным здоровьем, букетом болезней и полным отсутствием жизненных перспектив.
После этих слов Прудников окончательно утвердился в мысли, что чернявый — очень опасный тип, в беседе с которым надо тщательно фильтровать каждое слово. Ведь если менты начинают давить на жалость — тут обязательно следует ждать подвоха.
Подвоха, впрочем, пока не наблюдалось. Похожий на жука мужчина довольно складно пересказал биографию подследственного, особо остановившись на том, что у него почти не осталось на воле родных и близких.
— Ладно, — закончил он. — Теперь пора и мне представиться. Зовут меня Борис Аркадьевич, и служу я в Федеральной службе исполнения наказаний. Больше вам знать про меня пока что не надо. Скажите — вы хотели бы выйти на свободу до срока? Ну, скажем… уже на этой неделе?
— Кому не хочется… — передернул плечами Илья. — Хотел бы, конечно!
— Тогда предлагаю выслушать мое предложение и дать ответ — утвердительный или отрицательный. От этого ответа и будет зависеть ваше ближайшее будущее.
Борис Аркадьевич излагал свое предложение четко и детально: несомненно, этот монолог был им загодя отрепетирован. Мол, если Илья Петрович не примет его предложение, то вряд ли доживет до конца срока — особенно с учетом новой позорной статьи. Если же Илья Петрович примет его предложение, то уже завтра он сможет покинуть тюремные стены. Местная медсанчасть зафиксирует его смерть, не востребованное родственниками тело будет кремировано, а сам Прудников…
— А как это мое тело будет кремировано? — не понял Илья.
— Вас лично, конечно, никто сжигать не собирается. Просто в уголовное подошьют два документа: свидетельство о смерти и справку о кремации, — спокойно пояснил собеседник. — И этого вполне достаточно для ваших фиктивных похорон. А теперь слушайте, в чем суть моего предложения. И отвечайте немедленно: «да» или «нет». Минуту на размышление не даю.
Вот тут-то и прозвучало само предложение, неожиданное, странное и заманчивое…
…Конечно же, Илья ответил согласием — а что ему еще оставалось делать?
— Только в ближайшее время абсолютно ничему не удивляйтесь, — загадочно проговорил Борис Аркадьевич.
5
Ах, Черное море! Ах, жаркое солнце!
Стоит только произнести эти слова, и перед глазами тут же возникает сопутствующий черноморскому побережью пейзаж: фланирующие по набережной курортники, шелестящие на ветру пальмы, соленые брызги прибоя, теплые вечера со стрекотом цикад и романтические прогулки…
Так уж случилось, что Катя Шпаликова за свои тридцать четыре года никогда прежде не бывала на море, хотя большая часть ее подруг в таком возрасте объехала едва ли не полмира. Все как-то с морем не складывалось. Сперва — непростая жизнь в нищем приволжском поселке с поэтическим названием Суперфосфатный, затем — учеба в Московском промышленном институте, которую приходилось сочетать с изнуряющей работой. Да и брат Коля, еще в «лихие девяностые» подавшийся покорять Москву, не очень-то дружил с Уголовным кодексом, вначале примкнув к «ореховским», а затем получив и первый срок за вымогательство. Потом последовали еще два срока по аналогичным статьям. Так что младшей сестре приходилось буквально разрываться между учебой, работой и свиданиями с Коляном едва ли не во всех следственных изоляторах столицы. Несмотря на ощутимую разницу в возрасте, Катя нянчилась с братом, словно родная мать: бегала по адвокатским конторам, носила в СИЗО «дачки», давала взятки следователям и даже улаживала Колины дела с коллегами по бандитскому ремеслу. «Катька, отдай за меня карточный долг!», «Катька, передай в посылке побольше витаминов!», «Катька, сунь лавешек кому надо на зоне, а то менты меня тут совсем загнобят!». Катя послушно исполняла все, что ей было сказано. Так что времени на морские курорты совершенно не оставалось, не говоря уже о личной жизни и обо всем остальном.
Катя даже особо не придавала внимания своей внешности, хотя от природы была недурна собой. Она не бегала по бутикам, не следила за последними веяниями моды и даже косметикой пользовалась лишь от случая к случаю. В неизменном сером костюме, с гладко стянутым конским хвостиком на голове и в круглых очках, Шпаликова напоминала молодую учительницу младших классов, приехавшую в провинцию по распределению после института.
Вскорости брат остепенился, перестал заниматься уголовщиной напрямую, зато сделался заметной фигурой в московском криминальном мире. Столичные воры явно благоволили Шпале — а иначе кто бы поставил его «смотрящим» в солидный банк? Видимо, в знак благодарности за все мучения бывший «бригадир» ореховских и устроил Катю на довольно денежную и не слишком ответственную должность гендиректора фармацевтической фирмы «Гиппократ-М». Должность, как выяснилось, была чисто формальной: Катя лишь получала там зарплату, ставя подпись там, где говорил брат. Через Шпаликову проходили огромные деньги, которые она послушно перечисляла на какой-то счет в захудалом банке на Кипре, в обмен на деньги потом какие-то «латиносы» поставляли какие-то лекарства…