- Но разве для любви надо полностью понимать?
- А что ты хочешь? - допытывался мастер.
- Вас, - просто ответила Ирина.
Немигающие зеленые глаза смотрели на мастера во всю ширь.
- Неужели? - чуть растерянно усмехнулся он. - Ну хорошо.
Он подошел и поцеловал ее. Немигающие глаза закрылись. А затем по-настоящему и всерьез, забыв мир и себя, мастер Клык всосался в губы. Шестнадцатилетняя ответила. Прошла минута и две. Сорок глаз восторженно видело, как мастер Клык сосет губы их одноклассницы. Ни слова, ни смеха. Очень тихо и слышно, как жужжит старенькая лампа на потолке. Он оторвался от девушки.
- Пошли отсюда, - нежно приказал он.
- Прямо сейчас? - спросила Ира.
- Hic et nunc, - ответил он. - Неужели ты против?
Он обнял ее, погладил волосы. Белокуро-джинсовая закрыла глаза, прижалась к сильному.
- Дописывайте, ребята, - сказал на прощание просветленный Леонид Клык.
В традициях Центра.
Абсолютное hic et nunc: они не пошли к ней в комнату и к нему домой, все случилось на третьем этаже школы. Там был кабинет, в который никто и никогда не заходит - в этом кабинете есть парта, на которой девушка Ира отдалась мастеру.
Все было нежно, без страха и продолжительно. Он ласкал ее, целовал. В джинсовом кармане Ира носила презервативы - в традициях школы... До этого она не спала с мужчинами - не в этом ли еще одна традиция Центра?
Философия считалась главным предметом.
- Я сочинил стихи, - задумчиво сказал Гутэнтак.
- Валяй, - объявил Миша.
Он игриво начал жевать очередную охапку листьев. Давился и выплевывал, но не прекращал, нахрустывая все упорнее. Смотрел на мир радостным котенкам - он, Михаил Шаунов, летом убивший первого человека.
Есть предложенье сдать отца масонам,
Пускай они его пытают хлебом,
Есть предложенье изменить Бурбонам,
Натурой взять и расплатиться небом.
Есть предложение послать святого Джона
Пускай один гуляет по холмам,
Пускай его насилует Мадонна,
Пускай он пьянствует зимою по утрам.
Есть предложение затрахать дом до дыр.
Есть предложение на крыше сделать баню,
Чтоб благородный и наследный сир
Имел в ней крепостную девку Маню.
Есть предложенье кликнуть всех жидов
И обвинить их в ужасах нацизма,
Когда вы не придумали попов,
Адольф не изощрился б в сатанизме.
Есть предложенье вызвать дух Христа,
И подарить ему большую плетку,
Чтоб с помощью молитвы и хлыста
Он покарал шерифа околотка.
Есть предложенье отменить богов,
А на их место поскорей поставить
Собак, свиней и тощеньких коров,
И на деревне новый культ отправить.
Миша выплюнул непрожеванные листья.
- Нормально, - сказал он. - Только зачем обвинять евреев? Я всегда считал их великой нацией. А вообще-то это не поэзия. Послушай мое.
Ты ненавидишь белых лебедей,
Чтоб не прослыть в округе зоофилом,
Ты часто балуешь едой чужих детей,
Чтобы тебя не ткнули ночью шилом.
Ты хочешь жить, правителей кляня,
Но Бог поставил двойку за урок:
Как всякий, кого мать родила зря,
Ты не красив, не добр, не жесток...
Ты до рожденья рыжей был овцой,
Тебя за резвость наказали волки,
Но вновь идешь с распятьем и мацой,
Средь поселян рождая кривотолки.
Твоя субстанция не лишена эфира,
Но надвое разломан дерзкий меч,
Разбита в шепы золотая лира
И голова упасть готова с плеч.
Устав от жизни серой и дурной,
Ты все равно боишься утром сдохнуть
Свое рыдание скрепив мужской слезой,
Живешь в грязи, чтоб дольше не засохнуть.
Тебя не любят девушки и суки,
Ты словно пугало колхозное для дам,
Для них ты трактор из музея скуки,
Для них ты словно неисправный кран.
Ты не дождешься наступленья лета,
Чтоб окончательно поверить во Христа,
Лихие люди лунного отсвета
Тебя не снимут ночью со креста...