Мы положили труп на полу в чулане, возле самой стены, и прикрыли старой скатертью.
— Идем спать, — сказала я, — на ногах не держусь.
Мы торопливо умылись и полезли на печь. Лежали рядом, не шевелясь, и в потолок смотрели. Голова шла кругом, а сна не было.
— Гретка, — вдруг позвала Сонька.
— А?
— Следы остались.
— Что? — не поняла я.
— Следы от машины, прямо к нашему дому.
— О, Господи, — простонала я, поднимаясь.
— Ты куда?
— Следы заметать.
Мы вышли из дома, обломили с тополя две большие ветки и наперегонки рванули к кладбищу, волоча ветки за собой. Добежали до развилки, развернулись и помчались обратно. Вся эта суета с покойником здорово действовала на нервы. Вот и спасай людей после этого. Я на Соньку покосилась, она неслась рядом и выглядела полной идиоткой. Я, надо полагать, выглядела не лучше.
Ветки мы забросили в огород и вернулись в дом. Я едва стояла на ногах. Лишь только голова моя коснулась подушки, я мгновенно уснула.
Разбудил нас Славка. Сунул голову под занавеску и заорал:
— Подъем!
Мы разом вскочили.
— Гретка, ты когда явилась? — спросил он.
— Вчера. С «Тарзаном».
— А-а-а. Опохмелиться бы надо… — И в самом деле. Славка выглядел неважно, впрочем, это его обычное состояние.
— Опохмелись, — сказала Сонька, спускаясь с печки.
— А есть?
— А ты оставил?
Славка тяжко вздохнул, зачерпнул ковшом воды из ведра и забулькал. Потом повернулся к нам:
— Нет в вас понятия, человек страдает…
— Не сдохнешь, — махнула рукой Сонька, тут мы обе сообразили, что в чулане у нас покойник, всполошились и закружили по кухне.
— Я его сейчас выпровожу, — шепнула Сонька, — двигай в огород.
Я вышла, устроилась на скамейке под кустом сирени и стала ждать. Минут через десять донесся Сонькин голос, быстро переходящий в львиный рык, потом слабое Славкино повизгивание. Сонька рявкнула в полную силу, дом содрогнулся, стекла жалобно звякнули. Славка показался на крыльце и как ошпаренный рванул к машине. Вслед за ним появилась Сонька.
— И чтоб духу твоего не было! — прорычала она, потрясая кулаком. Славка исчез за горизонтом. — Порядок, — сказала Сонька, потирая руки. Я покинула куст сирени и подошла к крыльцу. Думать о чулане даже не хотелось.
— Теперь и к ментам не пойдешь, — вздохнув, заметила Сонька. — И так история полное дерьмо, а то, что сразу не сигнализировали, они и вовсе не поймут.
— Это точно, — согласилась я, — Придется нам его хоронить.
— На кладбище не поеду, — покачала она головой, — хоть убей.
— Куда ж его тогда?
— Давай-ка прогуляемся, посмотрим.
После сорокаминутной прогулки решено было произвести захоронение за амбаром.
От домов далеко, место неприметное, амбаром давно не пользовались, через неделю могила крапивой зарастет. Опять же, наше копошение здесь не будет в глаза бросаться ни с дороги, ни со стороны деревни, а в случае чего, свое присутствие мы могли внятно объяснить: тут лежали старые доски, почему бы не навести порядок и кое-что не распилить на дрова? Мы решили, что все это очень умно, и, вооружившись лопатами, стали трудиться, то есть рыть яму. Дело, как я уже отметила, нелегкое. К обеду смогли освоить в глубину не больше метра. Измучились, оголодали, замаскировали свои труды досками и пошли в дом. Я взглянула на часы:
— Мне ехать нужно, а то на работу опоздаю.
— Чего? — выпучила глаза Сонька. А я с ним останусь?
Конечно, Сонька была права, и я это прекрасно понимала, а про работу заговорила скорее из вредности.
— Не ори, позвоню, отпрошусь.
Сонька кивнула и стала собирать на стол.
— Хорошо хоть, в деревне ни души, — заметила она тоскливо. Надо сказать, что для Куделихи это дело обычное. В лучшие времена в ней насчитывалось девять домов, теперь семь. Располагалась деревня буквой Г, три дома со стороны дороги, причем Сонькин крайний и слегка на отшибе, а через речку еще четыре. Деревня эта вызывала мое уважение тем, что являлась родовым гнездом Сонькиной бабушки с материнской стороны, женщины, безусловно, почтенной и заслуживающей лучшей внучки. Впрочем, Сонька с этим, конечно, не согласилась бы, я подозреваю, она всерьез верила в то, что является венцом природы. Вот от этой самой бабушки Сонька и получила в наследство древний пятистенок, который торжественно именовала дачей. Из местных жителей сохранились только двое: вдовствующий пенсионер Максимыч, обладатель телефона, он жил за рекой, и древняя бабулька Мария Степановна, прозванная Зайчихой, которая жила через дом от Соньки. Сейчас Зайчиха отсутствовала: была вывезена в Москву на свадьбу к правнуку. Обладатели остальных четырех домов презрительно именовались «дачниками». Регулярно здесь появлялось только семейство Герасимовых, соседей Максимыча. Сонькины соседи лет пять судились из-за бабкиного наследства, что позволяло ему спокойно ветшать. Один из домов принадлежал какому-то музыканту из Москвы, которого в глаза никто не видел, это давало повод для безграничных Сонькиных фантазий, выдаваемых дрожащим от благоговения голосом. Владельцы еще двух домов умерли прошлой зимой, и дома вроде бы продавались. В общем, опасаться чужих глаз особенно не приходилось.
Предстояло решить вопрос с работой, но и это не проблема, на пару дней отпрошусь, а там праздники, на целых четыре дня. За это время с покойником мы как-нибудь сумеем расстаться.
— Пообедаем, схожу к Максимычу, — сказала я, усаживаясь за стол, позвоню на работу.
Тут Максимыч неожиданно объявился сам. Надо сказать, погода стояла на редкость теплая для конца апреля, окна были открыты настежь, в одном из них он и возник.
— Здорово, девки. Чай пьете?
— Пьем. Заходи, — кивнула Сонька.
— А покрепче ничего нет?
— Я тебе сколько раз говорила, не замутняй мозги алкоголем.
— Эх! — крякнул Максимыч, поднялся на крыльцо, разулся, снял кепчонку, пригладил волосы и прошел к столу. — Здорово, Маргарита.
В последнее время только он называл меня исконным именем, за что я его невыносимо уважала. Сонька извлекла из шкафа початую поллитровку, три стопки, нарезала колбасы и провозгласила:
— Давайте за сенокос.
Мы выпили и закусили.
Маргарита, ты когда приехала? Сегодня.
— Нет, вчера, с «Тарзаном».
— Мимо кладбища шла?
— А где ж еще? — насторожилась я.
— Не заметила ль чего, а?
— На кладбище? — попробовала я удивиться.
— Ох, девки, какие дела творятся, аль не слыхали?
— А от кого нам слыхать-то? — разозлилась Сонька. — В деревне я да ты, пенек старый.
— Грубая ты женщина, Софья Павловна, нет в тебе уважения. А ведь я тебя вот такой помню, на моих глазах росла, еще супруга моя покойная…
— Максимыч, ты чего рассказать-то хотел? — перебила я.
— Про кладбище? Дело такое. — Он собрался с силами и торжественно продолжил:
— Вот, девки, до нас дошло, могилы роют.
— Да иди ты! — охнула я.
— Вот те крест. Сегодня ночью иду я, значит, с рыбалки…
— Брось врать, — перебила Сонька. — Комбикорм с дойки воровал.
Максимыч укоризненно покачал головой:
— Ох, Сонька, до чего ж ты баба вреднющая, вот через это тебя и замуж никто не берет…
Тут надо пояснить, что летняя дойка располагалась на равном расстоянии между Куделихой, где мы в настоящий момент обедали, и деревней Зайцеве, причем кратчайшая дорога в Зайцеве вела мимо кладбища. Максимыч, войдя в преступный сговор со сторожем дойки, крал комбикорм и продавал держателям скотины в Зайцеве, используя в качестве средства транспортировки древний велосипед.
— Доворуешься, черт старый, — злилась Сонька, потому как нам обеим уже ясно стало, кто нас вчера спугнул.
— Что городишь-то? — еще больше насупился Максимыч. — Какой комбикорм? Скотину еще не пригнали.
— Значит, доски свистнул. В прошлом году весь пол в телятнике разобрал, — злорадно ухмыляясь, сообщила Сонька.
— Ты бы, Софья, об этом помалкивала, — проронил Максимыч, деликатно потупясь. — Ладно, Маргарита, — она свой человек, а то ведь кто и взаправду подумает…
— Да надоели вы с вашей дойкой, — перебила я, — про кладбище рассказывай.
— Так не дает ведь, ух, аспидка!
— Рассказывай, — отмахнулась Сонька и еще по стопке налила. Мы выпили, закусили колбаской и уставились на Максимыча.
— Вот, значит, как, — продолжил он, — иду я, велосипедик везу, потому как Сонька права, прихватил я пару досок и отвез в Зайцево, иду, бутылочка у меня, дай, думаю, выпью, ну, для храбрости.
— Покойников боишься, — съязвила Сонька.
— Ну, не боюсь, а все ж таки… В общем, присел я у тропинки, кладбище от меня по левую руку, значит, глядь, сворачивает машина, напрямки к кладбищу, и по-хитрому: огни не горят, и тихо так… остановилась, а я себе думаю: какая такая нужда у людей?
Прилег под кустом, жду, что дальше будет.
Выходят двое. Здоровенные мужики. Взяли лопаты, через ограду перелезли и давай копать. Тут я понял, эти, как их называют…