Есеня пошарил руками в траве, без труда нащупал монетку, поднес к глазам, и, не очень им доверяя, попробовал ее на зуб. Незнакомец кинул ему золотой!
– Ничего себе! – пробормотал он. Такого задатка он не ожидал. Кто их знает, этих благородных, может, у них других денег и не бывает?
Мелькнула мысль вернуть монетку отцу, но он тут же отбросил ее как неправильную – тогда отец решит, что он и вправду украл у него деньги, а потом испугался и захотел все исправить. Нет, если бы Есеня и вздумал воровать у отца, то уж сдаваться так легко не стал бы точно. Значит, этот вариант отпадает. Он прикинул, сколько пива можно выпить на один золотой – цифра получилась внушительная, а считал он всегда хорошо. Да весь город можно угостить!
Есеня сел на землю и задумался, разглядывая золотой, поблескивающий в руке. Интересно, на что еще его можно потратить? Ну, наесться от пуза. Жареной гусятиной. И еще… еще купить леденчиков. Девчонок угощать. О! Ножик можно купить! Не такой, конечно, как он сегодня отдал Жидяте, тот был булатным, с камнями на рукояти. Камней на рукояти Есене не требовалось, но булат с ними по цене сравниться не мог. А обычный ножик он себе и сам мог выковать – даром что ли в кузнице с малолетства торчал?
Сколько Есеня не размышлял, больше чем полсеребряника истратить с пользой не получалось, разве что действительно устроить разгул и напоить половину города. Совершенно неожиданно выяснилось, что деньги ему вовсе не нужны. То, чего ему по-настоящему хотелось, за деньги купить было нельзя. А хотелось ему жить так, чтобы его никто не трогал. Есеня и сам толком не мог объяснить, чего он хочет. Ходить по кабакам? Ну, весело, конечно. Но, например, сегодня уже надоело. И мужик этот бородатый к нему привязался, хоть назад не возвращайся! Зато он точно знал, чего не хочет: жить, как отец. Работать с утра до ночи и подсчитывать деньги – и то, и другое вызывало у Есени только отвращение.
Однажды отец велел ему наделать дужек для ведер – не ахти, какая сложная работа, если прутья уже вытянуты. Но даже это Есене делать было противно. Чтобы не скучать, он сначала долго размышлял о том, для чего ведрам дужки, почему их надо делать обязательно железными, и почему именно полукруглыми, ведь руке же неудобно? Вместо того, чтобы работать молотком, он вычерчивал на земляном полу разные формы дужек, убеждаясь в том, что рано или поздно их форма, таки, превратиться в полукруг, если не сделать ее верхнюю часть жестче. Потом он вспомнил, что ведра носят чаще на коромысле, чем в руках, и это в корне изменило его точку зрения на проблему: нужны разные дужки! Одни – для рук, другие – для коромысел. Есеня изрисовал весь пол, и когда отец пришел взглянуть на его работу, с гордостью продемонстрировал ему рисунок самой совершенной дужки для ведра, которое удобно носить в руках и можно легко цеплять за коромысло.
Отец не оценил, врезал Есене по затылку и сказал, чтобы тот занимался делом, а не выдумывал ерунду. После этого Есеня понял, что выдумывать ерунду – самое интересное на свете занятие. Еще ему нравилось смотреть на звезды – подолгу, целыми ночами. Не для того, чтобы любоваться, нет! Он хотел понять, почему они движутся так, а не иначе. С солнцем все было просто, с луной – гораздо сложней, а звезды и вовсе делали, что хотели. Однажды ясной зимней ночью Есеня чуть не замерз – заснул, сидя в сугробе и глядя в небо. Батя выдрал его, не дожидаясь пока он отогреется.
К шестнадцати годам Есеня неплохо разбирался в качестве и выплавке стали – гораздо лучше отца, потому что тот слушал лишь благородного Мудрослова, и никогда ни на шаг не отступал от его рецептов.