Выдал халат, провел в отделение реанимации. На соседних койках метались в бреду и хрипели другие пациенты, но Адель видела только мужа, похудевшего, кажется, еще больше, чем был в «Скорой». Абсолютно беспомощного, изможденного. Да может ли быть такое: чтоб от полного сил, энергии человека всего за сутки осталась одна лишь жалкая оболочка?!
Адель испуганно коснулась его руки – та оказалась ледяной. Пролепетала:
– Гриша!
И тихо вскрикнула: у мужа из правого глаза потекла слеза.
Григорий зашевелился. Грудь вздымалась, как будто он сейчас закашляется.
Аппарат искусственной вентиляции легких начал пищать. Адель скосила глаза на монитор – там мерцала надпись: высокое давление дыхательных путей.
– Доктор! – истерически выкрикнула Адель.
Тот уже спешил к постели больного.
– Он, кажется, в себя приходит! – продолжала бушевать Адель.
Однако врачу хватило единственного взгляда на распростертого пациента.
– Нет. Не пришел он в себя. Хотя, возможно, что-то сейчас и чувствует.
Развернул Адель по направлению к выходу:
– Все, красавица. Не трави тут нам всем душу. Шагай.
* * *Сеня работал в отделении реанимации санитаром и мечтал со временем поступить в медицинский. Был он молод и чрезвычайно впечатлителен. Особенно его поражало, когда вроде бы молодой, сильный организм сгорает в одночасье. Когда пустяковая (всего лишь йодом вовремя забыли помазать!) царапина обращается грозным осложнением – сепсисом, и, сколько ни стоят на ушах врачи, больной все равно умирает. Или как неделю назад у них в реанимации случилось. Привезли пациента – молодого парня с крошечным синяком на шее. Он без сознания, интенсивные реанимационные мероприятия результатов не дают. Умирает той же ночью. А патологоанатом потом в своем заключении пишет: «При исследовании органов каких-либо повреждений, заболеваний не обнаружено. Кровоподтек в области шеи с кровоизлиянием в мягкие ткани в области синокаротидной зоны вызвал рефлекторную остановку сердца. Данное повреждение находится в прямой причинной связи с наступившей смертью…»
То есть: от синяка умер!
Сеня от плачущих родственников и детали узнал.
Собралась компания друзей – выпили, поболтали. Начали дурака валять. Один другому решил прием продемонстрировать, который он в фильме про Шаолиня видел. Ну, и стукнул ребром ладони в шею. И случайно попал в ту самую «смертельную точку».
Итог вечеринки: один – мертв, другой – под подпиской о невыезде (человека же убил!). Разве не страшно?
– Чего ты, Сень, будто барышня? Глаза круглишь, ахаешь?! – пожимал плечами врач-реаниматолог Евгений Михайлович. – Взрослей уже. Привыкай. Жизнь – штука непредсказуемая, коварная. Никогда не знаешь, в какой момент оборвется.
Для пожилого доктора смерть пациента – дело вообще рядовое, родственникам печальную весть сообщит, пробормочет равнодушные слова утешения и через десять минут уже в ординаторской сестричек тискает. Сеня же (хоть сам не врач и ответственности за людей не несет) так не мог, переживал за каждого. Ладно, когда у человека рак в четвертой стадии и исход предрешен. Но когда смерть происходит внезапно, на фоне полного, как говорится, здоровья, – молодой санитар всегда искренне переживал.
Вон, сегодня: привезли в реанимацию не старого совсем, импозантного мужчину. Лицо знакомое.
«Композитор. Известный. У нас в городе живет», – просветили сестрички.
Находился пациент без сознания, правая рука – резко отечная, с единичными пузырями.
– Ушиб? – строго показал на конечность Сеня.
Молодая супруга (выскочила из «Скорой» растрепанная, в халатике) растерянно пробормотала:
– Я… я не знаю… Вчера у него с рукой все нормально было!
– Странно как-то! – сунулся Сеня к Евгению Михалычу.
Тот руку добросовестно осмотрел и отмахнулся от санитара:
– Бывает. Видно, хреново было ему. От боли он под себя длань подтянул, навалился всем телом – и отлежал. Вытащить не мог – потому что был без сознания.
Стали мозговать над диагнозом.
Сначала решили: отравление некачественным алкоголем – тем более от мужика попахивало. Однако жена уверяла: пил только коньяк. Дорогой, известной марки. В дьюти-фри покупали.
Ага. Коньячок. Субстанция, однозначно отбивающая многие вкусы и запахи. Отравители часто его используют.
Сеня еще больше уши навострил. Показалось ему: дамочка, хотя изображает горе неземное, а страдает по своему супругу не шибко, глаза пусть в слезах, но холодные.
Подсказал доктору:
– Я б вообще не про алкоголь – про отравление неустановленным веществом думал.
– Ох, Сеня, тебе не в медицину надо, а детективы писать! – скривился пожилой Евгений Михайлович.
Но тему развил. Женушку, якобы безутешную, спросил как бы между делом:
– А закусывал супруг чем?
Та растерялась:
– Да он один пил, я не участвовала. Буженина, кажется, на столе была, сыр, колбаса, хлеб. Отбивные из мраморного мяса. Огурцы соленые.
Глаза (Сене вновь показалось) забегали.
– Может, в милицию сообщим? – проявил инициативу санитар.
– Отстань, – отмахнулся Михалыч. – Типичный панкреатит у него.
Пациента, как положено, срочно отправили в реанимацию. Сделали гемодиализ, потом перевели на искусственную вентиляцию легких. Жена суетилась, торчала под дверью реанимации неотлучно, караулила Михалыча, совала ему конвертики.
Спасти композитора не смогли – в сознание он не пришел, на третьи сутки скончался. Диагноз после вскрытия подтвердился: острый геморрагический панкреатит.
– У него, видно, поджелудочная давно не в порядке была, – объяснил Сене Евгений Михайлович. – Жена сказала: сколько раз ей жаловался на тяжесть в брюшной полости, периодические боли. Но у нас же народ какой: пока не припрет, к врачу не пойдут. Вот и дождался: алкоголь, закуска жирная – не выдержал организм. А острые панкреатиты – они всегда стремительно развиваются, в течение суток. И оперировать тут бесполезно.
…Жена (Сеня видел), когда узнала, что почил супруг, рыдала искренне, горько. Но молодой санитар все равно с трепетом ждал результатов гистологии.
Пришли они достаточно быстро, и все оказалось чисто: не травил никто мужика. Сам виноват, что за здоровьем своим не следил, пил много, ел вкусно.
– Не изобрели, Сенька, еще эликсира от всех болезней, – философски подытожил пожилой доктор.
И деньги (что ему жена пациента совала) ей, уже вдове, не вернул.
ДаниловКогда хорошенькая девушка (откровенно, как священнику!) повествует тебе о собственной грешной жизни – это вдохновляет. Усталости как не бывало – я внимательно слушал рассказ Адели. Пытался поймать ее волну.
Тут нужно пояснение. Чтобы почувствовать, мне вовсе не обязательно хватать клиента за руку и уж тем паче вырывать – в цыганском стиле – у человека волосы. Также не требуется испытывать к нему симпатию. (Или антипатию.) Куда лучше, когда он тебе решительно безразличен.
Как все выглядит технически? Бывает, я вижу картинку. Случается, слышу слова. Но в какой-то момент, как правило, неожиданно – просто вдруг понимаю, в чем дело. Кто-то во мне понимает. Самому остается лишь озвучить ответ.
Однако сегодня внутренний голос молчал.
Адель закончила свой рассказ, взглянула вопросительно, с надеждой – но я ничего не мог ей сказать. Абсолютно ничего.
Я, безусловно, ощущал вибрации. Обрывки чужих мыслей, чаяний, чувств. Несчастливый брак. Самовлюбленный, холодный в общении супруг. Амбициозная, тонко чувствующая, молодая жена. Им не следовало связывать свои жизни. Не умри Григорий – пара все равно бы развелась. И на всю жизнь бы они остались врагами.
Но Адель ведь ждет от меня совсем не психологической консультации.
Я произнес – не слишком, впрочем, уверенно:
– Мне кажется, что ваш супруг умер от естественных причин. Вы никак и ничем не способствовали его смерти.
Женщина – кажется, она ожидала от меня совсем других слов – взглянула разочарованно. Потупила очи. Она явно хотела спросить (ее мысль я прочел без труда): не могло ли ее проклятье, в сердцах брошенные злые слова, лишить супруга жизни?
– Нет, Адель, – твердо произнес я.
Она посмотрела озадаченно.
Я улыбнулся:
– Среди кассиров одной известной канадской закусочной недавно проводили анкетирование. И выяснили: каждый работник – как минимум раз за смену! – желает клиенту провалиться в преисподнюю. Однако никакого всплеска смертности среди посетителей не наблюдается.
– То есть вы считаете… – просветлела лицом она.
– Я думаю, врачи были правы. Вашему мужу просто не следовало столько пить. – Нетерпеливо взглянул на нее. – У вас еще будут ко мне вопросы?
– Да, – тихо отозвалась Адель. – Дело в том, что Гришка… Мой муж – он умер первым.
* * *Похороны прошли красиво.
Адели особенно запомнилась графика печально голых (очень в тему!) осенних деревьев и струнный квартет, вдохновенно исполнявший «Air» Баха. Муж – с совсем не страшным, спасибо гримеру из морга, лицом – лежал в гробу умиротворенный, даже, казалось, слегка улыбался.