– Ладно, звезда. Буженины мне пойди порежь, – приказал муж.
А она смотрела в его пьяное, недоброе, снисходительное лицо и чувствовала: ненависть к супругу ее просто захлестывает.
«Прости, Адель, но жаловаться тебе не на что, – однажды сказал ей Иннокентий Степанович. – Гришка тебя замуж на аркане не тянул».
Однако терпеть тоже больше сил не было.
Глаза полыхнули яростью, рот выплюнул:
– Да пошел ты!
Гриша явно опешил. Произнес неуверенно:
– Что ты сказала?
– Сказала: отвали! Видеть тебя не могу. И завтра… – окончательно собралась с духом, выкрикнула: – На развод подам! Все, хватит надо мной издеваться!!!
Шанса на ответную реплику Гришке не дала. Резко повернулась, вышла, шарахнула дверью гостиной. В коридоре остановилась, бессильно прислонилась к стене. Яростно, вполголоса пробормотала:
«Чтоб ты сдох!»
Сердце колотилось, щеки пылали.
Не первый раз, если честно, она желала супругу смерти. Только – уже успела заметить! – на Гришку ее проклятия не действовали.
Наоборот, сколько раз случалось: насылала на него в сердцах лютую погибель или болезни, а супруг пышным цветом расцветал. То песню на следующий день напишет – стопроцентный хит. То гонорар ему выплатят огромный. А у нее самой – словно в отместку! – после скандалов всегда или ключи терялись, или зуб начинал дико болеть. А порванные некстати колготки или сломанный ноготь – вообще в порядке вещей.
Потому она решила, что у Гришки, наверно, защита стоит. Специальная, колдовская. Она читала: многие публичные люди заказывают себе специальные амулеты. Чтоб никто из завистников не сглазил, порчу не наслал.
Даже поделилась своей теорией с Иннокентием Степановичем. Тот, правда, только посмеялся:
– Да что Гришке делать, что ли, больше нечего? Не смеши. Сама представь: неужели пойдет взрослый, разумный человек в магический салон?
– Но почему ж он всегда словно подпитывается от наших ссор? Даже, мне кажется, специально их затевает. Я взрываюсь, а он счастлив. И потом у него – буквально на следующий день! – успехи-удачи. Неожиданные!
– А ты не поддавайся на провокации, – тонко усмехнулся ее духовник. – Не давай Григорию возможности твою энергетику использовать. И портить.
– Не могу, – пожала плечами она. – Характер такой. Если доведут – вообще себя контролировать не могу.
– А жизнь ведь, по большому счету, справедлива, – задумчиво произнес он. – Вот и возвращается все плохое к тебе самой. Борись с этим, Адель.
– Ладно, я буду стараться, – вздохнула она.
И действительно – иногда стало получаться. Но сегодня Гришка ее просто вывел из себя. Звезда, блин! Король, глава семьи! А все прочие обязаны смиренно охранять его покой и подавать буженину! Но она же не безответная домработница! И не смиренная секретарша.
К тому же – когда гнев выплеснула – вроде самой тоже стало легче.
Отправилась прямиком в спальню, упала в постель и спокойно, без снов, проспала до утра. Хотя боялась, что после неслыханного напряжения в связи с первым в жизни прямым эфиром бессонница ей гарантирована.
Продрала глаза только в десять – счастье, на работу сегодня спешить не надо.
Гришки в супружеской кровати не оказалось. Обычное дело: в обиженного играет, отправился ночевать в кабинет.
Адель заглянула в гостиную. С отвращением взглянула на остатки вчерашней мужниной трапезы. Буженина, колбаса, сыр безнадежно обветрились, и даже отбивные (между прочим, дорогущие, из мраморного мяса!) не соизволил после себя убрать. Коньячная бутылка оказалась почти пустой. Пол-литру в одно лицо уговорить – это сильно. Она передернула плечами: наверняка выползет помятый, похмельный, едкий.
Скрипнула входная дверь – тетя Нина. Уж на что молчунья – и то поинтересовалась с порога:
– Пережила свой прямой эфир?
– Да вроде, – вздохнула Адель.
– Я, кстати, твою передачу смотрела. Понравилось. Интересных людей пригласила. Молодец, – сдержанно улыбнулась домработница.
– Спасибо, – благодарно откликнулась Лопухина.
– Ну а чего грустная? – Домработница окинула ее проницательным взглядом.
– С Гришей вчера поругались, – вздохнула Адель.
От тети Нины скрывать смысла нет: та целыми днями в их квартире торчит, вся семейная жизнь на виду. К тому же, когда муженек проснется, явно последует продолжение банкета (в смысле вчерашней ссоры).
Экономка протопала в гостиную, покосилась на коньячную бутылку, констатировала:
– Вечером полная была.
– Ага, – кивнула Адель. – И я – прошу заметить! – не выпила ни глотка!
– Что ж тогда ему на завтрак подать?.. – перешла к насущным проблемам тетя Нина.
– Рассолу, – буркнула Адель. – А мне, если несложно, гренок пожарь.
И отправилась в душ. Но едва встала под теплые струи, из недр квартиры донесся отчаянный крик.
* * *Гриша лежал на животе, левая рука подогнута, правая судорожно вцепилась в диванное покрывало. И тихо-тихо было в кабинете. На подушке – грязно-бурое пятно. То ли кровь, то ли рвота.
У Адели все внутри оборвалось.
– Что с ним? – выдохнула она.
– Не знаю, – пискнула тетя Нина.
В глазах домработницы плескался откровенный ужас.
Адель решительно оттолкнула женщину и рванулась к дивану.
– Вдруг нельзя его трогать? – ахнула в спину экономка.
Что за бред! Без помощи, что ли, его оставить?! Адель схватила мужа за руку, выкрикнула:
– Гриша!
Облегченно выдохнула: кожа оказалась теплой. Однако на касание супруг не отреагировал: ни вскрика, ни стона. Адель осторожно перевернула его на спину: глаза закрыты, губа закушена. Рука, на которой он лежал, распухла и почернела.
«Что с ним?!!» – вибрировало в голове.
Она обернулась к тете Нине, приказала:
– Вызывайте «Скорую», быстро!
…И уже спустя пятнадцать минут, как была, в халатике, ненакрашенная, непричесанная, мчалась вместе с мужем в чреве медицинского автомобиля. Держала Гришу за руку, тревожно вглядывалась в лицо: под глазами мужа залегли страшные черные тени, губы потрескались.
– Острый панкреатит, – озвучил предварительный диагноз врач.
Адель, когда услышала, отреагировала мгновенно:
– Но это ведь ерунда!
– В смысле? – удивленно воззрился доктор.
– В смысле несерьезная болезнь!
Ей всегда казалось: панкреатит – нечто вроде гастрита. Муторно, тоскливо, долго – но совсем не опасно.
Но доктор лишь усмехнулся:
– Опасное заблуждение. По статистике, у острого панкреатита летальность больше чем в половине случаев. Процесс развивается стремительно, поражает все внутренние органы, терапии поддается с большим трудом.
Григория из приемного отделения немедленно отправили в реанимацию. Поместили на гемодиализ – выяснилось, что отказали почки. Вечером того же дня сделали операцию – как поняла Адель, толку от нее особого не было. Врачи просто иначе не могли выяснить, насколько далеко зашел процесс. Разворотили всю брюшную полость. Очищали, санировали, поставили специальные дренажные трубки.
Вердикт вынесли тем же вечером.
– Никакие органы, кроме сердца, самостоятельно не работают, – сообщил ей пожилой реаниматолог по имени Евгений Михайлович. – Осложнения у вашего супруга все возможные – перитонит брюшной полости, токсический гепатит печени, гнойные образования на соседствующих органах, то есть в желудке и кишечнике. Это уже, к сожалению, не панкреатит – панкреонекроз. Моментальный – по времени образования. И тотальный – по количеству поражений.
– Просто… просто поверить не могу, – подавленно выдохнула она. – Он еще вчера бодрячком был. Румяный, веселый…
– Не повезло вашему супругу, – равнодушно утешил доктор. – Однако всегда надо надеяться на лучшее.
Но по его безулыбчивому лицу Адель безошибочно прочитала: Гришку не вытянут.
– Отчего это произошло? – робко спросила она.
– Обычные наши мелкие грешки, – пожал плечами врач. – Неправильное, избыточное питание. Гиподинамия. Злоупотребление алкоголем. Курение.
– Какая ерунда! Половина людей пьет и жрет куда больше, чем он! – вырвалось у нее. – В смысле, мужчин!
– Значит, вашему супругу просто не повезло, – печально усмехнулся доктор. – Возраст, опять же, далеко не юношеский.
– Чем ему можно помочь? – деловито спросила Адель. – Купить лекарства, созвать консилиум, обеспечить уход? Деньги не проблема.
– Ничего не надо, – хмуро оборвал ее медик. – В больнице все есть.
Но она все-таки сунула ему конверт – доктор охотно взял. Сразу сбавил тон:
– И не сидите тут под дверью, смысла нет никого. Лучше сходите в церковь, поставьте свечку за его здравие, помолитесь. Можете иконку принести, в экстренных случаях мы разрешаем.
– А увидеть его… я смогу?
– Он в медикаментозном сне. Бессмысленно.
– Пожалуйста!..
– Только расстроитесь, – предупредил врач. – Впрочем, дело ваше. Три минуты даю.
Выдал халат, провел в отделение реанимации. На соседних койках метались в бреду и хрипели другие пациенты, но Адель видела только мужа, похудевшего, кажется, еще больше, чем был в «Скорой». Абсолютно беспомощного, изможденного. Да может ли быть такое: чтоб от полного сил, энергии человека всего за сутки осталась одна лишь жалкая оболочка?!