Сухая ручонка, слегка дрожа, отодвинула щеколду.
Но это был не грузин Ираклий. Читатель, конечно, узнал Крамова…
Наутро бабку Акулину нашли мертвой, и от живой она отличалась только тем, что молчала. Эксперт-криминалист зафиксировал в протоколе асфиксию, а злые языки говорили впоследствии, что Акулина подавилась собственным языком.
Это была самая страшная, но, к сожалению, не последняя смерть в Ж… Последняя случилась 12 июля, и уже после этого ж…вцы не умирали.
Продавец магазина «Продукты» Агния Львовна любила майонез. Не гавайско — ромовый пудинг, а простой майонез. Майонез был ее религией, ее единственной отдушиной в жутковатой затхлости Ж…
Она брала с витрины первое попавшееся ведерко, открывала крышку и, лизнув языком белую кисловатую поверхность, ставила ведерко обратно на витрину. Потом брала следующее.
— Агнюшка, товар! — крикнул со двора водитель Петька.
— Все привез?
Агния Львовна вышла из магазина и повесила на дверь желтую табличку «Прием товара».
— Вроде…
— Ну, заноси.
Петька, матюкаясь, внес по очереди три больших ящика и отчалил на тарахтящем «бычке».
Агния Львовна принялась разбирать товар. Все было как обычно: мыло, дошираки, «Килька в томатном соусе», кукурузные палочки, кубики «Галина бланка», мясо цыпленка в желтых банках, шоколадки, пряники, конфеты, рижские шпроты, макароны…
Майонеза было только одно ведерко. Но зато — какое! Золотисто — перламутровое с непонятными, похожими на иероглифы, письменами. Агния Львовна открыла ведерко. Майонез имел необычный оранжевый цвет и запах, столь притягательный, что продавщица не устояла.
Когда некий покупатель, отважно проигнорировавший табличку «Прием товара», проник в магазин, Агнии Львовне уже никто не сумел бы помочь.
Так свершилось черное дело, и когда до Ж… дошли газеты с фотографиями Антушкина на первых страницах, когда в телевизоре он стал назойливей рекламы, никто из ж…цев не узнал бывшего лицедея. А если кто и узнал, то, конечно, очень скоро приобрел репутацию лгуна.
Глава третья Дебют
1Наутро меня разбудил будильник, хотя я его не заводил. Теперь что, всегда так будет?
— Сергей Леопольдович, ваш завтрак.
Ласковый голос Степы примирил меня с будильником и ударом кулака я заставил его умолкнуть.
Степа поставила на кровать поднос, похожий на маленький столик. На столике был кофейник, жирные сливки в изогнутой золоченой плошке, бутерброды с черными горошинками и чашка с инициалами «С. Л.» — уже успели сделать, черти! Однако сам завтрак меня не впечатлил — я люблю по утрам хорошенько набить брюхо. Но — дареному коню, как говорится…
Я взял бутерброд.
— Вы что же, сами будете кушать?
— Не понял? — удивился я.
Степа присела рядом со мной, налила в чашку кофе, добавила сливок и принялась кормить меня, словно малое дитя. Должен признаться, ощущения неземные — почувствовал себя феодалом.
— Степочка, — заговорил я с набитым ртом. — И давно вы здесь работаете?
— Второй день.
Ну, надо же, прямо как и я.
— А раньше где работала?
— В ночном клубе, Сергей Леопольдович.
Я засмеялся: хорошая шутка.
— Спасибо, Степочка.
Степа унесла поднос.
Хоть и неохота, а придется все же вставать. Я отбросил простыни и подошел к зеркалу. Ну что ж, очень даже симпатичное зрелище отразилось в нем — подтянутый, серьезный мужчина в рассвете физического могущества. Есть, конечно, брюшко, и складки под подбородком — сказывается богемный образ жизни, но для придания образу солидности и они не повредят.
Я сделал рожу, оттянув уши большим и средним пальцами обеих рук, а мизинцами приподняв нос. Засмеялся, вспомнив, что живу во дворце, подпрыгнул, как козленок, и решил, наконец, одеваться.
Для меня заготовили … это, должно быть, ошибка — костюмчик потертый, брючки обвисли на коленах, на жилете не хватает двух пуговиц. В этом маскараде я был похож на уволенного рабочего Нилиманского нефтеперерабатывающего завода. Это ни в какие ворота не лезет.
С чувством негодования я спустился вниз. Семен Никитич уже ждал. Его лицо засветилось полосатой улыбкой:
— Сергей Леопольдович, превосходно выглядите. Превосходно!
— Вы издеваетесь, Семен Никитич? — проговорил я.
— Ну что вы, Сергей Леопольдович.
Он взял меня под руку и, быстро выведя из дома, повел через лужайку к черному «линкольну». Откуда — то появились секьюрити и пошли с двух сторон, вертя во все стороны чугунными головами.
— Это необходимая часть вашей новой роли, Сергей Леопольдович.
«Надеюсь, это не роль бомжа», — подумал я, но сказал:
— В таком случае полностью доверяюсь вам, милейший Семен Никитич.
«Милейший» сверкнул на меня тигриным глазом и засмеялся.
В «линкольне» нас ожидал Олег Власыч. Он, похоже, плохо спал — круги под глазами, одутловатые щеки.
— Выучили текст? — сразу набросился он на меня.
— Выучил.
— Назубок? — вставил Семен Никитич.
Я кивнул, чуя холод под ложечкой.
«Линкольн» медленно вырулил на трассу, блестящую от утренней росы. Колеса мягко шуршали, навевая сон. Навевала сон и беседа Олега Власыча и Семена Никитича, хотя шла на повышенных тонах и с нотками паники. Я, конечно, ничего не понимал: опять «электорат», «рейтинг», «процент», «кредит доверия». Были и понятные мне слова, как — то: «быдло», «лохи», «баблосы», но в сочетании с вышеуказанными, становились недоступны пониманию и они.
— Приехали, Сергей Леопольдович!
Я встряхнул головой, медленно выбираясь из сонных дебрей. Мать моя! Внизу ревела толпа.
2«Линкольн» остановился у покрытой брусчаткой площади на небольшом возвышении. Там, дальше, была установлена широкая трибуна, а за ней — лица и плакаты, плакаты и лица. И на плакатах лицо — моя улыбающаяся физиономия. Какого дьявола собралась вся эта публика?
— Ну, Сергей Леопольдович, ваш выход. Не подведите, дорогой.
Семен Никитич сделал нетерпеливый знак, и я все понял.
Дрожа и глубоко вздыхая, я отворил дверцу и вылез.
Толпа взревела, я сунулся было обратно, но Семен Никитич, крепко ругнувшись, подтолкнул меня в спину.
Чувствуя движения сердца, я пошел по брусчатке вниз, к трибуне. Толпа одобрительно гудела.
Откуда ни возьмись, с двух сторон меня окружили секьюрити, да и Олег Власыч плелся сзади, чему — то чертыхаясь. Стало поспокойнее. Я огляделся и понял, что площадь знакома мне: кажется, именно ее часто показывают по телевизору.
— Ан — туш — кин!
Скандирование тысячами глоток моей фамилии отчего-то не польстило, а испугало меня. Боясь потерять сознание, я поднялся по ступенькам на трибуну. Кузькина мать! Да здесь, похоже, миллионы. Лицо, морда, лицо, морда, лицо, морда — несть им числа!
Посреди помоста находились целых три микрофона. Такое изобилие едва не выбило меня из колеи.
— Ну! — выдавил Олег Власыч, широко улыбаясь.
Я шагнул к микрофонам, привычно поискал глазами суфлерскую будку. Будки не было.
— Уважаемые граждане! — начал я и замер: так непривычно звучал мой голос после процеживания микрофонами.
Олег Власыч за моей спиной по-змеиному зашипел.
— Дорогие мои, горячо любимые! Предыдущая администрация, копумпированная и безжалостная, погрязшая в пороке и жажде на живых, ровным счетом ничего не сделала для простого труженика! Возбуждаю вас, что ничего не сделает и мой так называемый конкурент — Алильханов. Напротив, станет в тысячу раз хуже. Продажные шкуры из окружения Алильханова только и ждут, чтобы, дорвавшись до казны, разворовать то, что еще не разворовано Кизляковым! А что оставляют вам? Продукты дорожают, страна сидит в нефтяном угле, девальвация, копупция!
Пока все как будто шло неплохо, Олег Власыч не шипел, народ благостно гудел.
— Но есть выход. Где он, спросите вы, и я отвечу! Выход — это я, Антушкин Сергей Леопольдович. Я, в противоположность моему сопернику, молод и энергичен. Я и моя команда — честные, справедливые люди, не дадим бюрократам и проституткам безнаказанно угнетать народ. Мы положим конец беспределу. Вы спросите — кто я, и я отвечу — я — это вы! Я — человек из народа, простой рабочий Нилиманского нефтеперерабатывающего завода, ваши беды живут в моем сердце. Алильханов хочет устроить войну, бойню, есть неопровержимые доказательства его связей с ЦРУ и Моссадом! Но вместе мы не дадим ему осуществить эти черные планы!
Что-то неуловимо изменилось в воздухе, словно перед грозой.
— Я, Антушкин Сергей Леопольдович, со всей полнотой ответственности заявляю вам — я не дам развалить то, что еще не развалено и построю новое, доброе, вечное. Я — Антушкин Сергей Леопольдович! Ваш кандидат!
— Ты дерьмо, — раздался из толпы говнястый голосок. — Алильханов — наш кандидат!