Кутельман долго не решался прикоснуться к Фаине, совсем как ЕГО ПИСАТЕЛЬ, который в ожидании первого любовного опыта был занят «чем-то трудным, грустным и счастливым, томительной неопределенностью сердца». Кутельман ждал, что первая его с Фаиной физическая любовь, вообще для него первая, будет такой, как его писатель описывал первое сношение с женщиной: «…он все время внимательно слушал высокую точную работу сердца. Но вот сердце сдало, замедлилось, хлопнуло и открылось, но — уже пустое. Оно слишком широко открывалось и нечаянно выпустило свою единственную птицу. Сторож-наблюдатель посмотрел вслед улетающей птице, уносящей свое до неясности легкое тело на раскинутых опечаленных крыльях. И сторож заплакал — он плачет один раз в жизни человека, один раз он теряет свое спокойствие для сожаления». Его писатель от первого опыта «ожидал лишь пустяков, но женщина оказалась устроена неожиданно, и он удивился свободе своего наслаждения…»
«А у меня ничего подобного не было», — написал Кутельман на клочке бумаги после того, как они с Фаиной стали близки, скомкал листок и выбросил.
А у него ничего подобного не было, — он ожидал лишь пустяков, и это оказалось пустяки.
Фаина — лучшая жена на свете, близкая, правильная, именно такая, которая ему подходит. Что же касается физических отношений, у них с Фаиной все было как у всех, как положено. У его писателя это очень точно названо — «бедное, но необходимое наслаждение».
— Эмка, а у меня для тебя сюрприз! — азартно, с горящими глазами, сказал Илья, обняв Леву, — это была не ласка, а просто он его придерживал, чтобы тот не убежал. — Неземной, ну-ка скажи, сколько будет девять умножить на два и прибавить восемь?
Лева — хорошенький, пухлый, кукольный, щечки-ресницы-кудри, каким же еще он мог быть у таких красивых, таких ярких родителей?.. Младенцем Лева привлекал внимание везде — на улице, в магазине, в поликлинике. Нависая над Левой, люди охали, ахали, причмокивали, возводили глаза к небу, восхищенно говорили — «ребенок неземной красоты». Так Лева получил шутливое домашнее прозвище Неземной, но из часто употребляемого слова быстро исчезает шутливый смысл, и вскоре между Резниками и Кутельманами уже совершенно обыденно звучало: «Неземному нужно новое пальто» или «у Неземного паршивые гланды».
Горло у Левы было вечно больное, одна ангина за другой, Фира с Фаиной все не могли решиться удалить гланды — Неземной такой впечатлительный, как он перенесет операцию, боль, кровь? Фира водила Леву к знаменитому гомеопату Тайцу на улицу Желябова, Фира с Фаиной по очереди ходили с ним на ингаляции в детскую поликлинику на Фонтанке. Левины гланды были постоянной темой за столом, «гланды» было слово, которое от многочисленных повторений не потеряло свой драматический смысл. А Таня была крепкая девочка, и гланды у нее были отличные, ангиной она ни разу не болела.
— Умножение? Не смеши. Это у меня для тебя сюрприз, — усмехнулся Кутельман и хитренько попросил: — Неземной, извлеки квадратный корень из шестнадцати.
— Двадцать шесть, папа, четыре, дядя Эмка, — ответил Лева — щечки-ресницы-кудри.
— Из двадцати пяти, — скомандовал Кутельман.
— Пять, — безмятежно сказал Лева.
— Ой, ребята… Ой, ой!.. У меня сейчас бульон перекипит! — панически весело закричала Фира, бросилась на кухню. Фаина пожала плечами и нехотя двинулась в сторону кухни, — подумаешь, бульон, подумаешь, перекипит.
Фира очень рьяно относилась к приему гостей. Она ко всему относилась рьяно, со страстью, и к бульону, и к семье, и к работе — от нее прямо искры летели. И все у нее должно быть по первому разряду, и бульон, и семья, и работа. И обязательно должна быть перспектива, чтобы знать, для чего жить, сверять каждодневные достижения с жизненным планом, знать, по правильному ли пути движешься. У Фиры есть перспектива, есть уверенность в будущем, — в ее страстном жизненном плане было самой стать завучем, а Илье защитить диссертацию.
Фира большая спорщица и всегда права. Нельзя сказать, что она не прислушивалась к чужому мнению, она очень любила чужое мнение — как повод доказать свою правоту, побороться ЗА СВОЕ, и, победив, завершала спор взглядом «что и требовалось доказать», как будто доказывала у доски теорему, — победоносно повторяла: «Ну что, я права?» и лучилась счастьем.
«Права-права», хотелось ответить. Раз попав в ее орбиту, человек с меньшим, чем у Фиры, запасом жизненных сил, ОБЫЧНЫЙ ЧЕЛОВЕК, чувствовал от нее почти наркотическую зависимость. Красота — да, конечно, Фира была красива необычной для ленинградской еврейки смуглой теплой южной красотой, но дело было не в красоте. Такое сильное и прекрасное было в ее глазах, улыбке, ей так весело жить, радость так бурно булькала в ней пузырьками, что трава рядом с ней казалась зеленее, солнце солнечней, дождь дождливей. И властность ее как будто обещала: слушайся меня, и будет тебе счастье, в бесцветной твоей жизни вспыхнут яркие краски, и будет тебе весело и энергично.
Ну, а Фаина спокойно относилась к бульону, ко всему. С Фаиной было ОБЫЧНО, но немного напряженно, как будто тебя строго спрашивают: «Ты правильно живешь? Ты достигаешь?»
В сущности, обе подруги хотели ДОСТИЧЬ, но в Фириной системе жизненных ценностей все смешалось, ничто не занимало первого места, — первое место было у ВСЕГО, Фира на каждом сантиметре жизни хотела быть лучшей. Фаинино же достижение было другого толка. Ее система жизненных ценностей была строго выстроена. На первом месте была не семья и не работа, на первом месте была идея. Идея такая: она не какая-то «жена», не «мамаша», она отдельный человек. Культурный человек, хороший профессионал.
Фаина работала в почтовом ящике, НИИ без названия и адреса, с единственной координатой в пространстве «Почтовый ящик № 211», была руководителем группы, заканчивала диссертацию, тема диссертации имела отношение к оборонной промышленности и была засекречена так же строго, как адрес НИИ. После защиты у Фаины было ВСЕ ВПЕРЕДИ — она сможет стать руководителем отдела.
На первом месте идея, затем, в строгом соответствии с идеей, — работа, затем культурная жизнь, — Фаина очень боялась пропустить что-то, оказаться не в курсе, не посмотреть, не прочитать, и это было не напоказ, не на публику, а именно для себя. Затем семья в целом, как организм, в семье на первом месте муж, после мужа дочь, Таня. Вслух об этой иерархии никогда не говорилось, Таня «места» не пересчитывала, вдруг горестно обнаружив себя на последнем месте, но у нее, как у всякого ребенка, были свои важные слова, и среди ее важных слов было «маминаработа». К трем годам она прекрасно знала словосочетание «почтовый ящик», знала даже, что это «секрет», секретное предприятие, но как человек с хорошим воображением представляла: мама уходит из дома, залезает в синий почтовый ящик на углу Рубинштейна и Невского — протискивается в щель и там, внутри, в тесном темном ящике, РАБОТАЕТ. А что же еще могут означать слова «работает в почтовом ящике»?
Трехлетний Лева — пухлый красавец, трехлетняя Таня — худенькая и длинненькая, как червячок, отчего-то у миниатюрных родителей получилась высокая девочка, выше Левы.
Таня — откровенно некрасивая девочка, Буратинка с длинноватым носом своего деда-профессора. К тому же какая-то неприбранная, причесанная и одетая без любования — шерстяная кофточка на застиранном ситцевом платье, колготки гармошкой у колен, чахлые волосенки повязаны красным капроновым бантом, совершенно не подходящим к цвету ее волос, — к светлым волосам лучше бы синий бант. В общем, сразу видно, что мать этого ребенка — мыслящий человек.
Фира достала из комода свой старый синий бант, перевязала, распушила бант, пальцем подвила висящую прядку, подтянула на Тане спадающие до коленок колготки. Приподняла Таню за колготки, поцеловала, покачала в воздухе, полюбовалась, — стало не окончательно хорошо, но лучше.
Дневник Тани, 2011 год
11 сентября
Знаете, почему я люблю сериалы на 12 серий больше, чем на 8? А сериалы на 24 серии люблю больше, чем на 12?
Чем дольше мы снимаем, тем больше сюжетных возможностей.
Знаете, что мне нравится в профессии?
В сериалах осуществляется высшая справедливость.
У одного персонажа не может быть все время хорошо, а у другого все время плохо.
Это обнадеживает, правда?
Развитие сюжета требует, чтобы у каждого персонажа хорошее чередовалось с плохим, кто сегодня в шоколаде, у того завтра кошмар, и наоборот. У одной героини моих любимых «Отчаянных домохозяек» новый роскошный любовник, а у другой нашли рак, — я очень за нее переживала, хоть и понимала, что сценаристы не позволят умереть матери четверых детей, — в конце сезона она выздоровела, — ура, — а вот новый роскошный любовник оказался убийцей.