Шолом-Алейхем Два шалахмонеса
1
Давно не бывало в Касриловке такой хорошей теплой погоды к празднику пурим. Рано тронулся лед, растаял снег, и грязь доходила до колен. Сверкало солнце. Дул ленивый ветерок. Глупому теленку показалось, что уже весна. Он задрал хвост, нагнул голову и испустил нерешительное «му». Вниз по улице змейками бежали ручейки, унося с собой попадавшуюся по пути щепку, соломинку или бумажку. Счастье, что почти ни у кого в городе не было денег на мацу, а то можно было бы подумать, что на дворе не пурим, а канун пасхи.
В самом центре города, посреди топкой грязи, встретились две девушки, обе по имени Нехама; одна большая, черная, с густыми бровями и вздернутым носом; вторая – болезненная, бледная, с острым носиком и огненно-рыжими волосами; у одной толстые грязные ноги были не обуты; у другой на ногах было что-то вроде башмаков, которые каши просят. Подошвы волочатся у них и при ходьбе громко шлепают, а когда эти башмаки берешь в руки, они весят пуд. Хороши башмаки! По правде оказать, чем в таких башмаках, так уж лучше босиком.
Обе Нехамы несли накрытые белыми салфетками шалахмонесы,[1] обеими руками прижимая их к груди. Встретившись, девушки остановились.
– А, Нехама!
– А, Нехама!
– Куда идешь, Нехама?
– Как так куда иду? Несу шалахмонес.
– Кому ты несешь шалахмонес?
– Да вам. А ты куда идешь, Нехама?
– Как так куда иду? Ты же видишь, что я несу шалахмонес.
– А кому ты несешь шалахмонес?
– Да вам!
– Вот так история!
– Комедия, право!
– Ну-ка, Нехама, покажи твой шалахмонес.
– Покажи твой шалахмонес, Нехама.
Обе Нехамы стали искать глазами, куда бы присесть. И господь сжалился над ними: возле заезжего дома они увидели бревно. С трудом вытащив ноги из грязи, они уселись на это бревно, поставили подносы на колени, приподняли салфетки и принялись рассматривать шалахмонесы.
Сначала показала свой шалахмонес Нехама рыжая. Она служила у Зелды, жены реб Иоси, получала пять с половиной целковых за зиму, с одеждой и обувью. Ох н одежда, ну и обувь! Хотя что ж, платье как платье, с заплатами, конечно, но все-таки платье; а вот башмаки Нехама носила мужские – хозяйского сына Менаши, у которого ноги величиной с квашню. А каблуки Менаше имел привычку стаптывать. Хорошие были башмаки!
Шалахмонес, который несла Нехама рыжая, состоял из большого красивого гоменташа,[2] двух подушечек – одной открытой, нашпигованной катышками в меду, другой круглой, затейливо разделанной с двух сторон; из сахарного пряника с изюминкой на самой середине; из большого четырехугольного куска торта, куска слоеного коржа, двух маленьких царских хлебцев и объемистого ломтя ржаной коврижки, которая в этом году, как никогда, удалась Зелде, то ли мука была хорошей, то ли мед попался чистый, то ли удалось хорошо ее взбить, то ли она просто хорошо испеклась. Так или иначе коврижка была мягче пуховой подушки.
Рассмотрев шалахмонес Нехамы рыжей, открыла и показала свой шалахмонес Нехама черная. Она служила у Златы, жены реб Айзика, получала шесть целковых за зиму без одежды. Поэтому она ходила босиком, а Злата проклинала ее страшными проклятиями.
– Как это девка ходит всю зиму босая? Ты, видно, простудиться хочешь, ко всем чертям!
Но Нехаме слова хозяйки, что Аману колотушка.[3] Нехама копила деньги на пасху: на пасху, бог даст, она справит себе пару башмаков на высоких каблуках и ситцевое платье с оборками. Сапожник Копл, который сватается к ней, так и помрет на месте!
Шалахмонес Нехамы черной состоял из хорошего куска штруделя, двух больших медовых пряников, одного подового пряника и двух подушечек с начинкой из сладких мучных катышков, на подушечках с обеих сторон были выложены рыбки; здесь лежали еще две большие маковки, черные, блестящие, нашпигованные орехами и хорошо прожаренные в меду. Кроме того, с подноса улыбался желтый душистый апельсин, аромат которого проникал в самую душу.
2
– Знаешь, Нехама, что я тебе скажу? Твой шалахмонес – лучше, чем мой шалахмонес! – с таким комплиментом обратилась Нехама рыжая к Нехаме черной.
– Ничего, твой шалахмонес тоже неплохой шалахмонес! – ответила комплиментом на комплимент Нехама черная и пощупала пальцем гоменташ. – Вот это гоменташ!.. – облизнулась она. – Настоящий гоменташ! Сказать по правде, она, хозяйка моя, даже не заслужила такого гоменташа… Послал бы ей лучше господь такую болячку на нос! Знаешь, Нехама, поскольку сегодня у меня во рту и маковой росинки не было, я бы не прочь отведать хоть кусочек этого гоменташа.
– А я, думаешь, ела что-нибудь? Чтоб они ели не больше всю свою жизнь! – сказала Нехама рыжая и оглянулась по сторонам. – Послушай, Нехама, возьми вот этот гоменташ, разломи его пополам, вот мы и перекусим немножко. Где это сказано, что шалахмонес должен быть обязательно с гоменташем? Ведь твой шалахмонес без гоменташа!
– Ты права, дай тебе бог здоровья! – сказала Нехама черная и разломила гоменташ пополам.
– Знаешь, что я тебе скажу? Райский вкус, честное слово. Плохо только, что мало… За твой гоменташ, Нехаменю, тебе причитается кусок коврижки из моего шалахмонеса. Ну, что они дадут нам за нашу работу? Им бы за это хворобу хорошую, а не коврижку. Как ты думаешь, сколько я заработала с самого утра? Гривенник и две полушки, да и те дырявые… А ты сколько собрала, душа моя?
– Я и того не заработала, заработать бы им чирей! – ответила Нехама рыжая, глотая коврижку целыми кусками, словно гусь. – Если за весь день соберу гривенник, и то слава богу!
– Хороши богачки, чтоб они все подохли! – сказала Нехама черная, облизываясь. – Прихожу я с шалахмонесом к Хьене-бакалейщице, забирает она у меня шалахмонес, роется, роется в кармане, а потом велит наведаться к ней попозже. Пускай смерть наведается к ней!
– Нет, ты только послушай, – сказала Нехама рыжая. – Прихожу я к Кейле реб Арона с шалахмонесом, а она берет и дарит мне за работу сахарный пряник, пусть подарит ей бог новую душу!
– А старую выбросит собакам! – закончила за нее Нехама черная, взяла один из медовых пряников Златы и разделила его пополам. – На, ешь, душа моя, пусть их черви едят. Если твоя хозяйка получит одним пряником меньше, тоже беда невелика!
– Ох, горе мне! – первой спохватилась Нехама рыжая, вскочила с бревна и заломила руки. – Мой шалахмонес! Посмотри, что у меня осталось от шалахмонеса!
– А кто им станет рассказывать, глупая ты девка! – успокоила ее Нехама черная. – Не бойся, сегодня день шалахмонесов, головы у них заморочены, не заметят.
Обе Нехамы накрыли шалахмонесы белыми салфетками и как ни в чем не бывало зашлепали по грязи, одна в одну сторону, другая – в другую…
3
Зелда, жена реб Иоси, благообразная круглолицая женщина в красном шелковом фартуке с белыми крапинками, делила и расставляла по порядку шалахмонесы, которые она собиралась послать другим и которые другие прислали ей.
Реб Иося-ягненок (так его прозвали в Касриловке) храпел на кушетке, а Менаше, краснощекий парень лет восемнадцати в длинном люстриновом пиджаке, вертелся около матери и лакомился то куском подового пряника, то горсточкой медовых катышков, то маковкой; он так увлекся своим делом, что зубы и губы у него почернели, а в животе заговорило.
– Менаше, довольно, Менаше! – то и дело упрашивала его мать.
– Довольно, довольно, – отвечал Менаше и глотал один «последний» кусок за другим.
– С праздником вас, хозяйка прислала вам шалахмонес! – говорит Нехама черная и подносит Зелде накрытый салфеткой шалахмонес.
– У кого ты служишь? – спрашивает Зелда с любезной улыбкой и берет у Нехамы поднос.
– У Златы, жены реб Айзика-балбрисника,[4] – отвечает Нехама черная и ждет, когда ей возвратят поднос.
Зелда опускает руку в карман, чтобы дать девушке грош, а другой рукой откидывает салфетку с шалахмонеса и застывает в изумлении.
– Что это такое? Смотри, Менаше!
Взглянув на шалахмонес, Менаше хватается за бока, приседает до самого пола и так хохочет, что реб Иося-ягненок в испуге чуть не падает с кушетки:
– А? Что? Что случилось? Кто там?
– Ты только погляди: ну и шалахмонес нам прислали! – говорит Зелда, складывая руки на животе. Менаше хохочет, а реб Иося-ягненок сплевывает, поворачивается лицом к стене и засыпает снова.
Зелда швыряет Нехаме поднос и салфетку и говорит:
– Скажи своей хозяйке, пусть доживет она до будущего года и пусть шалахмонес получше ей будет не по карману.
– Аминь! Того же и вам желаем! – отвечает Нехама черная и забирает поднос.
– Провались ты в преисподнюю, чертовка! – сердито говорит Зелда. – Вот бесстыдница! Ну, что ты скажешь, Менаше?
4
Злата, жена реб Айзика, женщина, которая рожает каждый год и без конца ходит к врачам, уже устала принимать и посылать шалахмонесы. Она присела на табурет, чтобы перевести дух, и, уже сидя, начала командовать своим мужем – реб Айзиком-балбрисником (так звали его за глаза потому, что он каждый год справлял брис).