Американец кивает.
— Неправдоподобно, но проверю.
— И второе — самое сладкое я припасаю напоследок, я ведь до сих пор не дал ничего, что можно проверить — поскольку я, как и вы, проявил серьезное недоверие к предложенному товару на обмен, этот человек дал мне некий товар на пробу. Сейчас, я отдаю его вам.
С этими словами — я отдаю американцу флешку. Флешка защищенная, перекопированная — я снял всю информацию, на ней находящуюся банальным цифровым фотоаппаратом и перекинул на другую флешку в виде снимков с экрана — настоящих, а не принтскрином сделанных. Это единственный способ с гарантией не дать ниточку, которую можно разматывать дальше. Ничего кроме информации — американцы пока не получат.
— Здесь имя. И информация. Один человек. Отошлите это в Лэнгли и посмотрите, как они прореагируют. Если никак — значит, мне подсунули туфту и беспокоиться не о чем. Если поднимутся на ноги — есть основания беспокоиться, верно?
Американец кивает
— Верно. Что такое туфта?
— Недостоверная информация. Идите, и делайте свою работу. Помните, что если брать ситуацию в целом, мы с вами на одной стороне. Боремся с одним врагом. И если ваши или мои начальники думают по-другому — это потому, что им не приходится работать на земле, в таких местах как это. Не приходится утром лезть под машину, чтобы проверить, не подложили ли чего в нее нехорошего. У нас и так достаточно врагов, чтобы видеть врагов друг в друге.
Американец ничего не ответил
— Сегодня я у вас ничего не прошу. Но для дальнейшего нашего сотрудничества — вы тоже должны со мной чем-то делиться, это дорога с двухсторонним движением. Меня интересуют любые террористические группировки и любые угрозы в этом регионе. Ваши действия и ваши интересы — меня не интересуют, мне нужна информация, чтобы действовать. Против наших общих врагов, а не против вас. Все ясно
Американец кивает
— Так вас все таки подвезти куда-то.
— Не надо. Пройдусь.
— Напрасно. Возьмите такси. Здесь все еще небезопасно. Удачи…
Выхожу из недостроенного здания, приветливо машу рабочим, показываю большой палец. Дохожу до машины, присаживаюсь на корточки и внимательно изучаю, что вижу. Может быть, у меня паранойя — но посмотрим, какая будет у вас после трех покушений на убийство. Под днищем — ничего нет, почти даже грязи нет. Машина совсем новая.
Сажусь в машину, ставлю в мобильник аккумулятор, рабочую СИМку, смотрю на не прошедшие звонки, и вид их меня не радует. Восемь звонков от товарища полковника, блин, моего шефа. Значит, либо койка в белорусском посольстве не такая удобная, либо что-то произошло.
Делать нечего, приходится перезвонить. Шеф отвечает крайне раздраженным голосом, судя по фону — он в своем кабинете.
— На связи.
— Б… какого черта? Какого черта ты отключил мобильник!
Дорогой мобильный оператор.[2] Но говорить этого не стоит — шутки с начальством хороши до определенного предела.
— По необходимости. У меня была встреча.
По какой бы ты линии не разговаривал, даже по защищенной — надо соблюдать культуру связи. Это святое правило. Если будешь болтать лишнее по закрытой связи — сам не заметишь, как сболтнешь лишнее и по открытой. Не стоит например пользоваться специфическими терминами, такими как «оперативная необходимость» — достаточно сказать просто нейтральное и ни к чему не обязывающее «необходимость». Двадцать первый век на дворе — век конца прайвеси,[3] тотального прослушивания, и чаще всего — первую фильтрацию делает компьютер на основе слов и фразеологических моделей, определенных как подозрительные. Научись не употреблять их — и выпадешь из поля зрения Старшего Брата…
— Немедленно сюда! У нас чрезвычайная ситуация.
Прокол. Я бы сказал — беда.
— Понял. Еду.
Блин, ну что еще там. Не понос, так судорога…
Ирак, Багдад 25 мая 2019 года
В оперативном центре — переполох, все стоят на ушах, и это плохо — много шума чаще всего бывает из ничего. Во дворе — собирается колонна, неслабая такая колонна. Головной БТР — поводит своей пушкой. Что касается моего опыта, то я такие вещи оцениваю скептически: сразу засекут местные и сообщат, куда надо. А аль-Малик — знает нас, знает наши методы, черт возьми — он один из нас. И как только наблюдатели у дороги сообщат о конвое, о вооруженном БТР — он сразу смоется. И все.
Меня конечно слушать никто не будет. Тут все сами с усами и ж… с волосами. Как-то так.
У конференц-зала меня перехватывает Павел Константинович. Потный, злой, глаза как у собаки, у которой отняли кость. Из-за неплотно приоткрытой двери доносится голос Васнецова: начальство вещает. Остальные — с умным видом слушают, изображают решительные и готовые на все рожи, записывают в блокнотики поручения, готовые прямо встать и бежать. Лично меня — от всего этого начинает конкретно мутить…
— Пошли!
Заходим в кабинет. Холод выставлен на полную, волна почти морозного воздуха обрушивается на меня, только прибывшего с улицы, с тридцати с лишним градусов жары, угрожая воспалением легких. Павел Константинович — в свеженькой рубашке с короткими рукавами, видимо, с утра не выходил из оперцентра — выключает морозилку…
— Ты какого, б… уходишь со связи?
Я делаю морду топором
— По оперативной необходимости.
Шеф машет рукой
— Знаю я твои оперативные необходимости. Только что поступил сигнал по аль-Малику. Мы считаем его достоверным.
— Какой сигнал?
— Бедуины скрывают его в Ар-Рутбе. Возможно, он готовится переправиться через иорданскую границу. Данные достоверные.
Мне это не нравится
— Что опять? Что рожу кривишь?
— Мне это не нравится — говорю я — аль-Малик не будет убегать. Он и в Сирии не убегал, его вывезли в бессознательном состоянии.
Вот поэтому — меня стараются не допускать на брифинги с начальством. У нас начальство живет по принципу, сформулированному еще при Хрущеве: есть два мнения: одно мое, а другое глупое.
— И тем не менее, он там! — старается не выйти из себя шеф — данные достоверные. Мы не знаем, что он там делает, возможно, он ждет какой-то помощи, возможно, там просто его лежка, возможно, еще что. Решение на реализацию принято, так что не возникай.
Ну, раз принято…
— То, есть, на брифинг мне идти не надо, верно?
— Нет. Можешь не присутствовать.
Интересно — у американцев, кичащихся своими достижениями в менеджменте — такая же фигня? Такая же… Как то раз, когда был жив еще Джейк я описал, что делается у нас и спросил — у вас такая де ерунда творится? Он послушал, сказал — такая же. Только со слайдами. В ответ я рассказал ему анекдот про любовь к Родине со слайдами.[4] Джейк долго ржал.
— Тогда я пожалуй пойду. Зачем мне здесь торчать.
— Стоять.
Я делаю недоуменную мину
— Хватит придуриваться. Ты нам нужен. По двум причинам. Первая — ты имел дело непосредственно с Аль-Маликом. Знаешь его, знаешь его повадки, можешь опознать.
— Краснин с ним тоже имел дело — возражаю я — и он будет явно не против иметь с ним дело еще раз.
— Это первое. Второе — информаторы, которые нам дали информацию. Это палестинцы.
— Палестинцы?! — удивлению моему нет предела
— Да, люди из Хезбаллы. Их агентура получила информацию. Сейчас они подъедут. Ты имел с ними дело, значит — можешь оценить и тормознуть, когда надо будет.
— Слушаюсь — говорю я — а как насчет…
— Да заткнешься ты или нет, б…! — взрывается шеф — и без тебя тошно. Если так — я и сам мастер под…вать. Если хочешь знать — я каждый день тут за вас, живоглотов по башке получаю. На мое место — встань!
Вообще то верно.
— Понял. Прошу прощения…
Переждав начальственную бурю, спускаемся во двор. Во дворе — не протолкнуться от машин. Среди всех — я мгновенно выделяю Амани — огромные глазищи, цветастый платок — кашида, полувоенная форма и АКМС за спиной. Она демонстративно на меня не смотрит. Зато подполковник Сулейман Мусауи, стоя у своего китайского джипа, такого же, как был у меня пока не взорвали — смотрит на меня, как будто я ему денег должен.
Так еще и иракцев привлекаем? Хреново.
— Почему иракцы? — негромко спрашиваю у шефа.
— Без них никак.
Понятное дело, правила. Мы не имеем права проводить каких-либо операций здесь без привлечения иракской стороны. Правило это — понятное дело нарушалось, и не раз — но всему надо знать край и мы его знаем. В этом кстати мы тоже сильно отличаемся от американцев: мыслительную конструкцию «если нельзя, но очень хочется, то можно» они не поймут никогда в жизни.