— Она стоит у меня в Галерее ужасов, такая хорошенькая, скромно сложив ручки — ну прямо невеста, — в меховой горжеточке и маленькой коричневой шляпке… И вот однажды ночью, несколько месяцев тому назад, закрывая музей… клянусь вам — я видел, как мадам Люшар в своей меховой горжетке и коричневой шляпке идет по залитой зеленым светом галерее!…
Шомон стукнул по столу кулаком.
— Пойдемте. Он сумасшедший! — воскликнул он в отчаянии.
— Да нет, конечно, мне просто показалось… Она стояла на своем обычном месте. Но вы, мсье, — Августин пристально взглянул на Шомона, — вы лучше послушайте, потому что это имеет к вам отношение. Мадемуазель, которая пропала, вы говорите, была вашей невестой? Ну что ж! Вы спрашиваете, помню ли я вашу невесту. Я вам отвечу. Она пришла вчера, примерно за полчаса до закрытия. В главном зале находилось всего два-три человека, и я обратил на нее внимание. Я стоял у двери, которая ведет вниз, в Галерею ужасов; она поначалу подумала, что я сделан из воска, и с любопытством меня разглядывала. Красивая девушка, ничего не скажешь… Потом, разобравшись что к чему, она спросила у меня, где сатир.
— Какой еще сатир? — выдохнул Шомон. — Что она имела в виду?
— Одну из фигур в галерее. Но послушайте! — Августин наклонился вперед. Его седые усы и бакенбарды, обтянутое сухой кожей костлявое лицо с бледно-голубыми глазами — все дрожало от искреннего возбуждения. — Она поблагодарила меня и направилась вниз, а я решил пойти ко входу — посмотреть, сколько еще до закрытия. Уходя, я бросил взгляд назад… По обе стороны лестницы тусклый зеленоватый свет отражался от грубых каменных стен. Мадемуазель была почти у самого поворота, я слышал ее шаги и видел, как она осторожно идет по ступенькам. И потом, я мог бы в этом поклясться, я увидел на лестнице еще одну фигуру, которая молча шла за ней… Это была восковая фигура мадам Люшар, убийцы с топором из моей галереи, в ее меховой горжетке и маленькой коричневой шляпке.
Глава 2
Сухой, надрывный, звенящий голос оборвался. Шомон скрестил руки на груди.
— Вы либо отъявленный мерзавец, — сказал он резко, — либо и в самом деле сумасшедший.
— Спокойно! — вмешался Бенколин. — Скорее всего, господин Августин, вы видели живую женщину. Вы не проверяли?
— Я испугался, — с несчастным видом ответил старик; казалось, он вот-вот разрыдается. — Но я знал, что никого похожего за весь день в музее не было. Я так испугался, что не смог заставить себя догнать и взглянуть ей в лицо: я боялся увидеть восковые черты и стеклянные глаза. Я отправился ко входу и спросил дочь, которая дежурила у дверей, не продавала ли она билета женщине, похожей на мадам Люшар. Она была уверена, что не продавала.
— Как же вы тогда поступили?
— Пошел к себе и выпил бренди. Меня преследуют простуды. Я не выходил из комнаты до закрытия…
— Значит, вы в тот день не проверяли билеты?
— Было так мало посетителей, мсье… — Старик шмыгнул носом и потускневшим голосом продолжил: — Я вам первым рассказываю об этом. А вы говорите, я сошел с ума. Возможно. Не знаю. — Он опустил голову на руки.
Немного подождав, Бенколин поднялся, надел мягкую темную шляпу, скрывавшую его узкие непроницаемые глаза; от крыльев носа к уголкам его рта пролегли глубокие морщины. Он сказал:
— Поедем в музей.
Мы вывели Августина, который, казалось, не видел ничего вокруг, обратно в шумное кафе, где мелодия танго все еще звучала с убийственной силой. Мои мысли вернулись к тому первому человеку, которого мне показал Бенколин, — с кривым носом и странными глазами. Он сидел в том же углу, между пальцами дымилась сигарета, и, судя по неестественной позе и помутневшему взору, он был пьян. Девушки оставили его. Он взирал на высокую стопку блюдец на столе перед собой и криво улыбался.
Когда мы поднялись по лестнице на улицу, крикливые огни площади уже несколько поблекли.