В перерывах между танцами я докажу вам, что я еще и умный, и попытаюсь завоевать ваше доверие, напоив вас, пока у вас не развяжется язык. Тогда, быть может, мы придем к согласию.
– Куда мы поедем танцевать? – засмеялась она.
– Куда хотите. Во Фламинго-клуб.
Я попросил шофера отвезти нас туда.
Она, оказалось, хорошо танцует, но склонить ее к разговору мне не удалось. Ресторан был уже полон, но я заявил права на столик в углу, который держали по просьбе выпускника какого-то колледжа, и, когда он появился в сопровождении своих приятелей, сделал вид, что ничего не знаю. Энн и я понравились друг другу. В порядке дружеского общения вечер прошел на высоте, но ведь я был там по делу, и с этой точки зрения можно считать, что я только зря тратил время.
Кое-какую информацию мне все-таки удалось собрать. Я узнал, что в клетке сидела голубка по имени Диана, которая и приходилась матерью четырем победителям в соревнованиях на 500 миль, и Рой Дуглас заплатил за нее девяносто долларов. Три дня назад, попав во время тренировки в порыв ветра, она ударилась в дымовую трубу, и теперь ее лечат. Кроме того, что между матерью мисс Лидс и миссис Чак, бабушкой Энн, существовала вражда, начало которой было положено еще в девятнадцатом веке и которую теперь вели миссис Чак и мисс Лидс. Причина вражды состояла в том, что миссис Чак кормила белок, а мисс Лидс голубей, и обе действовали в Вашингтон-парке. Они отправлялись туда рано утром, вскоре после восхода солнца, проводили там часа два, а затем шли снова уже в конце дня. Миссис Чак могла провести там больше времени, чем мисс Лидс, часто задерживаясь до темноты и испытывая ежедневно триумф, потому что голуби ложатся спать раньше, чем белки, и противнику предстояли отправляться домой. А самый болезненный и глубочайший аспект этой вражды состоял в том, что миссис Чак обвинила мать мисс Лидс, что та 9 декабря 1905 года отравила белок, и потребовала ее ареста. Эта дата не была и не будет забыта.
Затем я узнал, что мать мисс Лидс умерла 9 декабря, три месяца назад. Миссис Чак оповестила округу, что это наказание божье за прежние грехи, о чем стало известно полиции, которая провела осторожное расследование, не давшее никаких результатов. За этим, почувствовал я, что-то кроется, но не более того. Не желала она и рассказывать о своем женихе, даже признавшись, что он существует. По-видимому, она продолжала считать, что я просто красивый малый.
И вдруг где-то около полуночи я кое-что сообразил. Привлек к этому мое снимание тот факт, что я, когда мы танцевали, почувствовал запах ее волос. Я их нюхал. Это так удивило меня, что я врезался в какую-то пару справа от нас, отчего они чуть не упали. Вот вам – я считаю, что выполняю обязанности, работаю и сержусь на нее за то, что она упрямится и не хочет открыться, а сам нюхаю ее волосы. Разозлившись на себя, я подвел ее к краю площадки для танцев, помог сойти на пол, и мы вернулись к нашему столику, где я попросил у официанта счет.
– Вот как? – удивилась она. – Нам пора уходить?
– Послушайте, – сказал я, глядя в ее широко раскрытые глаза, – вы только водите меня за нос. Может быть, точно так вы поступили и с Лили Роуэн, либо она со мной. У вас в самом деле неприятности или нет?
– Да. Да, Арчи, у меня неприятности.
– Какого рода? На чулке спустилась петля?
– Нет. Это вправду неприятности. Даю слово.
– Но мне рассказать о них вы не хотите?
– Не могу, – покачала она головой. – Честное слово, не могу. И, если честно, не хочу. Дело в том, что вы слишком молоды и красивы. Я подозреваю нечто ужасное. Не по отношению ко мне… Это нечто страшное про одного человека.
– Это касается смерти матери мисс Лидс?
– Да… – Она помолчала и затем продолжала: – Да. И больше я вам ничего не скажу. Если вы будете настаивать…
Официант принес сдачу. Я взял деньги и дал ему чаевые.
– Ладно, – сказал я.