— Вика, — прошептала я и осела на пол, в последний момент услышав за спиной чей-то крик.
— Как она? — спросил мужской голос.
— Пульс нормальный…
Я открыла глаза. Словно из тумана выплыли склоненные ко мне лица мужчины и женщины.
— Ну вот, все хорошо, — сказала женщина и улыбнулась.
«Хорошо? — подумала я. — Может, это был сон? Мне все приснилось?» Я ухватилась за эту мысль, с минуту разглядывая потолок, потом попыталась подняться.
— Тихо, тихо, — положив руку на мое плечо, шепнула женщина. Белый халат, острый запах лекарств. Ни черта мне не приснилось… Господи…
— Вика, — с трудом произнесла я.
Мужчина и женщина переглянулись. Рядом кто-то всхлипывал. Я все-таки подняла голову и огляделась. Мы в гостиной, в доме хлопают двери, ходят люди. В соседнем кресле сидит Софья Сергеевна, волосы растрепаны, лицо бледное до синевы. Возле камина парень с дредами, обхватил себя руками за плечи и нервно вздрагивает.
— Вика? — повторила я.
— Изабеллочка, — пробормотала Софья Сергеевна. — Что же это… всех убили, всех… никого не пожалели… — Она залилась слезами, а я попробовала сесть.
Где-то через полчаса я окончательно пришла в себя. И узнала: все пятеро членов семьи Мамоновых были убиты ночью в своих спальнях. Наверное, до конца я в это так и не поверила. Сидела на диване, пялясь в пустоту под хмурым взглядом мужчины, который задал мне вопрос:
— Вам есть где остановиться?
— Да, — кивнула я, испытывая дурацкую надежду, что все еще можно как-то изменить, переиграть. Отыскать дверь, через которую я вернусь в привычную жизнь. Глупость, конечно. Но поверить в то, что произошло, было еще труднее.
— На вопросы сможете ответить?
Врач покачала головой, я заметила это и кивнула:
— Смогу.
— Вам повезло, — вдруг сказал мужчина. — Вы спали на третьем этаже, убийца туда не поднялся. Скорее всего, он не догадывался о вашем присутствии. Вы слышали что-нибудь ночью?
— Роза, — пробормотала я. — У меня на подушке утром лежала роза.
— Да, мы видели.
— Роза, — сцепив зубы, чтобы не разреветься, повторила я.
— Что вы хотите сказать?
— Я уколола палец.
— Бесполезно, — вновь покачала головой женщина. — Вам придется подождать, когда она немного успокоится.
— Пять трупов, она находилась в доме, должна же она была хоть что-нибудь слышать. Эта сволочь расхаживала здесь…
— Вам самому не мешает успокоиться, — строго заметила женщина.
В этот момент в холле раздался знакомый голос:
— Пропустите меня, немедленно пропустите, я имею право, там моя племянница. — И вслед за этим в комнате появился мой дядя. — Белка, — пробормотал он, замерев у входа, потом сделал несколько шагов, схватил меня за плечи, прижал к себе. — Слава богу, — шептал он, гладя мою спину. — Слава богу…
— Этого не может быть, — в ответ сказала я. И на мгновение мне опять захотелось оказаться в спасительном бесчувствии, а вслед за этим пришел страх, от которого накатывала тошнота, потому что я поняла: в эту ночь я могла умереть, и сейчас мой труп выносили бы на носилках из спальни.
Первая неделя после похорон осталась в памяти чередой тоскливых дней, где были бесконечные разговоры, по большей части бессмысленные. Временами я самой себе казалась зрителем пьесы абсурда. Я действительно скорее была зрителем…
На похороны собралось огромное количество людей, и я, будто со стороны, видела себя бредущей в толпе, в черном платье, с черной лентой в волосах и букетом белых лилий, которые так любила Вика. Рядом со мной шли Настя, Толик и Кеша, но и они в тот момент казались мне какими-то ненастоящими, точно это были не они сами, а актеры, исполнявшие их роль. А кто-то исполнял мою. Иногда удачно, иногда не очень. Должно быть, это последствие шока, думала я, время пройдет, и все встанет на свои места, по крайней мере, так уверял дядя Лева.
— Все проходит, девочка, — повторял он. — В этом трагедия, но в этом и спасение. Когда погибли твои родители… когда все они погибли… — Он вздыхал и качал головой, не в силах продолжать. Я согласно кивала. Конечно, он прав. В моей жизни уже была страшная трагедия: сначала погиб мой младший брат, а потом в одну ночь я лишилась отца, матери и старшего брата. Они погибли во время прогулки на катере. Что тогда произошло, толком никто не знал, катер затонул, и ни его, ни тел моих родных так и не смогли найти. Но тогда мне не было и пяти лет.
Я совсем не помнила отца и очень смутно мать. Более-менее отчетливые воспоминания относились к тому моменту, когда я начала ходить в школу. Я знала, что я сирота, и понимала, что это плохо, потому что окружающие жалели меня, но несчастной себя не чувствовала. Тогда мы разминулись со смертью, а в этот раз она явилась во всей своей неприглядности: брызгами крови и мозга на шелковой наволочке. Я хотела верить своему дяде, но сомневалась, что когда-нибудь смогу думать о гибели Вики спокойно.
Само по себе это убийство было так ужасно, что все остальное: кто убил, по какой причине, для меня уже не имело значения. По крайней мере, не об этом я думала. Хотя вокруг только и говорили о жутком преступлении и строили предположения. Оно всех потрясло своей жестокостью, и даже маньяк, который наводил страх на город всего несколько дней назад, казалось, был забыт.
В газетах и по телевизору давались скупые сообщения, заканчивающиеся фразой «ведется следствие», зато на любой остановке троллейбуса можно было услышать леденящие душу подробности, чаще всего фантастические. Город гудел, обрастал слухами и домыслами. И мне в них отводилось далеко не последнее место, однако это меньше всего меня волновало.
Я жила у дяди и, если не считать бесед со следователем, мало с кем виделась и почти ни с кем не разговаривала. Дядя Лева, мудро рассудив, что меня лучше всего оставить в покое, заглядывая в мою комнату, по большей части тоже молчал.
Как-то вечером, сидя возле окна, я в который раз вспоминала о прощальном подарке Вики, о розе, которую она оставила на моей подушке. Мне хотелось верить, что цветок оставила именно она, хотя я подозревала, что скорее всего это не так. Я думала о Вике, о ее свадьбе, которая превратилась в похороны с невестой в белом платье в закрытом гробу, и беззвучно рыдала. В комнату вошел дядя Лева, постоял у двери и со вздохом сказал:
— Ты не должна поддаваться унынию, слышишь? Иногда приходится заставлять себя жить привычной жизнью…
— Я все думаю, — повернувшись к нему, сказала я. — Зачем он это сделал?
— Зачем убил?
— Нет, зачем он накрыл ее свадебным платьем? Это было… это так жестоко… какая-то насмешка, издевка… разве мало того, что он в нее выстрелил? Кем же надо быть, чтобы сотворить такое?
— Твоя мать говорила, что к подобным типам нельзя подходить с человеческими мерками, потому что тот, кто это сделал, не человек.
— Да? И кто же он? — усмехнулась я.
— Дьявольское отродье, — пожал плечами дядя Лева. Я нахмурилась, не зная, как отнестись к его словам, а он продолжил: — Истинное зло бесстрастно, безлико, самодостаточно. Твоя мать считала, что дьявол существует. Не как идея вселенского зла, отнюдь нет. Для нее дьявол был реален. Он совокуплялся с женщинами, и они производили на свет монстров в обличье людей. Маньяков, военных преступников, палачей и прочих нравственных уродов.
— Мама в это верила? — задала я вопрос, подумав при этом, как мало я знаю о своей матери.
— Она была испанкой и католичкой, так чего ты хочешь? — улыбнулся дядя Лева. — Мистицизм был у нее в крови: дьявол среди нас, и потомство его все множится.
— А ты веришь в это?
— Нет, конечно. Очень просто все свалить на дьявола. Но твоя мать в него верила. И с его потомками у нее были личные счеты.
— Звучит по-дурацки.
— Я думал, ты помнишь семейное предание.
— Мне стыдно в этом признаться, но я не только предание, но и маму почти не помню. Помню шарлотку, которую она пекла, запах в кухне по утрам, когда пили чай, возню за столом. Помню, как она улыбалась… Пожалуй, все.
— Может, это и к лучшему, — пожал плечами дядя Лева. — Я имею в виду семейное предание.
— Ты меня заинтриговал.
— Расскажу как-нибудь. А пока тебе лучше позвонить кому-то из своих друзей и отправиться на прогулку. Посиди в кафе, посмотри на мир вокруг, постарайся отвлечься.
— Я так и сделаю, — кивнула я, вовсе не собираясь никому звонить.
Но не успел дядя Лева покинуть мою комнату, как я услышала сигнал мобильного. Взглянула на дисплей и поспешила ответить. Звонил Сергей, жених Вики, человек, которому сейчас было еще тяжелее, чем мне.
— Привет, — сказал он, я ответила:
— Привет.
И мы замолчали. Я лихорадочно подыскивала правильные слова, что-нибудь из арсенала дяди Левы, о том, что в жизни существуют такие моменты, которые надо просто пережить, стиснув зубы и уповая на то, что через полгода, через год станет легче. И не смогла ничего произнести. Если эти слова не подействовали на меня, вряд ли они произведут впечатление на Сергея. Первым заговорил он: