Ваше предложение о воздействии химико-биологическим путем на характер и поведение человека является недопустимым вмешательством в психику личности, нарушением ее неприкосновенности и очень напоминает бесчеловечные опыты американских апологетов психохирургии типа Дельгадо, Скиннера, Марка или Эрвина..."
В письме было семь страниц, но нет необходимости приводить их полностью.
Забродин не без труда достал книги об опытах Дельгадо и прочих, но без труда убедился, что его работа не имеет к ним никакого отношения. И на семь страниц рецензента он написал семнадцать, главным образом заимствованных из учебников психологии и педагогики, где говорилось о важности воспитания вообще, воспитания детей в частности, о необходимости перевоспитания преступников, о лечении нервнобольных и о том, что никто не считает успокоительное или возбуждающее лекарство антигуманным методом воздействия на личность, если оно применяется по назначению врача. Написал, переписал, отвез машинистке, проверил три экземпляра, сдал на почту, стал ожидать... И до истечения положенных двух месяцев получил очередной ответ.
Новый патентовед уверял Забродина, что заявку его нельзя считать достаточно обоснованной, поскольку в ней чувствуется наивный антропоморфизм. Некорректно переносить на человека данные, полученные на животных. Между людьми и лошадьми непроходимая пропасть, только бихевиористы не понимают всей ее глубины. У людей имеется сознание, выработанное в процессе общественного развития, у лошадей же нет общественных отношений, и их поведением управляют исключительно рефлексы, условные и безусловные. И вообще утверждения автора о применимости его открытия для психомедицинских целей голословны. Необходимо, чтобы в заявке были не рассуждения, а протоколы опытов, засвидетельствованных надлежащим образом в соответствии с 5 существующего Положения о...
Походив в волнении ночку-другую по конюшне и посоветовавшись с Колдуном (впрочем, говорил исключительно Забродин, а Колдун только кивал согласно мордой), наш герой начал было писать трактат о животной природе человека, о том, что биохимия жизни едина, что у человека и животных бывают одинаковые болезни (на том и основано лечение вакцинами), даже болезни мозга нередко одинаковые, например менингит или бешенство, что алкоголь опьяняет и людей и медведей... Но, написавши убедительные возражения, Забродин сам себя остановил. Он подумал, что эксперт, конечно, и сам знает прописные эти истины, а вот опытов на людях у него, Забродина, все-таки нет. И, может быть, не стоит поэтому упоминать в заявке о людях. Однако в Положении сказано (Положение он уже знал наизусть): "Изобретениями признаются также новые штаммы микроорганизмов". Стало быть, он имеет возможность подать заявку на новый штамм.
Именно новый штамм и был в бракованной партии вакцины.
Вычеркнул, переписал, снес, получил, проверил, сдал на почту. Ответ пришел молниеносно, через каких-нибудь три недели.
"Уважаемый тов. Забродин!
Согласно 25 существующего Положения об открытиях, изобретениях и рационализаторских предложениях авторское свидетельство выдается, если объектом изобретения является лечебное вещество, способ профилактики, диагностики или лечения заболеваний людей или животных, апробированные в соответствии с действующим законодательством. Поскольку предлагаемое Вами вещество не апробировано в соответствии с действующим законодательством..."
К тому печать и подпись: зав. отделением Е.Корсакова.
Еще одну ночь в пустынной конюшне изливал Забродин свои печали перед Колдуном, единственным вежливым слушателем, поскольку все остальные стояли к нему хвостом.
- Не понимают, не принимают, не слышат, не хотят услышать! - жаловался Забродин. - Поскольку авторское свидетельство согласно 25 выдается, если объектом является...
И тут сознание зацепилось за слова "авторское свидетельство". Для чего ему свидетельство? Да, оно дает права, льготы и вознаграждение, зависящее от экономии, не менее 20 рублей и не более 20 тысяч. Но как исчислишь процент экономии от того, что кусачая лошадь перестала кусаться? И разве в рублях суть? Лаборатория нужна Забродину, а не права и льготы. Как же это не поняли в патентном отделе, как он сам не сумел объяснить? Нет уж, друг Петр, придется тебе самому съездить, словами вслух объяснить.
Решился и вздохнул тяжко. Ох, тяжело круто менять характер: из застенчивого составителя просьб вдруг превращаться в адвоката, речистого, настойчивого, убежденного и убедительного.
4. ЛЮДИ ИЛИ НЕ ЛЮДИ!
Итак, трижды тяжко вздохнув и четырежды пройдя мимо двери, Забродин все же переступил порог старинного помещичьего особняка с облупленными, приземистыми и непомерно толстыми, вероятно деревянными внутри колоннами, где помещался ныне дворец изобретательского вдохновения. Конечно, особняк со своей анфиладой комнат никак не годился для современного учреждения. Бывшие покои и парадные гостиные были расчленены на тесные комнатушки и темные узкие коридорчики с верхним светом. Поскольку перегородки все были фанерные, всякий вступавший а коридор сразу оглушался многоголосым говором и стуком пишущих машинок из разных комнат.
- Где мне найти товарища Корсакову? - робко спросил Забродин у вахтера - решительной женщины, подпоясанной широким солдатским ремнем, сидевшей под надписью: "Предъявите пропуск".
- Номер девятый, - кинула она лаконично. Пропуск, впрочем, не спросила.
В небольшой комнатке впритык стояли пять столов. Но на месте сейчас не сидел никто. Все сотрудники, пять женщин, сгрудились у подоконника. Одна из них - пожилая толстушка, расстелив белую свежевыглаженную салфетку, резала большими ломтями пышный пирог. Другая - средних лет, с сердитым лицом и жидкими косицами, хлопотала с кофейником у электроплитки. Две молодые - бледненькая блондинка и румяная брюнетка, снимали папки со стола на пол. Пятая женщина - коренастая, плотная, с насупленными бровями и поджатыми губами, стояла в сторонке у телефона.
- Извините, пожалуйста, - спросил Забродин, - где мне найти товарища Корсакову?
Женщина у телефона отмахнулась ладонью: дескать, не мешайте, у меня серьезный разговор.
- Обеденный перерыв же, - с раздражением сказала румяная брюнетка. Вовремя приходить надо, с людьми считаться.
Забродин послушно удалился в коридорчик. Но так как перегородка была фанерная, волей-неволей Забродин оказался непрошеным слушателем интимных бесед. Вскоре он узнал, что плотная женщина у телефона и есть сама Корсакова. Почему-то у нее оказалось два голоса: резкий для комнаты номер девять, а для телефонной трубки - умильный. Умильным голосом она расспрашивала, когда и как можно застать какого-то Николая Севастьяновича и нужны ли ему по-прежнему комплекты учебников для дочери. А после, так и не выяснив насчет учебников, резким голосом бросила: "Я пошла, товарищи. Если задержусь, скажете: "Вышла из комнаты".
- Устраивает своего балбеса в институт, - сказала одна из оставшихся. Такой лоботряс!
- Девушки, пока Катьки нет, я сбегаю в универмаг, - сказала звонкоголосая брюнетка. И тоже прошмыгнула мимо Забродина, аж ветром обдала. Теперь телефоном завладел молодой и унылый голос ("Бледная блондинка", - догадался Забродин). Девушка долго дозванивалась какому-то Володе, а дозвонившись, просительным голосом напоминала ему, что он обещал куда-то прийти.
Наконец, положив трубку, она обратилась к подругам:
- Если меня спрашивать будут, я в библиотеке.
Конец перерыва был обозначен хлопаньем дверей и шарканьем ног. В комнату номер девять, однако, никто не вернулся. Время от времени звонил телефон, тогда оставшиеся коротко отвечали: "Корсакова вышла". Или: "Вышла на десять минут", Или: "Позвоните попозже". А Забродин все ждал, вынужденный выслушивать волнующие подробности из жизни обитательниц девятой комнаты. Он узнал, что Марья Федосьевна (старшая из женщин, добродушная толстушка) любит готовить и любит угощать, потому что, в общем-то, одиноко одинокой женщине на возрасте. И самые томительные дни для нее суббота и воскресенье, тычешься из угла в угол, не знаешь, куда себя деть.
Собеседница ее, та, что с сердитым лицом и жидкими косицами (Лизой называли ее, стало быть, считали, что молода еще для отчества), охотно соглашалась, что воскресенье и суббота - самые скверные дни недели. Чад, треск, постирушки, кухня, детей купать надо: младшую утешать, старшую уговаривать.
А Забродин все ждал, томился и страдал, ощущая свою никчемность. Только за полтора часа до конца работы он набрался все-таки храбрости, осмелился заглянуть в девятую комнату.
- Простите, товарищ Корсакова придет все-таки сегодня? Я уже три часа жду. Специально за сорок километров приехал из района.
- Придет обязательно, - заверила Лиза. - Посидите в коридоре. Или лучше зайдите завтра с утра.
На счастье, именно в эту минуту подал голос телефон.