Несколько минут наблюдения за процедурой оказались для начальника управления по борьбе с преступлениями против личности тяжелым испытанием, ему захотелось курить.
– Сногсшибательно в буквальном смысле – видеть, что они вытворяют с твоей черепушкой!
– Обычное дело. Для меня это все равно… все равно что сидеть под сушкой в парикмахерской.
Шарко улыбнулся и поднес к губам пластиковый стаканчик.
– Ну давай, выкладывай. Расскажи о деле подробнее.
Они медленно двинулись к выходу.
– Пять жуткого вида трупов, зарыты на двухметровой глубине. По первому впечатлению, четверых уже хорошенько обглодали черви, но пятый в относительно приличном состоянии. У всех отсутствует верхушка черепа – как будто отпилили.
– И что они сами там думают насчет всего этого?
– А ты как считаешь? Провинциальный городок, в котором, должно быть, самое серьезное правонарушение – не рассортировать как положено мусор. Тела были захоронены несколько недель, если не месяцев назад, никто ничего не видел и не слышал, расследование обещает быть сложным, и, думаю, в команде не помешает психолог, аналитик поведения. Ты будешь делать все как обычно, не больше и не меньше. Соберешь информацию, встретишься с нужными людьми, со всем остальным управимся из Нантерра. Всех делов дня на два, на три. После чего ты сможешь заняться своими вагончиками или чем угодно, а я… я сделаю то же самое. Не хочу растягивать это надолго, мне в ближайшее время нужно сматываться.
– Вы с Катей собираетесь в отпуск?
Леклерк поджал губы.
– Пока не знаю. Это зависит от…
– От чего?
– От многих обстоятельств, которые касаются меня одного.
Шарко промолчал. Когда друзья вышли за двери клиники, их обдало волной горячего воздуха. Комиссар, сунув руки в карманы льняных брюк, обернулся и посмотрел на длинное здание из белого камня, на купол, сверкающий под безжалостным солнцем. Здание, которое в последние годы стало для него вторым после рабочего кабинета родным домом.
– Знаешь, я побаиваюсь возвращаться к работе. Так уже все это далеко…
– Ничего‑ничего, ты быстро восстановишься.
Шарко помолчал еще немножко, казалось взвешивая все за и против, и пожал плечами:
– Ладно, хрен с ним! Я настолько прилип к креслу задницей, что она уже сама принимает форму кресла. Скажи им, что буду на месте ближе к вечеру.
Когда врач из скорой, который занимался в клинике Салангро Людовиком Сенешалем, подошел к Люси, она как раз допивала кофе. Эскулап был высоким брюнетом, с тонкими чертами лица и великолепными зубами, в других обстоятельствах она бы наверняка на него запала – ее тип мужчины. На кармашке чересчур свободного для этого стройного красавца халата Люси прочитала: «Доктор Л. Турнель».
– Так что с ним, доктор?
– Никаких ранений, ничего похожего на кровоподтек, стало быть – ничего указывающего на травму. Офтальмологическое исследование не обнаружило ни малейшей патологии. Глазное дно в порядке, глазные яблоки подвижны, фотомоторные рефлексы нормальные, зрачок сокращается как положено. Но при этом Людовик Сенешаль ничего не видит.
– Тогда что же это за странная болезнь?
– Мы проведем более полное обследование, особенно надеемся на МРТ – вдруг покажет опухоль мозга.
– Разве от опухоли слепнут?
– Если она распространяется на зрительную хиазму, то слепнут.
Люси с трудом сглотнула. Людовик стал для нее всего‑навсего далеким воспоминанием, но все‑таки она разделила с ним семь месяцев жизни.
– А это можно вылечить?
– Зависит от величины опухоли, от ее расположения, от того, злокачественная она или доброкачественная.