– Вы опоздали на сорок минут, – сообщил Дронго. – Учитывая, что вы не позвонили, ждать было довольно утомительно.
– Я все понимаю и поэтому извинилась, – быстро произнесла Эмма. – И вы должны меня понять. Я ведь не нарочно это сделала. Представьте себе, что мы фотографировались с Анной, когда она случайно задела меня рукой, и телефон полетел вниз. Она сама так переживала. А я забыла номер вашего телефона, ведь он был записан именно в моем мобильнике. И вообще не представляю, что мне теперь делать. Все мои контакты были в том телефоне, а память у меня дырявая, и я ничего не помню. Представляете, как мне теперь будет сложно!
– Ужасно, – согласился Дронго без тени иронии.
Эмма подозрительно взглянула на него:
– Вы издеваетесь?
– Нет. Пытаюсь осознать весь трагизм вашего положения без вашего мобильника. Иногда даже полезно бывает остаться в одиночестве без средств связи. Поверьте, что такие разгрузки нужно иногда себе позволять.
– Только не мне. Честное слово, я ужасно переживала и действительно хотела достать утонувший телефон. Целых полчаса мы пытались выудить его из воды, даже позвали какого-то парня, который согласился поискать за пятьдесят евро. Но он так ничего и не нашел.
– Мы будем стоять в холле или поедем к вашей сестре? – поинтересовался Дронго.
– Конечно, поедем. Просто я хотела объяснить, что именно со мной произошло. Спасибо, что вы меня дождались.
Дронго взял букет, и они прошли к ее автомобилю. Машина была заляпана грязью. Эмма с виноватым видом пожала плечами:
– Я торопилась сюда, боялась, что не успею.
Усевшись в автомобиль рядом с женщиной, он положил букет на заднее сиденье и пристегнулся.
– Я доехала к вам за двадцать минут, – призналась Эмма, – боялась, что вы уйдете. Представляю, сколько штрафов мне выпишут.
– Ваши родственники уже собрались?
– Конечно. Все уже в сборе. Нужно было видеть их лица, когда я сказала, что приеду к ним со своим новым другом. Это было подобно эффекту землетрясения. Они не могли мне поверить. Я еще не успела оформить развод с прежним мужем, как обзавелась любовником. Представляете, что они обо мне думали?
– Могу себе представить, – пробормотал Дронго. – И тем не менее вы решили взять меня с собой.
– Я подумала, что так будет правильно, – призналась Эмма. – Или вы уже пожалели, что решили связаться с такой взбалмошной особой, как я?
– Пока нет. Но если вы будете опаздывать на сорок минут и терять свои телефоны, то я могу подумать, что вы просто решили испытать мою нервную систему.
– Я уже извинилась, – напомнила женщина.
– А я уже сел в машину, приняв ваши извинения, – ответил Дронго.
Оба улыбнулись.
– Как получилось, что ваша сестра умудрилась выбить у вас из рук телефон? – поинтересовался Дронго.
– Мы делали снимки на мой мобильник, – пояснила Эмма. – Анна нервничала с самого утра. У нее напряженные отношения со свекровью, как это обычно бывает. Конечно, Крегеры, которые переехали сюда довольно давно, мечтали о том, что их любимый сын женится на настоящей немке.
– А вашу сестру они не считают немкой? – спросил Дронго.
– Не совсем. Не забывайте, что у нас мама не немка, а потом мы приехали гораздо позже их и считаемся немцами третьей волны. Ну и вообще она хотела бы полностью оборвать все связи своей семьи с бывшими соотечественниками из Казахстана. Она родилась в тридцать седьмом, и их сослали в Казахстан, когда ей было только три года. Ее отца и дядю расстреляли, и, очевидно, эти воспоминания подсознательно на нее давят.
– Полагаю, что они давили бы на любого человека.
– Верно. Но не у всех такие сложности, как у них в семье. Ее сестра даже не помнит отца, которого расстреляли, когда ей было несколько месяцев. Это ужасно, расти всю жизнь с осознанием того, что в государстве, где ты живешь, твоего отца сочли врагом народа и убили. Мне всегда бывает жалко немцев, родившихся в двадцатые – тридцатые годы и живших тогда в Советском Союзе. Если всем остальным приходилось несладко, то можете себе представить, как сложно было немцам. Особенно в начале войны, когда слова «немец» и «фашист» стали синонимами, а Илья Эренбург тогда написал свою знаменитую статью «Убей немца». Я, конечно, понимаю чувства советских людей, на которых напали немцы. Мама говорила, что немцев ненавидели все ее родственники, и в доме был даже скандал, когда она хотела выйти замуж за моего отца. Хотя это были уже восьмидесятые годы и после войны прошло тридцать пять лет.
– Почти каждая советская семья потеряла кого-то во время войны, – напомнил Дронго. – Лично у меня погибли двое братьев моего отца. Он сам тоже воевал, будучи восемнадцатилетним офицером. Я думаю, вы не обидитесь, если я скажу, что мой отец до конца жизни не мог слышать немецкую речь. А умер он уже на девятом десятке лет. Эти сильные чувства неприятия всего того, что связано с немцами, сохранялись у многих фронтовиков до конца жизни, и с этим ничего нельзя было поделать.
– Я знаю, – кивнула Эмма, – даже наших ребят в школе иногда дразнили фашистами. Это в Казахстане, где обычно была самая интернациональная среда и в классах учились не только казахи, но и русские, украинцы, немцы, прибалты, в общем, полное смешение всех народов и национальностей. Но стереотипы восприятия немцев были еще сильны. Многие воспользовались ситуацией после объединения Германии и вернулись на свою историческую родину. В начале девяностых Германия стала единой страной, а СССР начал распадаться. Многие не хотели ждать лучшей жизни, бросали все нажитое и уезжали в Германию. Но все равно ужасно, когда я вспоминаю, как мучили немцев Поволжья, когда выселяли их в Северный Казахстан. Всех немцев объявили чуть ли не пособниками Гитлера и врагами народа. А ведь там было много достойных и порядочных людей. Этот сталинский режим был таким кровавым… – вздохнула Эмма.