Молодая девушка, покраснев от чувства
удовлетворенного тщеславия, ушла, бросив ему стыдливо-смелый взгляд, отнюдь не выражавший ни гордости, ни целомудрия.
Как только ученицы скрылись за оградой монастыря, учтивый патриций вернулся на середину церкви и, приблизившись к профессору, медленно
спускавшемуся с хоров, воскликнул:
- Клянусь Бахусом, дорогой маэстро, вы мне скажете, которая из ваших учениц только что пела "Salve, Regina"!
- А зачем вам это знать, граф Дзустиньяни? - спросил профессор, выходя вместе с ним из церкви.
- Для того, чтобы вас поздравить, - ответил молодой патриций. - Я давно уже слежу не только за вашими вечерними церковными службами, но и
за вашими занятиями с ученицами, - вы ведь знаете, какой я любитель церковной музыки. И уверяю вас, я впервые слышу Перголезе в таком
совершенном исполнении, а что касается голоса, то это самый прекрасный, какой мне довелось слышать в моей жизни.
- Клянусь богом, это так, - проговорил профессор с самодовольной важностью, наслаждаясь в то же время большой понюшкой табаку.
- Скажите же мне имя неземного существа, которое привело меня в такой восторг, - настаивал граф. - Вы строги к себе, никогда не бываете
довольны, но надо же признаться, что свою школу вы сделали одной из лучших в Италии: ваши хоры превосходны, и ваши солистки очень хороши. Однако
музыка, которую вы даете исполнять своим ученицам, такая возвышенная, такая строгая, что редко кто из них может передать все ее красоты...
- Они не могут передать эти красоты так, чтоб их почувствовали другие, раз сами их не чувствуют, - с грустью промолвил профессор. - В
свежих, звучных, сильных голосах, слава богу, недостатка у нас нет, а вот что касается до музыкальных натур - увы, они так редки, так
несовершенны...
- Ну, во всяком случае, одна у вас есть, и притом изумительно одаренная, - возразил граф. - Великолепный голос! Сколько чувства, какое
умение! Да назовите же мне ее наконец!
- А ведь, правда, она доставила вам удовольствие? - спросил профессор, избегая ответа.
- Она растрогала меня, довела до слез... И при помощи таких простых средств, так натурально, что вначале я даже не мог понять, в чем дело.
Но потом, о мой дорогой учитель, я вспомнил все то, что вы так часто повторяли, преподавая мне ваше божественное искусство, и впервые постиг,
насколько вы были правы.
- А что же такое я вам говорил? - торжествующе спросил маэстро.
- Вы говорили мне, что великое, истинное и прекрасное в искусстве это простота, - ответил граф.
- Я упоминал вам также о блеске, изысканности и изощренности и говорил, что нередко приходится аплодировать этим качествам и восхищаться
ими.
- Конечно; однако вы прибавляли, что эти второстепенные качества отделяет от истинной гениальности целая пропасть. Так вот, дорогой
учитель, ваша певица - одна по ту сторону пропасти, а все остальные - по эту.
- Это правда и хорошо сказано, - потирая от удовольствия руки, заметил профессор.
- Ну, а ее имя? - настаивал граф.
- Чье имя? - лукаво переспросил профессор.
- Ах, боже мой! Да имя сирены, или, вернее, архангела, которого я только что слушал.
- А для чего вам это имя, граф? - строго возразил Порпора.
- Скажите, господин профессор, почему вы хотите сделать из него тайну?
- Я вам объясню, если вы предварительно откроете мне, почему вы так настойчиво добиваетесь узнать это имя.